Дотянуться до моря

— Чем обязан? — с иронией в голосе вместо приветствия спросил меня майор. — Приняли решение?

— Почти, — коротко ответил я. — Слушай, майор, тут такое дело. Сын у меня в сопредельном государстве по глупости к твоим тамошним коллегам в лапы угодил, еду вызволять его. Деньги мне срочно нужны. Из той сотки, о которой разговор был, нельзя сороковник как-нибудь сегодня вырвать?

На том конце провода воцарилось молчание. Прислушивающаяся к разговору Марина с надеждой воззрилась на динамик.

— Нет, вечером стулья, утром деньги, — ответил, наконец, Ещук. — Приезжай, подписывай все бумаги, завтра получишь расчет.

— Майор, мне сегодня надо! — повысил голос я.

— Ничем не могу помочь, — спокойно возразил майор. — По сыну сочувствую, желаю удачи.

И положил трубку.

— С-сука! — проскрежетал я зубами, но этого моего мнения о себе майор уже, к сожалению, услышать не мог.

Марина посмотрела на меня, ее глаза были красны от слез.

— Арсений, ты ведь говорил, что у тебя в банке всегда заначка на черный день лежит, — осторожно спросила она. — И даже сумму называл — сто тысяч. Говорил, что этой суммы хватит, чтобы отбиться от любого наезда, решить любую проблему. Это ведь, надо полагать, не рубли имелись в виду?

— Нет, конечно, — ответил я. — Только нету заначки, вышла вся.

И я рассказал Марине о Питкесе и о залоге, который пришлось заплатить, чтобы Самойлыч вышел на свободу. Марина внимательно слушала, потом долго молчала, а потом тихо заплакала.

— Ты чего?! — нервно спросил я. — Ну, вышло так, совпало! Откуда я мог знать, что Кир выкинет такой фортель? Конечно, была бы эта заначка, сейчас не было бы проблем…

— Я не об этом, — тихо ответила Марина.

— А о чем? — недоуменно повернул к ней голову я.

— Я о том, Арсений Костренёв, — горько продолжила Марина, — что если бы эти два события — залог за Самойлыча и выкуп за сына, совпали бы по времени, и заначки хватало бы только на что-то одно, кого бы ты спас, а?

Я посмотрел на профиль жены с горестно поджатыми губами, внезапно понимая, что честно ответить самому себе, как я повел бы себя в такой ситуации, я не знал, и только тяжело вздохнул.

— Это заначка не моя, а конторы, — как можно мягче попытался объяснить жене я. — Соответственно, и расходоваться она должна на конторские нужды.

— Беллетристика, — поморщилась Марина. — Контора принадлежит тебе. Значит, и деньги твои.

— Не так, — нахмурился я. — Не совсем так. Да, я могу в любой момент, ни пред кем не отчитываясь, изъять эти деньги. Но у них статус другой, как ты не понимаешь?

— Какая разница, какой у них статус? — возразила Марина. — Деньги есть деньги, и они твои. И ты только что сказал, что случись выбирать, ты спас бы не собственного сына, а чужого человека.

— Марина, ты передергиваешь! — повысил голос я. — Я этого не говорил! И Питкес — не чужой человек!

— Он — не член семьи, — упрямо возразила Марина. — Он — не твой единственный сын! Ты вообще разницу улавливаешь?

Я открыл рот, чтобы что-нибудь резко и зло возразить, но так и не нашелся.

— Я всегда подозревала, что ты как-то странно относишься к нам с Киром, — всхлипнула Марина. — Словно мы чужие.

— Марина! — вскричал я. — Ну, что ты валишь все в одну корзину? Да, я критически отношусь к нашему сыну, потому что он, несмотря на все наши и мои усилия, вырос раздолбаем и мудаком! Но, между прочим, я еду сейчас вместе с тобой спасать его из ситуации, в которую он себя загнал! Сам загнал! Хотя, может быть, с воспитательной точки зрения было бы полезно, чтобы он годик-другой посидел на нарах.

— Господи, что ты такое говоришь? — сдавленно зашептала, снова заливаясь слезами, Марина. — Как можно такое собственному сыну желать?!

Я взорвался.

