Страница 52 из 137
Какое-то представление об огромной численности «кормовых» рыб можно, пожалуй, почерпнуть из следующих выборочных наблюдений за период с 1600 года до наших дней:
«Для ныне покойного месье де ля Тура делали сетную запруду, в которую попадалось большое количество пузанковой сельди, засаливаемой на зиму. Порой сельди попадалось так много, что ему приходилось выпускать ее в море, чтобы она не засоряла и не разрушала запруду».
«Идя на веслах вниз по реке Рестигуш, можно видеть удивительное зрелище: фермеры вычерпывают корюшку сачками. Рыбы там — девать некуда, и большую часть своего картофеля они выращивают на почве, удобренной рыбой».
«Вода кишит бесчисленными стаями сельди. Тот, кто не знаком с северными водами, сочтет меня выдумщиком, если я скажу, что видел, как после одного замета невода рыбаки рыбой заполнили 600 бочек. Порой соли для засолки не хватало, и рыбу приходилось пускать на удобрения».
«Одна американская рыболовная шхуна наткнулась на косяк макрели… и до полуночи рыбаки наловили крючковой снастью рыбы на сто бочек… Рыбу истребляют и разбазаривают самым безрассудным образом, однако она не убывает. Весной в течение недели корюшка непрерывным потоком идет вверх по каждой реке».
«Люди не старше среднего возраста рассказывают, что у их берега одновременно собирались на лов сельди по триста судов… В водах бухты Плезант-Бей сельди было так много, что рыбакам оставалось лишь вычерпывать ее на борт, пока судно не наполнялось ею».
«Когда мойва подходила на нерест к берегам залива Консепшн, мы, стоя по колено в гуще рыбы, вычерпывали ее ведрами и нагружали телеги так, что лошади с большим трудом увозили их с берега. Ноги вязли по лодыжку в песке, становившимся особенно зыбким от множества икринок мойвы. Мы наловили уже, сколько нам было нужно для наживки и на удобрение наших огородов, а казалось, что мы будто и не трогали мойву — так много ее было».
«Кальмары шли так плотно, что мы без всякой приманки вычерпывали их из воды. При малой воде на побережье оставался слой кальмаров толщиной в фут на расстоянии ста шагов от отметки уровня полной воды… а однажды их появилось такое множество, что задние вообще вытесняли из воды передних и нам пришлось отгребать их от наших лодок и сетей по всему берегу».
«На реке Потомак ежегодно добывали два миллиона фунтов шэда и четыре миллиона фунтов менхадена… В 1890-х годах из залива Фа иди в США ежегодно отгружали до двух млн. фунтов соленого шэда».
«Весной 1953 года наш сейнер одним комплектом кошелькового невода добыл в заливе Св. Лаврентия миллион штук сельди — в то время это было обычным делом».
Несмотря на беспощадное истребление корюшки, шэда и менхадена во время нерестового хода и хищнический лов их в другие сезоны, не это явилось решающим фактором сокращения их численности до 4–5 % от прежнего высокого уровня. Окончательный удар им был нанесен, скорее всего, строительством плотин и отводных каналов, загрязнениями и прочими видами человеческой деятельности, отрицательно сказавшимися на состоянии нерестилищ. Во всяком случае, ни один из этих видов рыб не встречается теперь в достаточном для прибыльного промысла количестве, да и нет уже у них прежней способности устоять против многочисленных морских хищников. Единственный луч надежды в этой мрачной картине опустошения — это попытка американских государственных органов восстановить запасы шэда в некоторых реках США. Предварительные результаты хорошие. И остается лишь надеяться на дальнейшее улучшение состояния запасов этой рыбы.
До начала текущего столетия само существование многих промысловых рыб в наших северо-восточных водах зависело от наличия сельди, макрели и мойвы. Смертность этих видов рыб, естественной причиной которой было поедание их другими видами хищных рыб, намного возросла в результате вылова их человеком, сначала чтобы добыть себе пищу, затем чтобы добыть приманку для лова других рыб и, наконец, для изготовления различной промышленной продукции от рыбьего жира до искусственного «жемчужного блеска», получаемого из чешуи сельди. И тем не менее эти три вида рыб продолжали встречаться в огромных количествах вплоть до 1960-х годов, когда были найдены новые пути извлечения прибылй от их добычи, развернувшейся в невиданных дотоле масштабах.
