Страница 11 из 18
Было установлено, что зеленая окраска присуща полевым шпатам с повышенным содержанием редких элементов-примесей. А значит, основную причину окраски надо искать в примесях, создающих в кристаллической структуре минерала нарушения или, как говорят минералоги, структурные дефекты. Они выполняют роль поглощающих центров, задерживающих красные, оранжевые и фиолетовые лучи, отчего минерал становится сине-зеленым. Сама по себе примесь не оказывает активного влияния на структуру минерала – ее необходимо «возбудить», дать импульс, что достигается облучением. Что же это за примесь? Одни называют свинец, другие – двухвалентное железо, а третьи – комплекс разных примесей. Мне кажется, что эта загадочная примесь принадлежит редкому элементу рубидию. Как я уже говорил, еще академик Вернадский в 1913 году установил, что в некоторых образцах ильменского амазонита присутствует высокое, более 3 %, содержание элемента рубидия. Как выглядят эти образцы? У них характерная яркая синевато-зеленая окраска. Такой амазонский камень встречается в южной части Ильменских копей, примыкающих к железной дороге. Это так называемые копи Стрижова и любимая Ферсманом Блюмовская копь – они указаны на карте. Может, из этих копей и добывали свой камень скифские амазонки, – неожиданно перевел разговор на другую тему Калиныч, глядя на меня с лукавой улыбкой. – Походите, обследуйте эти копи, можете отобрать образцы – кусочки амазонского камня для химического анализа – возможно, потом поделитесь результатом. Ну а у меня сегодня, извините, занятой день – буду водить по заповеднику делегацию из братской Болгарии. Так что давайте попьем чайку и перекусим, чем бог послал, и за дело. У вас есть ко мне вопросы?
– Только один, если позволите, Петр Калинович.
– Слушаю вас, молодой человек.
– Вы говорили, ссылаясь на древнего историка, что пояс Ипполиты был из пестроцветного зеленого камня? Так?
– Да, именно. По свидетельству Аполлония Родосского, это был наш уральский амазонский камень. А что у вас вызывает сомнения?
– Пестроцветность. Амазонский камень не яшма, откуда у него может быть пестроцветный рисунок? – возразил я.
– Это ошибочное представление, – ответил Калиныч. – Только на первый взгляд амазонит кажется однородным сине-зеленым или зеленым. А на самом деле одной из характерных особенностей его структуры и является неоднородность или, иначе, пестроцветность. Это подметили еще древние – им не откажешь в наблюдательности. Неоднородность связана с присутствием в зеленом полевом шпате-микроклине вростков белого альбита – их называют пертитами. Эти пертитовые вростки имеют пластинчатую форму и размеры от 1–2 до 20 мм, а содержание их колеблется от 10 до 45 %. Вростки имеют различный рисунок: точечный, пятнистый, струйчатый, клиновидный – всех не перечислишь. Альбитовые вростки прорастают все цветовые разновидности амазонского камня – как рыбки в морской воде, это выражение даже вошло в лексикон сотрудников Ильменского заповедника. Так что ищите эти «рыбки» в прекрасном амазонском камне из отвалов копей Стрижова под номерами 50–55 на карте. Там еще до революции уральские старатели добывали бериллы, аквамарины и хороший амазонит для поделок. Желаю вам удачи!
Я тепло поблагодарил Петра Калиновича за внимание и после чаепития, захватив походный геологический рюкзак с необходимым снаряжением, с радостью и легкой грустью покинул Ильменский заповедник. Памятуя советы Калиныча, я отправился на восток от станции Миасс на пологий склон Косой горы, где на схеме были обозначены копи. В моем представлении под заветным словом «копь» следовало понимать открытую горную выработку типа карьера, где работали десятки горнорабочих. Но здесь меня ждало разочарование: на Косой горе я увидел редкий лесок, болотце, равнину, сплошь состоящую из ям, шурфов и конушек. Кое-где возле ям, задернованных или заросших редким лесом, виднелись отвалы с амазонитом. Они-то и привлекли мое внимание, и я с увлечением, забыв обо всем, стал копаться в каждом отвале, выбирая интересующие меня кусочки амазонского камня. Он был действительно разнообразен даже в одной и той же копи, отличаясь по цвету и рисунку. Я задался целью найти самый голубой, синеватый камень, где следовало ожидать самое высокое содержание этого загадочного элемента – рубидия. А потом уже выбирал образцы, где вростки альбита были четкими и крупными, как на воображаемом мною поясе Ипполиты.
