Битва

— Сир, австрийцы толпами стекаются к деревням.

— Таким образом, они ослабляют свои позиции в центре.

— Да, сир.

— Вот где их слабое место! Несомненно, Бертье тоже заметил это. Отправляйтесь к нему в Эсслинг — его наблюдательный пункт на черепичном заводе — и передайте, что пора бросить нашу кавалерию против артиллерии эрцгерцога. Подробности атаки генерал-майор обсудит с Бессьером. Коленкур! Замените Лежона на верхушке сосны!

Полковник умчался передать приказ, а император поудобнее устроился в кресле и пробормотал:

— Меня могут обвинить в безрассудстве, но только не в медлительности!

Файоль с раннего утра торчал на солнцепеке и чувствовал, что еще немного, и он сварится заживо в тяжелой кирасе и стальной каске. Его лошадь нетерпеливо била копытом, фыркала и терлась шеей о шею соседки. По ранжиру место Файоля находилось в шестом ряду эскадрона, и до него доносился лишь отдаленный шум сражения. Зато справа и слева он видел столбы дыма и длинные языки огня, вздымавшиеся над крышами домов, подожженных ядрами. Вдруг, за спинами передних всадников Файоль заметил какое-то движение. Над войсками проплыл штандарт Бессьера, потом мелькнули длинные припудренные волосы маршала, и кирасир увидел, как тот вскинул над головой обнаженную саблю. Звонко запели горны, по рядам прокатилась команда приготовиться к атаке, и на фронте протяженностью в километр одновременно пришли в движение тысячи всадников. Неудержимая лавина сорвалась с места и, набирая скорость, покатилась на пушки, окутанные белыми облаками порохового дыма.

Файоль мчался вместе со всеми. Лошадь шла крупной рысью, и от тряски тяжелая кираса больно била его по плечам. Шинель он свернул в скатку и перебросил через плечо. Сабельный клинок в опущенной руке касался ноги, смертоносная сталь грозно посверкивала на сером сукне панталон. В ожидании неминуемой стычки солдат сосредоточился на своих мыслях. Перед его внутренним взором встал образ закадычного дружка Пакотта с перерезанным горлом, и Файоль почувствовал, как в нем закипает кровь. Сейчас он был готов изрубить поганых австрийцев в мелкую лапшу. Едва горны пропели атаку, как он вонзил шпоры в бока своей вороной и в безумном галопе понесся на врага — песчинка в гигантской кавалерийской лаве. Ветер от бешеной скачки хлестал по лицу; лошади поднимали облака пыли, и она толстым слоем ложилась на лица солдат, забивалась в широко раскрытые рты, из которых рвался нескончаемый вопль. Он позволял забыть об опасности, издевался над смертью, наводил на нее страх, вселял в сердца отвагу и заставлял чувствовать себя неотъемлемой частью непобедимой военной машины. Предыдущая атака пехотинцев на батареи австрийцев захлебнулась в крови: шрапнель выкашивала солдат целыми рядами. Теперь лошадям приходилось перескакивать через горы окровавленных, изуродованных трупов, и всадники следили, чтобы лошади не поскользнулись в кровавом месиве из кишок, клочьев мяса и раздробленных костей. Вдали виднелись светло-зеленые плюмажи драгун Баде из дивизии толстяка Марюла и тяжелые меховые шапки унтер-офицеров Бессьера, отводивших своих кавалеристов во второй эшелон. Кирасиры продолжали нестись на батареи, пока артиллеристы не успели перезарядить пушки. Те, кто скакал в передних рядах, все же попали под залп, но следующие за ними, в том числе Файоль, Верзье и Брюней вихрем перелетели через бочки и зарядные ящики. Первого австрийца Файоль заколол точным ударом в сердце; второй тащил к пушке ядро, но попал под копыта лошади и остался лежать с проломленной головой, третьего кирасир пригвоздил к пушке. Заставляя лошадь вертеться волчком, Файоль вслепую рубил направо и налево и вдруг оказался перед пехотинцами в белой форме, построенными в каре и изготовившимися к стрельбе. Пуля со звоном отрикошетила от стальной каски. В горячке боя Файоль вскинул над головой саблю, собираясь броситься на ощетинившегося штыками «ежа», когда горнист протрубил сигнал к отходу — пора было уступить место следующей волне атаки. Ее возглавлял сам генерал д’Эспань. С бешеными глазами и искаженным яростью лицом он, как фурия, открыто мчался впереди лавы, словно бросал вызов призракам, терзавшим его в ночных кошмарах после загадочного происшествия в Байройте.

