Овердрайв (сборник)

— Что, Романи, готовишься?

Рядом с железными прутьями, выкрашенными в весёленький голубой цвет, возник охранник, широкоплечий, с сильно вытянутым лицом. Круглые навыкате глаза, костлявый подбородок. Длинный, крупный нос, преобладающий над всей физиономией. Мерзейший тип.

— Знаешь, на прошлой неделе нам пришлось повозиться. Через бедолагу пропускали ток аж четыре раза, — проговорил он с нескрываемо садистским наслаждением. — За это время он обделался, у него обуглилась кожа, все лицо залито кровью, но он оставался жив! Представляешь? Но то был здоровый битюг, а ты такой маленький и тощий. Тебе может повезти. И ты сдохнешь с первого раза. У, как у тебя зло сверкают глаза. Готов меня задушить, да, Романи? — Он зашёлся в гнусном смешке. — А когда я вытащу тебя из этой норы, ты будешь визжать, падать на колени, цепляться за ножки твоей койки, умолять. Тот амбал тоже визжал. Можешь представить? Визжал, как маленькая собачонка, которой прищемили яйца. Пришлось вызвать подкрепление. Иначе затащить его было невозможно.

— Не пойти ли тебе в жопу, Таккер? — пожелал я, как можно более дружелюбно.

Я сглотнул комок в горле. Этот гнусный тип изводил меня каждый день. Он прекрасно видел, как мне хреново. Я не мог это скрыть. У меня все написано на лице. От его слов у меня леденели конечности, непроизвольно откуда-то снизу поднимался животный, неконтролируемый страх, заставляя покрываться холодным потом. У меня слишком богатое воображение.

— Романи, у тебя ручки дрожат? — Таккер ухмыльнулся во весь рот. — Не бойся так. Это будет мгновенно. Раз, и ты уже в аду. Ну, может не совсем мгновенно, — задумчиво проговорил он. — Я не знаю…

— Таккер, я от всей души желаю тебе это узнать, — перебил я.

— Ну, это вряд ли! — он загоготал, запрокинув голову, показав огромный, костлявый кадык. — Романи, я буду по тебе скучать, — добавил он с притворным сожалением, перестав, наконец, трястись от смеха. — Ты не так сильно похож на весь остальной «белый мусор». Если тебя побрить, постричь, можешь даже сойти за человека.

Я вскочил с койки и приблизился к прутьям, который огораживали меня от Таккера. Он машинально отшатнулся, с лица сползла глупая ухмылка. Даже, если нас не отделяли пять дюймов железа, я все равно не представлял для него опасности. Он был на голову выше и в два раза шире. У него в кобуре торчала здоровенная пушка, а у меня — ничего, голые руки. Но думаю, он все равно боялся меня.

— Ладно, Романи, — буркнул Таккер, явно сожалея, что я заставил его испугаться, хотя бы на миг. — Отдыхай, — он постучал дубинкой по прутьям, и к моему вящему удовольствию исчез из поля зрения.

Подсудимый, Франко Романи, встаньте!

За преступление — убийство первой степени

В котором решением присяжных вы были признаны виновным

Я вышел на крыльцо, бросив мрачный взгляд на особняк Келли, возвышавшийся на фоне тёмного неба, словно средневековый замок. Обняв себя за туловище, потёр руками, пытаясь согреться. Правую ногу болезненно свело судорогой. Память о той перестрелке, когда я так и не смог сбежать от копов. Подняв воротник пиджака, но это мало помогло. Пальто я давно продал. И сильно пожалел об этом сейчас. Такой холодной, промозглой осени, давно не припомню. Свинцовые, тяжёлые тучи нависали так низко, что, казалось, я могу достать до них рукой.

Я бездумно брёл по тротуару, где в мокрой, словно отполированной поверхности разливался тусклый свет фонарей. Мимо раздражающе длинных витрин с выставленным роскошным барахлом. Стеклянная стена оборвалась, я увидел на стене потрёпанную, но ещё поражающую воображение красочную афишу: «История Глена Келли» и портрет этого ублюдка в полный рост на фоне стилизованного красного рояля. О нём уже снимают фильмы!

Я взглянул на клубящиеся тучи, из которых хлестало ледяным дождём. Я промок насквозь, как ни старался жаться ближе к стенам, спрятаться под козырьками домов.

Дошёл до перекрёстка, но только сделал шаг на мостовую. Резко свернув, в опасной близости от меня пронёсся чёрный массивный Кадиллак, обдав веером грязных брызг. Я матерно выругался, погрозив кулаком. Бессмысленный, бессильный жест. Когда-то у меня имелась такая крутая тачка. И не одна. Но это осталось там, в другой жизни.

