Страница 50 из 137
Однако интерес к Банке постепенно поостыл, но причина этого была не в туманах, которые держатся здесь почти постоянно. С каждым годом ловить треску становилось все труднее, и рыболовецкие рейсы занимали все больше времени. Тогда еще никто не подозревал, что запасы рыбы на Банке истощены вследствие перелова. Вместо этого рыбаки повторяли стародавнее объяснение: треска изменила свои пути и ушла, надо надеяться, что временно, куда-то в сторону.
Обнаруженные в начале XIX века огромные скопления трески у берегов Лабрадора, даже в такой далекой его северной точке, как Кейп-Чидли, казалось бы, подтверждали тот факт, что рыба может менять места своего обитания. На самом же деле лабрадорская треска представляла собой совершенно другую, незатронутую популяцию. Но и тут промысловики не заставили себя долго ждать. К 1845 году на севере рыбачили уже 200 ньюфаундлендских судов, а к 1880 году их число возросло до 1200. До 30 000 ньюфаундлендских рыбаков («сезонных», если они были заняты морским промыслом со стоящих на якоре судов, и «постоянных», если лов велся с береговой базы) только на одном лабрадорском побережье заготовили в 1880 году почти 400 000 центнеров соленой трески.
Вскоре лабрадорская треска разделила участь всех остальных промысловых животных. Уловы ее неуклонно снижались, и к середине XX века знаменитый лабрадорский рыбный промысел потерпел полный крах. Люди снова попытались приписать причину исчезновения трески одной из загадочных миграций. Но, увы, на этот раз такой довод не сработал. Жизнь показала, что Ее Величество Треска появляется все реже и реже на просторах своих североатлантических владений. В 1956 году уловы трески, добытой в водах Большой Ньюфаундлендской банки упали до 80 000 метрических тонн, то есть до одной пятой того, что добывалось там всего лишь пятьдесят лет назад.
Когда в природе происходит сокращение какого-либо вида животных, то обычно оно сопровождается уменьшением количества хищников, питающихся этими животными, что дает возможность последним восстановить свою численность. Но в наш индустриальный век человек стоит вне закона природы. Чем меньше становилось трески, тем интенсивнее велась добыча. Почти повсеместно на смену традиционным методам лова пришли новые — большие и мощные суда с донными тралами, которые, подобно гигантским боронам, скребут дно океана, уничтожая на своем пути икринки и другие живые организмы. Дефицит рыбы взвинчивал на нее цены, что в свою очередь привлекало к промыслу все больше и больше рыбаков. В 1960-х годах целые флотилии больших траулеров и плавучих рыбозаводов из десятка европейских и азиатских стран устремлялись к Большой Ньюфаундлендской банке, чтобы включиться в бездумное уничтожение того, что оставалось от популяций трески. В результате в период между 1962 и 1967 годами добыча трески резко возросла и к 1968 году превысила два миллиона тонн. Вскоре после этого тресковый промысел во всей северо-западной Атлантике прекратил свое существование за неимением рыбы.
Канада расширила зону своего экономического контроля за промыслом до расстояния двухсот миль от берега и тем самым спасла треску в своих водах от полного уничтожения. Ее запасы, уменьшившиеся, по самым осторожным подсчетам, до двух процентов от первоначального уровня, снова начали постепенно расти, хотя, конечно, не в том темпе, что был предсказан статистиками, обязанными оправдывать действия правительственных и промышленных кругов. Совершенно очевидно, что помышлять о восстановлении за пасов трески, чтобы приблизиться к прежнему уровню, нельзя, пока мы не прекратим промысловую добычу мелкой рыбы, которой питается треска. Но об этом — чуть позже.