Прежде всего началось массовое производство рыбной кормовой муки и удобрений. Первой жертвой, избранной для заправки зловещих «перерабатывающих» установок, неожиданно появившихся на северо-восточном побережье, была сельдь[70]. В начале 1960-х годов, примерно в то время, когда Служба промышленного развития (СПР) Ньюфаундленда пришла к заключению о «недоиспользовании» местных запасов сельди, сельдяной промысел на Тихоокеанском побережье Канады пришел в упадок в результате перелова. Цитирую слова директора СПР: «Что могло бы быть рациональнее, чем пригласить поработать на нас бездействующие сельдевые сейнеры Британской Колумбии?»
Первый завод по производству рыбной муки и жира на южном берегу Ньюфаундленда был построен в 1965 году, и один из сейнеров Британской Колумбии пришел туда кружным путем через Панамский канал, чтобы, так сказать, «прощупать» местные воды. Проверка оказалась на редкость удачной. К 1969 году пятьдесят самых больших современных сейнеров Британской Колумбии уже вели круглогодичный промысел на южном и западном берегах Ньюфаундленда, а полдюжины жиромучных заводов коптили небо черным маслянистым дымом своих труб. Уловы сельди на Ньюфаундленде, прежде не превышавшие 4000 тонн в год, теперь подскочили до 140 000 тонн. Тем временем годовая добыча в южной части залива Св. Лаврентия также увеличилась с 20 000 до 300 000 тонн.
Затем в начале 1970-х годов сельдь стала исчезать. Представители рыбной промышленности уверяли, что эти мелкие рыбы, очевидно, изменили пути своих миграций и вскоре непременно должны вернуться. Сельди же были, видимо, не в курсе этих оптимистических прогнозов — их некогда огромные стаи до сих пор еще не вернулись. Скептики сомневаются в том, что они в состоянии это сделать.
Сельдь была не единственной жертвой. В 1960-х годах у южных берегов Новой Англии начался массовый промысел макрели для производства жира, удобрений и корма для животных (включая питание для кошек). К 1972 году добывалось колоссальное количество — 390 000 тонн в год, но вскоре после этого макрель загадочно исчезла. Хищническое истребление макрели у берегов Новой Англии и аналогичное опустошение ее запасов в канадских водах привели к тому, что от некогда сказочно богатого хода этой рыбы вдоль северо-восточного побережья от Кейп-Кода до Лабрадора осталось жалкое подобие.
В 1960-е годы к промыслу мойвы в водах Большой Ньюфаундлендской банки приступили японские сейнеры. Когда слух об этом дошел до канадского Министерства рыболовства, его руководители пришли к заключению, что на мойве можно подзаработать, и решили поэтому «развивать промысел мойвы в широких масштабах». То, что являлось традиционно прибрежным промыслом с уловом менее 10 000 тонн рыбы в год, теперь превратилось в международный промысел в открытом море с огромными квотами на вылов, предоставляемыми как иностранным, так и отечественным рыболовным флотилиям. Кстати сказать, иностранцы в большинстве своем ловили мойву для еды, а канадцы — в основном для переработки на муку. Согласно официальным данным, а они определенно занижены, в 1976 году общий улов мойвы достиг 370 000 тонн. К весне 1978 года запасы мойвы в открытом море были катастрофически опустошены.
Ну и что? Ведь для «развития промысла» оставались еще прибрежные популяции, нерестившиеся у берегов Ньюфаундленда. Эти косяки и в настоящее время опустошаются канадским промыслом, но не ради добычи пищи для людей, и даже не для переработки на муку, а для поставок на рынок деликатесов. В сети попадают миллионы особей мойвы обоего пола, однако для продажи на японский гастрономический рынок берется лишь икра от икряных самок. Поэтому большая часть улова просто выбрасывается за борт.
70
Аргументы в пользу производства рыбной муки противоречат всякой логике. В качестве продукта питания животных для получения привеса в один фунт мяса требуется около центнера рыбы (в живом весе). Два центнера удобрения из рыбной муки дают менее полутора килограммов растительного белка.