Только сейчас до Файоля дошло, что артиллерийские позиции австрийцев остались у него за спиной. Он обернулся, увидел своего генерала и потянул за повод, чтобы развернуть лошадь и вернуться в строй. В этот момент пуля попала его вороной прямо между глаз, та вздыбилась и тяжело рухнула наземь. Кирасир вылетел из седла и упал на спину, подбородочный ремень каски глубоко врезался в кожу, рассекая ее до крови. Полуоглушенный, Файоль потянулся за саблей: при падении он выронил ее, и теперь оружие лежало среди измочаленных стеблей пшеницы. Кирасир приподнялся на локте, в тот же миг ему на голову обрушилась шпага австрийского офицера. Султан каски смягчил удар, клинок скользнул по густому конскому волосу и заскрежетал по наспинной пластине кирасы. А в следующий момент всех смела сумасшедшая атака д’Эспаня...

Файоль пришел в себя, когда чья-то крепкая рука подхватила его и оторвала от земли. Открыв глаза, он сообразил, что сидит на крупе лошади и тычется носом в спину своего приятеля Верзье. Тот пришпорил лошадь, и они догнали эскадрон генерала, освобождавший поле боя для следующей волны атакующих. Когда треск ружейных выстрелов и грохот пушек остались позади, Файоль сполз с лошади на траву и открыл было рот, чтобы поблагодарить Верзье за спасение, но тот покачнулся и, цепляясь за луку седла, стал заваливаться на шею лошади. На зов Файоля он не отзывался. Слева, на уровне живота в его кирасе зияла дырка от картечной пули. Кровь вытекала через это отверстие, тонким ручейком струилась по ноге и капала на землю. Подбежал Брюней. Вместе с Файолем они сняли Верзье с лошади, опустили на траву и торопливо расстегнули кожаные ремешки нагрудника. На жаре металл уже начал прилипать к пропитанному кровью колету. Верзье хрипло дышал сквозь сжатые зубы, но взвыл в полный голос, когда Файоль заткнул рану пучком травы, чтобы остановить кровотечение. Беспомощно опустив липкие, окровавленные руки, кирасир смотрел, как раненого приятеля уносят на носилках из веток и шинели к палаткам полевого госпиталя, развернутого возле малого моста. Вот только донесут ли живым? Файоль устало расстегнул ремешок каски и бросил ее на землю.

— Как бы там ни было, сюда он уже не вернется, — пробормотал Брюней, кивнув в сторону равнины, где над хлебными полями вспухали белые облачка порохового дыма.

Прячась за теплым, мягким брюхом недавно убитой лошади, Винсент Паради посылал пулю за пулей в солдат барона Гиллера. Яростная штыковая атака вольтижеров Молитора отбросила австрийцев от Асперна, но теперь они возвращались, да еще с подкреплением. То и дело кто-нибудь из них падал, но на его место тут же вставали другие, и ряды атакующих снова смыкались. Казалось, убитые поднимаются и опять становятся в строй, как бы метко ты не стрелял. Алкогольная эйфория сошла на нет: шершавый язык еле ворочался в пересохшем рту, в голове звенело, отяжелевшие веки закрывались сами по себе. «В конце улицы идут вовсе не люди, — думал Винсент, — это переодетые зайцы, окутанные дымом призраки, демоны, ночной кошмар». После каждого выстрела чьи-то руки забирали у него ружье, и он получал другое, заряженное. Сзади на земле лежала груда ружей, и несколько солдат, как на конвейере, готовили их к стрельбе.

— Не спи! — время от времени покрикивал Ронделе.

— Я стараюсь, — отвечал Паради, нажимая на курок. Его отбитое отдачей плечо больше не чувствовало боли.

— Если заснешь, тебя убьют. Храпящих трупов не бывает, — сказал Ронделе и приподнял безжизненную руку одного из товарищей по роте. Картечина попала ему прямо в лоб, и на мертвом лице поблескивали серые ошметки мозга. — Вот он уже не храпит.

— Да будет тебе!

Труп лошади дергался, когда в него попадали пули австрийцев. Дальше по улице несколько вольтижеров прятались за перевернутой телегой. После очередного залпа они вскочили и побежали назад, к более надежному укрытию. С ними был раненый, и солдаты тащили его за ворот, как куль с мукой. На лице несчастного застыло выражение обиженного ребенка, с губ срывались сдавленные стоны. За ним тянулся красный ручеек и почти сразу впитывался в землю. Пробегая мимо мертвой лошади, служившей укрытием Паради, Ронделе и нескольким изуродованным трупам, беглецы крикнули: