Дотянуться до моря

Но в этот макро-невезучий день микро-удача явно была на моей стороне: Александр Алексеевич был в Москве. Все серьезно выслушал, потом, как всегда, сначала спросив: «Это все?», ответил:

— Ну, что тут можно сказать, Арсений Андреевич? Собственно, пока ничего сказать нельзя, критическая, так сказать, масса данных отсутствует. Надо встречаться с Борисом Самойловичем, со следователем, выяснять обстоятельства дела и тогда выстраивать линию защиты. Смогу ли я завтра выступить адвокатом Бориса Самойловича? Ну, что называется, только для вас, Арсений Андреевич. Нет, не подумайте, что я надуваю щеки, просто у меня завтра весь день довольно плотно расписан, но к счастью, нет судов, которые перенести было бы невозможно. Я уже прикинул, что смогу перекроить свое расписание, и в девять — девять тридцать быть там, где нужно. Да, здесь возникает вопрос, куда ехать? Следователь еще не звонил? На самом деле это очень хорошо, на мой взгляд, это косвенное свидетельство того, что им до сих пор не удалось «расколоть» человека. Как это «расколоть»? Да очень просто: в течение 24-х часов после задержания человека должны допросить. Но допрос должен производиться в присутствии защитника, которого у Бориса Самойловича пока физически нет. Тогда следователь может позвать дежурного государственного защитника (которому, не надо объяснять, интересы задержанного глубоко пофигу, потому что получает он за такую свою работу аж четыреста рублей в день минус подоходный). Но — формально — адвокат налицо и, значит, можно допрашивать. По сути — типичное беззаконие, но на бумаге все соблюдено. А от показаний, данных в присутствии адвоката, очень трудно отказаться, практически невозможно. Так что тут наш Борис Самойлович должен сказать, что этому адвокату он не доверяет, и что давать показания будет только в присутствии «своего» адвоката. На вопрос следователя: «Так и где?» Борис Самойлович отвечает: «Так вы ж еще не позвонили моим родственникам и не сообщили, что я задержан. Как в анекдоте: «Почэкайтэ, хлопцы, зараз усэ будэ!»[i] И если бы наши, как я их называю, левоохранители, провернули бы с Борисом Самойловичем такую штуку, то, я думаю, они бы давно бы уже позвонили. Но я надеюсь, что Борис Самойлович понимает, что друзья с воли его не бросят, и следакам на такую «мулю» его не словить. А, может, и не стали они трюк с подставным адвокатом раскручивать. И хоть они со звонком, как правило, тянут, потому что это тоже своего рода психологическое воздействие на задержанного, но до конца дня позвонит следак обязательно, не позвонить — серьезный «косяк». С передачей информации, говорите, у вас все налажено? Ну, и отлично! Как его дочь вам отзвонит, сразу звоните мне. Нет, Арсений Андреевич, ну как я могу вам в таком деле отказать? Во-первых, вы же мой первый клиент, а такое, как первая любовь, не забывается, ха-ха! А во-вторых, вы просто уже не успели бы найти никого другого, а оставить человека без защиты в таких обстоятельствах никак нельзя. Первая ночь в камере для задержанного — это шок, и если утро не встретит его солнечным лучом в лице своего, надежного адвоката, человек, если до сих пор и держался, может сломаться. Тогда ему уже трудно будет отказаться от услуг навязываемого защитника, он расстроится, и на первом допросе левоохранители получат в его лице податливый кусок теста. Не будем же мы делать им таких подарков, верно? Он знает меня в лицо? Ну, да мы несколько раз встречались у вас в конторе. Так что передайте его дочери, чтобы сказала следователю, что адвокат будет, пусть смело называет мою фамилию. Да, будем надеяться, что Борис Самойлович не посыплется раньше времени. Хотя вот что я думаю: люди как он, в возрасте, помнящие Сталина, читавшие Шаламова и Солженицына, думаю, прекрасно понимают истинный смысл слов: «Молчанье — золото». Да и физиономистически, насколько я помню, он, что называется, «мощный старик». Так что на этот счет я почему-то особо не беспокоюсь. Что я буду ему советовать? Ну, это по обстоятельствам. Но, разумеется, ни о каком коммерческом подкупе или, не дай бог, о взятке и речи быть не может. Думаю, что Борис Самойлович вез деньги, чтобы дать их кому-то взаймы, или, наоборот, отдать долг. Поскольку он почему-то начал их вручать незнакомому человеку, могу предположить, что деньги эти были не его, а… Да, например, ваши. И вы, поскольку вы уехали в субботу отдыхать, попросили Бориса Самойловича завезти в понедельник утром эти деньги на Министерство. Там его должен был найти ваш знакомый, с которым вы договорились, что сделаете ему одолжение, сказать, что он от вас, и получить у Питкеса деньги. В лицо Питкес вашего знакомого не знает, и когда к ему подошел человек с разговором о деньгах, с чистой совестью вручил ему «котлету». Все, состав преступления, так сказать, отсутствует. Примерно так. Белыми нитками шито? А это пусть они доказывают. В соревновательном процессе они лохи, со времен «троек» привыкли строить обвинение на признании задержанным своей вины. Помните: Regina Probationum — царица доказательств? Так что, посоревнуемся. Одно дело, если у них есть, к примеру, записи разговоров этой Вероники с Питкесом, причем записи высокого качества, где все можно разобрать и идентифицировать собеседников. Если же нет — дело совсем другое. Причем то, что никого от заказчика сегодня, как вы выразились, «не тягали», на мой взгляд, говорит о том, что записей таких нет. В общем, завтра посмотрим. Да, девушку Веронику проинструктируйте, что если ей будут звонить или вызывать, пусть сразу вас информирует. А по поводу наезда на вашу контору — я так понял, что подключен ваш товарищ из полицейских сред? Ну, вот и хорошо, может статься, что там все урегулируется на уровне «междусобойчика», и моя помощь не понадобится. В любом случае, нужно дождаться повестки, и тогда будем думать. О деньгах — конечно, договоримся, я на этот счет совершенно не беспокоюсь, давайте сначала дело сделаем. Ну, все, Арсений Андреевич, я постоянно на связи, жду вашего звонка. До свидания.