После второй мировой войны рыболовный бизнес, в котором раньше участвовали в основном мелкие компании, стал обнаруживать признаки «гигантизма», захлестывавшего промышленно развитые страны. К началу 1960-х годов почти весь коммерческий промысел оказался в руках мощных картелей или правительств. Их реакция на хищническое опустошение когда-то «неисчерпаемых» запасов трески была типичной для приверженцев принципа «черпай до дна». Вместо того чтобы, используя свои капиталы, власть и влияние, добиться контроля и ограничения хищнического истребления трески, и тем самым обеспечить будущее тресковому промыслу, они кинулись в яростную конкурентную борьбу за добычу еще уцелевшей рыбы. В тех случаях, когда уловы не обеспечивали устойчивую «прибыль» от промысла, они старались загрести в свои сети буквально все что угодно, лишь бы скрыть истинное положение дел. В результате началась и продолжается по сей день настоящая оргия истребления, беспримерная по своим масштабам за всю историю хищнической деятельности человека на море.
Поразмыслив над тем, что случилось с треской, давайте поговорим о том, что произошло и происходит с другими важнейшими промысловыми видами рыб, относящихся к разряду донных. Учитывая обширность этой темы, я ограничусь видами, встречающимися в водах Ньюфаундленда и Большой Ньюфаундлендской банки, хотя причиненное им здесь опустошение вообще-то характерно почти для любого другого рыбопромыслового района.
Ближайшая родственница трески — пикша всегда уступала ей в численности, и тем не менее она приняла на себя главный удар генерального наступления на донных рыб Атлантики, начавшегося с истощением запасов трески. Считавшаяся прежде приловом (более или менее случай-нр попадавшимся в уловах трески) пикша к 1952 году уже добывалась в количестве около 40 000 метрических тонн в год. Вначале на ее ловле специализировались португальские и испанские траулеры. Рыбаки на этих судах применяли траловые сети с такой мелкой ячеей, что вместе со взрослой пикшей в них попадались целые косяки молоди, и, поскольку эта мелочь не имела никакой ценности, ее просто-напросто выбрасывали за борт — уже мертвую.
Один летчик канадских ВВС, патрулировавший в 1950-х годах прибрежные воды Канады, описал мне картину промысла пикши, какой она ему виделась с воздуха:
«Однажды утром мы обнаружили сорок-пятьдесят испанских близнецовых траулеров [два спаренных траулера тащат за собой один огромный трал], промышлявших на Грин-Банке. Стоял чудесный ясный день, и нам было четко видно, что они уходили с банки. За некоторыми судами тянулся следом какой-то шлейф в пару миль длиной, сверкающий на солнце словно лента фольги. И мы не могли понять — что это. Отклонившись с курса, чтобы поближе рассмотреть, что это за чертовщина, мы прошли над траулерами на высоте около 2000 футов и увидели дохлую рыбу. Казалось, миллионы штук их тянулись за кормой тех траулеров, на которых рыбаки только что вытянули сеть и занимались на палубе сортировкой добычи. Маломерную рыбу высыпали за борт словно конфетти. Это было довольно красивое зрелище, но наш любивший выпить радист родом из Люненбурга [одного из главных портов Новой Шотландии], будучи сильно на взводе, посчитал, что надо было бы разбомбить этих ублюдков. Ведь они выбрасывали за борт молодь пикши, и это было сущим расточительством; впрочем, подобная практика, очевидно, была обычным делом в испанском рыбопромысловом флоте».
В 1955 году промышлявшие на Большой Ньюфаундлендской банке суда добыли 104 000 тонн пикши и, вероятно, столько же погубили и выбросили обратно в море. И хотя все, кто имел отношение к этому делу, знали, что происходит, никто не старался что-либо изменить — бессмысленное истребление молоди пикши продолжалось. К 1961 году траловый улов упал до 79 000 тонн. А вскоре после этого промысел пикши потерял свое значение и к 1969 году был полностью прекращен. Эпитафией ему звучит заявление канадского правительства по этому поводу:
«Большинство возрастных групп [молоди, рожденной в любом данном году] начиная с 19,55 года, оказалось совершенно неудачным. Это наряду с интенсивным промыслом… привело к снижению запасов пикши до чрезвычайно низкого уровня… и перспектив для улучшения положения в ближайшем будущем нет».
И действительно, никакого улучшения, даже в отдаленном будущем, не предвидится, поскольку и в 1984 году промысловых запасов пикши в водах Ньюфаундленда и Большой Ньюфаундлендской банки, как, впрочем, и в большинстве других промысловых районов, не наблюдалось.