— Да потому, что он вырос неизвестно кем! И неизвестно, в кого он вырастет дальше! Я даже не говорю о том, что он наркоман — он наглый, самоуверенный, никчемный болван, раздолбай и фанфарон! Если бы он не был моим сыном, я не общался бы с таким человеком ни секунды моего времени! Я бы руки ему не подал! Его нужно был отправить в армию, возможно, там бы его пообтесали. Но ты легла поперек рельсов, и вот результат! Переть наркотики через границу — что у человека должно быть в голове, чтобы задумать такое?! Я понимаю тех, кто работает «лошадкой» за деньги — это риск, но он хорошо оплачивается! Но решиться на такое просто так?! Это выше всяких представлений о человеческом дебилизме! И ты посмотри на кривую его поступков! Она экспоненциально приближается к некоему пределу, к планке, за которой пустота! Если мы его вытащим сейчас, что он вытворит дальше? Может, лучше ему посидеть, чем следующий раз он сунет пальцы в розетку, наивно полагая, что не звезданет, или, чтобы доказать свою крутость, прыгнет с балкона? А если уж разбираться, кто виноват в том, что из него выросло такое чудище лесное, то я бы на твоем месте очень пристально посмотрел на себя, потому что лично я ничему такому его точно не учил!

Мой фонтан иссяк, и я скосил глаза на Марину — кусая костяшки пальцев, она с ужасом смотрела на меня.

— Как же ты ненавидишь нас! — прошептала она. — Ты не просто не любишь, ты ненавидишь нас!

— Господи, Марина, не говори глупостей! — снова воскликнул я. — Тебя я люблю, ты и мама — самые родные мне на свете люди!

— Мама — может быть, но не я, — покачала головой Марина. — И запомни, я и Кир — это одно целое, он мой ребенок, и разделить нас тебе не удастся. Я выносила его, я его рожала, и мне плевать на то, что он не отвечает твоим представлениям о том, каким должен быть твой сын. Либо ты любишь нас обоих, либо обоих ненавидишь. Подумай об этом, пока не поздно остановить машину. Но я в любом случае поеду дальше, с тобой или без тебя.

Я повернул голову, и долго смотрел на жену. Она уже не плакала, ее профиль с поджатой губой был само упрямство, глаза уверенно смотрели вперед. Я подумал, что зря затеял этот разговор: я и так знал, что не являюсь для своей жены главным мужчиной в жизни, но одно дело — знать, другое — услышать это. В сердце что-то кольнуло — обида? Досада? Ревность? «Мерцательная аритмия», — успокоил себя я, вздохнул и перевел взгляд на дорогу.

Но страсти улеглись, атмосфера в салоне остыла, и мысли снова вернулись в русло главного вопроса: где взять денег? Был уже пятый час вечера, времени для того, чтобы кто-то мог перевести деньги на мою карту, оставалось все меньше. Решили, что будем разговаривать с неведомым нам Николаем Николаевичем, предлагать то, что есть (двадцать пять тысяч долларов — очень немалые деньги, тем более для Украины!), и оставлять в залог машину, или, может быть, отдавать Субару совсем. Схема была кривовата, никакой уверенности в том, что хохлятские менты согласятся на нее, не было, но ничего другого не оставалось. Мы молча неслись вперед, я не отрывал глаз от стелящегося под колеса асфальта, Марина с закрытыми глазами беззвучно шевелила губами — похоже, молилась. Примерно в четверть шестого ввиду населенного пункта Медвежка, что на границе Тульской и Орловской областей, зазвонил Маринин телефон.

— Марина Владимировна! — зазвенел из динамика голос супружниной ассистентки по галерее Ксении. — Константин Аркадьевич хочет переговорить с вами. Я передам ему трубочку?

— Как Константин Аркадьевич? — подскочила в кресле Марина. — Я ведь просила позвонить ему, извиниться и перенести встречу по Ларионову на следующую неделю! Вы что, не позвонили?

— Я все сделала, Марина Владимировна! — зачастила Ксения. — Константин Аркадьевич сам пришел час назад, все смотрел на нашего Ларионова, потом поинтересовался, что за проблемы заставили вас перенести встречу. Я сказала, что не знаю, и тогда он попросил соединить его с вами. Я у вас в кабинете, он ждет в зале, я могу отнести ему трубку.

Марина посмотрела на меня, в ее глазах была паника.

— Что за хрен? — одними губами спросил я.

— Коллекционер один, — так же еле слышно ответила Марина, — Очень богатый, хочет купить у нас раннего Ларионова за полмиллиона евро.