Поначалу мне не везло. Обойдя несколько ям-копей, я не нашел того, что задумал. «Где же он, этот заветный камень? Как до него дознаться?» – думал я, сидя на пушистом отвале одной из копей. Солнце ласково светило над головой, вокруг была тишь и благодать, а рядом в лощине журчал тоненький ручеек. И тут меня осенило: достал из рюкзака походный котелок и наполнил его чистой водой из ручейка. А затем, разведя костер, стал готовиться к чаепитию, вынув из рюкзака колотый сахар, пачку черного чая и галеты. И вот тут-то передо мной нежданно-негаданно возникла фигура бородатого пожилого человека с охотничьим ружьем. Из-под козырька надвинутой на лоб фуражки на меня грозно смотрели черные цыгановатые глаза.
– Кто таков и пошто здесь копаешь? Здесь государственный заповедник, в котором запрещено брать камни, а тем паче разводить костер! – выпалил залпом человек с ружьем.
– А кто вы такой? – удивился я.
– Я есть сторож-охранник, – со спокойным достоинством ответил тот. – А посему должен вас задержать как нарушителя и доставить до нашего начальства.
– Успокойтесь, уважаемый! Я не нарушитель, а командированный и нахожусь здесь с разрешения Петра Калиновича Успенского. Ну а за костер извините, захотелось попить чайку на природе. Ведь я геолог все же.
Я достал свое командировочное удостоверение и показал его, чем успокоил этого ревностного служителя закона. Мы сели рядышком возле радостно трещавшего среди лесного безмолвия костра и стали пить чай, пахнущий дымком. А он согрел не только тело, но и душу. И мы постепенно разговорились. Василий Фомич Ческидов – так звали моего нового знакомого – оказался весьма интересным человеком.
– Ческидовы – известная на Урале фамилия, целое село носило ее. Мой отец и дед «хитой» промышляли. Знаешь, что такое хита? Хита есть вольный каменный промысел. А потому всех искателей самоцветных камней у нас на Урале хитниками обзывали. Мой отец, Фома Матвеич, самым фартовым хитником был в Ильменах и меня к этому промыслу приспособил, когда я подрос. Да, ему фарт всегда сопутствовал, он чувствовал камень нутром, указывая, где копать яму. Бывало, идешь с ним по лесу, а он всматривается, какие деревья растут, какая хвоя у них. По цвету хвои мог определить, есть ли в этой земле самоцветные камни или нет. А коли цвет хвои ему нравился, то брал топор, подрубал корни, хватал дерево и выворачивал. А там, не поверишь, под выворотнем самоцветы лежат…
Отец хорошо жил до революции. Камень добытый сбывал скупщикам из Екатеринбурга, избу большую срубил из лиственницы. Но чаще в запой уходил – бывало, неделями глушил спиртное, а потом снова возвращался к любимому делу, к камню. Да, батя мой немало накопал копей здесь, в Ильменах – находил топазы, бериллы, амазониты; да всего не перечислишь. Только вся наша хита, вся вольница кончилась при советской власти в 1920 году. Объявили Ильмены заповедником, чтобы сохранить, дескать, богатства для народа. Ну а мы с отцом перебрались в Екатеринбург, оттуда в Мурзинку, где еще работали старательские артели. Из Мурзинки по всему миру шли голубые «тяжеловесы»[30], аметисты, бериллы и многое другое. Местные хитники говорили: «Все в Мурзинке есть, а чего нет, до того, значит, еще не дорылись!» А батя мой и на новом месте не потерял фарт свой – до многих камней добрался. Только мало выручали его темные аметисты с Тольяна или «тяжеловесы» – все это были случайные деньги. Хитникам не помогал никто, наоборот, власти боролись с ними, и наш промысел постепенно умирал.
А тут и беда к нам пришла. Фома Матвеич, батя мой, имел неуемную страсть к камням. Ему ишшо от деда достался маленький сундучок с разными самоцветными камнями, который он всегда возил с собой. Он любовно перебирал эти камешки – густые темно-фиолетовые аметисты, голубые топазы, изумруды, завернутые в тряпочку, и иногда показывал свое богатство гостям. Но он их никому не продавал, любил их особой любовью и не поддавался на предложения продать хотя бы один камешек. Это была его родовая, как сейчас говорят, коллекция. Вот она и сгубила его. Кто-то по злобе и зависти сообщил властям, что у него, дескать, имеются краденые драгоценные камни в огромном сундуке. Пришли сыскари из органов, забрали сундучок с каменьями и моего отца. Это случилось незадолго до войны, и отца своего я больше не увидел.
30
«Тяжеловесы» – старательское название топаза.