Страница 51 из 137
Морской окунь{81}, эта большеглазая глубоководная живородящая рыба, отличается медленным ростом и поздно наступающей половозре-лостью. До 1953 года его не промышляли, и только в 1956 году, когда на банках открытого моря начался массовый лов, его добыча достигла 77 000 тонн. Появившись на рынке под названием океанского окуня, эта рыба оказалась столь прибыльным товаром, что на места ее промысла двинулись целые соединения рыболовных судов ряда стран. За один 1959 год улов морского окуня составил 330 000 тонн. Но затем в 1962 году уловы упали, чего и следовало ожидать, до 82 000 тонн. Этот промысел должен был вскоре прийти в упадок, если бы не внедрение новых типов разноглубинных тралов и открытие сравнительно малозатронутой промыслом популяции морского окуня в заливе Св. Лаврентия. Эти обстоятельства вызвали новую бойню, которая в свою очередь стала идти на убыль в начале 1970-х годов за нехваткой жертв.
К этому времени были уже уничтожены почти все крупные и активно размножающиеся косяки морского окуня. По мнению ведущего канадского эксперта в этой области д-ра Э. Дж. Сандемана, «перспективы на последующие несколько лет неважные и можно ожидать дальнейшего падения уловов морского окуня».
Предсказание оказалось точным. Во время написания настоящей книги морской окунь занимал одно из последних мест в статистике уловов промысловых рыб. И на сколько-нибудь значительное восстановление его запасов надеяться очень трудно.
Камбаловые рыбы включают несколько промысловых видов донных рыб. Самый большой урон был нанесен таким широко распространенным в северо-западной Атлантике видам, как огромный атлантический палтус, камбала-ерш, желтохвостая камбала и длинная камбала{82}.
Все они подверглись чрезмерному лову, начиная примерно с 1962 года, когда пришла их очередь наполнять прожорливые трюмы траулеров и плавучих рыбозаводов. Ранее этих рыб практически не ловили, и даже палтус, достигающий почти трехметровой длины и более четырехсот килограммов веса, до последнего времени представлял для промысла второстепенный интерес. Было даже время, когда его считали досадной помехой тресковому промыслу — случалось, что он срывал предназначенную для трески наживку и повреждал рыболовные снасти, отнимая у рыбаков драгоценное промысловое время. Лейтенант военно-морского флота Великобритании Чэппел, патрулировавший акваторию Большой Ньюфаундлендской банки в 1812 году, докладывал, что «ньюфаундлендские рыбаки приходят в ярость всякий раз, когда какому-нибудь горемыке палтусу случается, схватить наживку: в таких случаях они срывают злобу на бедной рыбе, просовывая ей под жабры кусок дерева и выпуская ее в таком виде в море. Бесплодные попытки измученной рыбы уйти под воду доставляют рыбакам злорадное удовольствие».
До 1960 года прибрежные рыбаки добывали в водах Ньюфаундленда небольшое количество палтуса для продажи в маринованном или. соленом виде, и так продолжалось до 1963 года, когда ловом палтуса начал заниматься промысловый флот. С 220 тонн, добытых в 1964 году, уловы к 1970 году i подскочили по меньшей мере до 40 000 тонн. Однако после этого, как всегда в подобных случаях происходит, они стали снижаться, и сегодня палтус лишь изредка попадается в водах, где он раньше водился в изобилии.
Несколько видов более мелких камбаловых рыб северных вод не представляли товарной ценности, и до второй мировой войны их вообще не ловили, разве что ради добычи наживки для лова трески и омаров. Однако после второй мировой войны, когда появилась новая эффекта; ная морозильная техника, положение изменилось. Если в 1962 году общий улов камбаловых составлял менее 33 000 тонн (причем большая часть ее попадалась как прилов), то уже в следующем году начался целенаправленный промысел камбалы-ерша и в список промысловых видов вошли также желтохвостая и длинная камбалы. К 1966 году улов этих трех видов камбалы превысил 154 000 тонн. Последовавшее затем катастрофическое падение уловов вызвало в 1976 году следующую настороженную реакцию одного канадского ихтиолога:
«Интенсивный облов камбалы-ерша на Большой Ньюфаундлендской банке привел к резкому падению улова на час траления… Имеются все основания ожидать в ближайшее время резкого снижения общего уровня изъятия [читай: уловов] и желтохвостой камбалы… Уменьшение биомассы ранее необлавливаемого вида [длинной камбалы] привело к значительному снижению улова на час траления».
Все это в переводе на общедоступный язык означает крах промысла камбаловых рыб.
Продолжение следует. Сегодня представители промышленных кругов и научные консультанты превозносят потенциальную рентабельность промысла целого ряда новых видов рыб, которые могли бы заменить виды, практически уничтоженные промыслом. Среди них называют такие глубоководные виды, как полосатую зубатку, обыкновенную (атлантическую) сельдевую акулу, а также мелкую акулу, известную под названием «колючей». Рекомендуются для промысла также звездчатый скат и макрурус (известный в просторечии как «крысиный хвост»{83}), обитающие в морской пучине на почти полуторакилометровой глубине. Конечно, для «сбора урожая» этих «природных богатств» потребуется новая промысловая техника, но разве это проблема для технократов, способных совершать полеты на Луну и обратно? Любопытно будет посмотреть, какие ассоциации вызовут у потребителей названия этих рыб на витринах рыбных магазинов.
Здесь уместно будет рассмотреть одно из главных соображений, которыми рыбная промышленность старается оправдать осуществляемый ею биоцид. Оно заключается в том, что промышленность должна и обязана постоянно увеличивать добычу рыбы ради улучшения снабжения животным белком населения, большая часть которого живет на грани голодного существования.
Это — явное лицемерие. На самом деле рыбная промышленность, как одна из самых крупных, оснащенных самой разрушительной техникой отраслей, достигает как раз противоположного результата. Большинство видов выпускаемой ею продукции идут не голодающим народам, а тем, кто и так питается лучше других и может себе позволить покупать дорогостоящие продукты. Чтобы изготовить высококачественную (и высокоприбыльную) продукцию, в основном филе, рыбная индустрия Запада применяет такую технологию переработки уловов, при которой до 40 % того, что могло бы использоваться для питания людей, либо полностью идет в отходы, либо перерабатывается на кормовую муку или удобрения. Всего важнее то, что современное промысловое рыболовство, истребляя самых многочисленных ценных пищевых рыб, фактически предопределяет дальнейшее обострение проблемы питания в тех странах, где еще есть голод.
Раньше такого не было. До 1939 года до 90 % съедобных донных рыб, добываемых в северо-западной Атлантике, продавались в соленом виде по ценам, доступным для беднейших слоев населения, обеспечивая их постоянным источником богатой белками пищи. Конечно, и в те времена прибыль была одним из главных побудительных стимулов в работе рыбной промышленности, однако не столь всемогущим, каким она стала с тех пор.
Несомненно, самыми многочисленными рыбами в водах, омывающих восточный берег Северной Америки, пока остаются мелкие виды рыб. объединяемые условным названием «кормовых». Это название они получили не столько потому, что рыбаки использовали их в качестве наживки, сколько потому, что они служили основным кормом другим морским обитателям: терпугам, лососям, треске, палтусам, тунцам и целому ряду прочих морских животных, вплоть до тюленей, белух и китов.
«Кормовые» рыбы собираются огромными стаями. Из них наиболее известны в северо-западной Атлантике такие виды, как кальмары[69], а также макрель, атлантическая сельдь, шэд, корюшка, пузанковая сельдь, или менхаден, и мойва{84}. Макрель размножается в открытом море; сельдь и кальмары обычно подходят на нерест ближе к берегу; некоторые популяции мойвы нерестятся на банках в открытом море, другие откладывают икру на прибрежных отмелях; остальные виды поднимаются на нерест вверх по течению больших и малых рек.
69
Головоногие моллюски. — Прим, перев.