Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 89 из 108

В этих обстоятельствах, помимо кризиса, который переживала имперская идея, идея верховной власти в целом все больше обмирщалась; король стал простым воином и политическим главой своего государства. Он еще некоторое время воплощал мужественную функцию и абсолютный принцип власти, хотя и без каких-либо отсылок к трансцендентной реальности, кроме пустой остаточной формулировки «божественного права», установившейся среди католических наций уже после Тридентского собора и в эпоху Контрреформации. В это время церковь провозгласила свою готовность санкционировать и освящать абсолютизм монархов, потерявших свое священное внутреннее призвание, —постольку, поскольку они представляли собой мирскую десницу Церкви, которая к тому времени избрала путь косвенного влияния на светские дела.

По этой причине после упадка имперской Европы в отдельных государствах становится все меньше причин, оправдывавших борьбу с церковью во имя высшего принципа. Власть Рима получила более или менее видимое признание исключительно в вопросах религии взамен чего-то полезного для государства. В других случаях были провозглашены попытки непосредственно подчинить духовную сферу светской, как в англиканском и галликанском перевороте, а позже и в протестантском мире, где национальные церкви перешли под контроль государства. По мере развития современной эпохи новые государства стали образовываться по образцу еретических течений в религии: они стали противопоставлять себя всем прочим не только как политические и светские объединения, но как почти что мистические субъекты, отказывающиеся покоряться какой-либо высшей власти.

Одно становится совершенно ясным: если Империя пришла в упадок и осталась лишь пережитком, ее антагонист —церковь, получив свободу действий, не смогла принять имперское наследие, продемонстрировав свою неспособность организовать Запад согласно собственному гвельфскому идеалу. Империю сменила не церковь во главе укрепившейся «христианской цивилизации», а множество национальных государств, чья нетерпимость к высшему принципу власти все увеличивалась.

С другой стороны, обмирщение правителей, их непокорность по отношению к Империи, а также лишение организмов, которыми они правили, дарованного высшим принципом миропомазания неизбежно толкало их на орбиту низших сил, которые мало-помалу одерживали верх. Говоря в общем, когда каста восстает против высшей касты и провозглашает свою независимость, она неизбежно теряет характер, присущий ей в иерархии, и таким образом отражает характер нижестоящей касты. [829] Абсолютизм —материалистическая транспозиция традиционного единства —проложил путь демагогии и национальных антимонархических революций. И там, где короли в своей борьбе против феодальной аристократии и своем стремлении к политической централизации благоволили к притязаниям буржуазии и плебса, процесс окончился даже быстрее. Справедливо, что тому примером служит Филипп Красивый, предвосхитивший и воплотивший различные моменты инволюционного процесса. Благодаря пособничеству Папы именно он уничтожил наиболее типичное выражение тенденции к реконструкции единства жреческого и воинского элементов, бывшее тайной душой средневекового рыцарства, в лице тамплиеров. Именно он начал процесс светской эмансипации государства от церкви, продолжавшийся почти непрерывно при его наследниках, как и борьба против феодальной аристократии, продолженная ими (особенно Людовиком XI и Людовиком XIV) без всяких колебаний по поводу использования поддержки буржуазии и без сожалений по поводу поощрения мятежного духа низших общественных слоев. И именно он поощрял развитие антитрадиционной культуры: еще до гуманистов Возрождения легисты Филиппа Красивого являлись истинными предшественниками современного лаицизма. [830] Если священник —кардинал Ришелье —использовал принцип централизации против аристократии, подготовив замену феодальных структур современной нивелирующей и двухсоставной формой (правительство и нация), то именно Людовик XIV своим созданием органов государственной власти и систематическим строительством национального единства вместе с политическим, военным и экономическим его усилением, подготовил, так сказать, тело для воплощения нового принципа —народа, нации как простой сообщности. Так антиаристократические действия королей Франции (чья постоянная оппозиция Священной империи уже упоминалась) логично должны были обратиться против самих этих королей (что воплощалось в фигурах типа Мирабо) и привести к их свержению с оскверненных тронов. Поскольку именно Франция начала этот переворот и придала идее государства все более централизованный и националистический характер, она стала первой страной, явившейся свидетелем краха монархической системы и появления республиканского режима в смысле явного и решительного перехода власти к третьему сословию. В итоге среди всех европейских государств именно Франция стала главным очагом революционных волнений, а также и светской и рационалистической ментальности, губительной для любых остатков традиционного духа[831] .

Интересен также другой, дополнительный аспект исторического возмездия. Освобождение от власти Империи государств, ставших абсолютистскими, сопровождалось и освобождением суверенных, свободных и автономных индивидов от власти самих государств. Первый вид узурпации привлек и предсказал второй; в итоге в атомизированных и анархичных независимых национальных государствах узурпированному суверенитету государства было предначертано смениться народным суверенитетом, в контексте которого всякая власть и закон имеют силу исключительно как изъявление воли граждан, каждый из которых является отдельным независимым субъектом: таково демократизированное и «либеральное» государство, предпосылка к последней фазе —государству совершенно коллективизированному.

Впрочем, говоря о причинах «свыше», не следует забывать и о причинах «снизу», отчетливо прослеживаемых через параллель с первыми. Всякая традиционная организация —это динамическая система, предполагающая силы хаоса, низшие импульсы и интересы, низшие общественные и этнические слои, над которыми господствовал сдерживавший их принцип «формы». Это также включает динамику двух противоположных полюсов. Высший полюс, связанный со сверхъестественным элементом высшего слоя, стремится вознести низший; но низший полюс, связанный с массами, с демосом, стремится обрушить высший. Так появление на сцене и освобождение (то есть восстание) низшего слоя является спутником любого ослабления представителей высшего принципа при отклонении или вырождении вершины иерархии. Следовательно, из-за вышеупомянутых процессов право требования от подданных fides в двойном смысле (духовном и феодальном) должно все больше приходить в упадок; открывается путь для материализации этого термина в политическом смысле, а позже и для восстания. Действительно, если верность, обладающая духовным основанием, безусловна, то связанная со светским измерением —обусловлена, временна и может исчезнуть в зависимости от эмпирических обстоятельств. Дуализму и упорному противостоянию церкви и империи было суждено содействовать сведению всякой fides к этому светскому и ненадежному уровню.

С другой стороны, еще в Средние века именно церковь «благословила» нарушение fides, вступив в союз с итальянскими коммунами, морально и материально поддержав их восстание. Помимо своего внешнего аспекта оно представляло собой попросту бунт частного против универсального в связи с типом общественной организации, который теперь моделировался в соответствии даже не с воинской кастой, а с третьей кастой —буржуазией и торговцами, узурпировавшими достоинство политического управления и право на оружие, укреплявшими свои города, поднимавшими свои флаги и организовывавшими свои войска против имперских отрядов и оборонительных альянсов феодальной аристократии. Здесь начинается движение снизу, прилив низших сил.





[829]

R. Guenon, Autorité spirituelle, cit., p. 111.

[830]

R. Guenon, Autorité spirituelle, cit., p. 112 и далее.

[831]

См. R. Guenon, Autorité spirituelle, cit. С другой стороны, из того факта, что германские народы, несмотря на Реформацию, лучше всех прочих сохранили феодальные структуры, следует, что они были последними, кто воплощал —вплоть до войны 1914-1918 гг. —высшую идею, противостоящую идеям национализма и мировой демократии.