Я даже перекрестился — перефразируя название известной китайской картины-агитки, изображающей преемника Мао-Цзе-Дуна Хуа-Го-Фэна у постели умирающего гуру китайской революции, можно сказать, что когда дело было в руках Александра Алексеевича Ведецкого, я был спокоен. Я тут же перезвонил Джое с информацией об адвокате, и наши с ней звонки практически столкнулись в эфире. Без нюней и соплей Джоя обстоятельно доложила мне информацию: звонил следователь, представился Николаем Геннадьевичем Ставрасовым, майором Управления экономической безопасности и противодействия коррупции ЦАО Москвы. Сказал, что, мол, ваш отец задержан по подозрению в совершении преступлений по статье 204, часть 2, содержится в ИВС (изоляторе временного содержания) по адресу: Средняя Калитниковская, 31. Спросил про адвоката, сказал, что тому лучше подъехать пораньше, часам к восьми, чтобы уложиться с началом допроса в процессуальные нормы. Что если адвоката не будет до 10–00, задержанному будут предоставлять государственного защитника. Сказала, что говорил следователь монотонно и безэмоционально, явно был усталый, хотел побыстрее закончить разговор. Оставил номер своего мобильного, просил позвонить, если появится ясность по адвокату. Голос Джои дрогнул только в самом конце. «Я посмотрела, что такое 204-я статья, — сказала девушка. — Арсений Андреевич, вы ведь не оставите папу без поддержки?» У меня комок подступил к горлу, я в самых превосходных тонах разрисовал Джое адвоката, который с завтрашнего утра будет защищать ее отца, и когда мы прощались, она уже успокоилась. Разумеется, всю информацию я сразу же передал Ведецкому. Когда мы прощались, я уже подъезжал к дому, и девушке Веронике звонил, уже паркуясь. Я представился, после чего (от греха подальше) попросил перезвонить мне с какого-нибудь другого номера. Вероника дисциплинированно набрала мне, видимо, с домашнего, но когда я начал излагать суть дела, сделала «большие глаза». Я даже не очень удивился: госпожа Нарцыняк предупредить своею подчиненную о моем звонке, разумеется, забыла. Мои заверения в том, что ее начальница в курсе всего, не произвели на Веронику должного впечатления. Пришлось приводить девушку в чувство парой резких фраз, после чего инструктаж пошел как по маслу. Закончив, я откинулся на спинку сиденья, закрыл глаза и длинно удовлетворено выдохнул, как человек, имеющий полное право на «чувство выполненного долга».