Я остановился около арочного входа, выложенного крупным булыжником с кичливой надписью «Одеон». Пошарил в карманах. Если не выпью сейчас, точно окочурюсь от холода. Вниз вели каменные, разбитые ступеньки.

— Франко, как я рад тебя видеть! Сколько лет, сколько зим! — рядом без приглашения шлёпнулся лысоватый толстяк в плохо сидевшем на нём темно-сером костюме. Он явно шёл за мной. Бросил на столик шляпу «борсалино» с блестящей шёлковой лентой, прямо рядом с моей чашкой, о которую я грел руки. — Чего пьёшь? Фу, какая-то бурда, — сунув нос в моё пойло, фыркнул он. — Давай я тебя угощу.

Он щёлкнул пальцами, показав, что хочет. Бармен быстро нарисовался рядом и выставил перед ним два стаканчика.

Я не пошевельнулся.

— Слушай, Франко, у нас есть кое-что для тебя, — почти не понижая голос, с серьёзностью «шестёрки», посланной на очень важное задание, произнёс он, подвигая ко мне стаканчик. — Маленькое дельце. Я знаю, тебе нужны деньги. — Он вытащил увесистый золотой портсигар с огромным безвкусным рубином на крышке. Эффектным движением фокусника раскрыл, демонстрируя содержимое. — Не хочешь?

— Риззо, исчезни, ты мешаешь мне наслаждаться кофе.

— Кофе? — он презрительно хмыкнул. — И чего ты пьёшь, Франко, капучино или эспрессо? Почему ты вдруг стал такой гордый? Отделился от нас всех? Ты же знаешь, дон Доматто очень расположен к тебе. Франко Романи, Франко «Пианист», крестник великого дона Марчианно. О, Дева Мария, да упокоится его душа, — добавил он, подняв глаза к небу, коротко перекрестившись.

— Если через три секунды ты не испаришься отсюда, я разобью о твою лысую башку эту чашку.

Я поднял на него глаза и толстяк словно сдулся, хотя я не пытался его напугать.

— Ты идиот, Франко, — процедил он, сквозь зубы, вставая, сильно разочарованный во мне и провалом задания. — Сдохнешь на помойке.

Риззо, ублюдок, ни тебе, ни твоему гребанному дону Доматто не понять, что я не хочу возвращаться в прошлое. Не хочу! Черт возьми!

Суд определяет вам высшую меру наказания, предусмотренную законом

Шериф штата передаст вас в руки палача в тюрьме штата

Я вошёл в гостиную казино, ещё пустую, без публики. На фоне рояля выделялся стройный женский силуэт. Осиная талия, бесконечно длинные стройные ножки, литая грудь, соблазнительно выглядевшая в разрезе золотистого платья. Мы женаты с Ритой пять лет, а я хочу её, как в тот день, когда впервые увидел. Если бы мог, сделал бы её голливудской звездой. Но на «фабрике грёз» свои законы. Я слишком мелкая сошка по сравнению с каким-нибудь Говардом Хьюзом. Впрочем, он ни хрена не разбирается в кинематографе.

Я вскочил на эстраду и обнял Риту сзади, поцеловал в шею.

— И что вы тут делали без меня? — спросил я, делая вид, что ревную.

— Мы репетировали с Гленом, — объяснила она совершенно очевидную вещь.

Глен оторвался от клавиатуры рояля и бросил на меня на удивление печальный взгляд.

— Классно играешь, — сказал я, чтобы ободрить. — Я в тебе не ошибся. Из тебя выйдет толк.

— А Франко тоже играл раньше, — вдруг подала голос Рита. — Правда, дорогой? И ничуть не хуже тебя, Глен.

К моему глубокому неудовольствию она выскользнула из моих объятий, отошла в сторону, присев на стул рядом с Гленом.

— Да ладно, — театрально смутился я. — Скажешь тоже. Играл. Баловался.

— А почему перестал? — удивился Глен. — Кодекс чести не позволяет?

— Дева Мария, какой кодекс! Результат стычки с копами. Сломал пару пальцев и привет, — я помахал перед его носом пятернёй — Да плевать, мне это не важно. Смотри, какая у меня есть вещь, — гордо объявил я, доставая из наплечной кобуры тяжёлый револьвер с длинным блестящим стволом. — Новинка. Только, что выбросили на рынок. Точность, мощность потрясающая. Полированный ствол, рукоятка из какой-то ценной породы дерева. Кольт «Питон». Красавец. Настоящий роллс-ройс среди «пушек».