Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 5 из 23



Схватился Голова-Качанов за голову. А тут еще ко всему жандармский пристав Носорогов возьми и скажи:

– Ваше высокородие, никак, мастеровые бунт задумали?

– По местам! – закричал Голова-Качанов. – Пулеметы на улицу! Пушку!

Бросились жандармы исполнять приказ. Расставили на уличных перекрестках пулеметы, а около жандармского управления поставили пушку. Носятся по городу полицейские, шпики. Однако в городе спокойно – никаких беспорядков. Только около пушки, что поставлена возле жандармского управления, крутятся мальчишки. Интересно ребятам. Многие пушку впервые видят. Все норовят подойти поближе. Самые смелые даже колеса, ствол трогают.

– Но-но! – покрикивает на ребят солдат.

Отойдут мальчишки, а потом опять за свое.

– Стрельни, – просят солдата.

К середине дня полковник Голова-Качанов успокоился. Повеселел. Но тут вбегает в управление пристав Носорогов и показывает полковнику бумагу.

– Ва-а…ва-а, – заикается, – ва-а-ше высокородие, извольте взглянуть. Только что содрал с пушки.

Глянул полковник – листовка: «Да здравствует Первое мая! Долой самодержавие!»

Опять побелел Голова-Качанов. Опять схватился за голову. А Носорогов снова свое.

– Ваше высокородие, не иначе, как быть восстанию.

И снова забегали по городу жандармы и шпики. Приготовились пулеметчики. А Голова-Качанов приказал из пушки через каждый час стрелять холостым зарядом. Для острастки, чтобы все знали, что власть начеку.

То и дело к полковнику являются жандармские приставы и офицеры, докладывают, везде ли спокойно.

Пришел пристав Тупиков:

– Ваше высокородие, все в полном порядке.

– Молодец. Ступай.

Прибыл поручик Кутейкин:

– Ваше высокородие, все в полном порядке.

– Молодец. Ступай.

Прибыл и Носорогов:

– Ваше высокородие, никаких нарушений не обнаружено. Все в полном порядке.

– Молодец. Ступай.

Повернулся Носорогов, а сзади у него во всю жандармскую спину листовка: «Да здравствует Первое мая! Долой самодержавие!»

– Идиот! – взревел Голова-Качанов. – Под арест! На гауптвахту!

И снова по городу забегали жандармы и шпики. Снова залегли полицейские за пулеметы. Снова ударила пушка.

А тем временем рабочие собрались в загородной роще и спокойно отпраздновали Первое мая.

Ферайнигт ойх!

В немецкий порт Гамбург прибыл русский пароход «Петр Великий». Прибыл в день Первого мая. Привезли русские моряки срочные грузы. Пора приступить к работе. А на пристани никого нет. Бастуют немецкие грузчики. Требуют, чтобы владельцы порта на час сократили рабочий день.

Грузы на «Петре Великом» срочные. Отдал тогда капитан приказ приступить к работе самой команде.

Заволновались матросы:

– Как же это, братцы, а?

– Подведем немцев.

Посовещались матросы и отказались выполнить приказ капитана. Прошел день, второй, третий. Собралось за это время в гамбургском порту до десятка других кораблей: английские, французские, датские. Узнали и на этих кораблях матросы, в чем дело. Решили и они поддержать немцев.

Стоят суда у причалов. Замер гамбургский порт. Лишь вахтенные ходят по палубам.

Прошла неделя. И вот как-то уже в темноте к вахтенному матросу Ивану Гагину подошел носатый немец и сунул записку.

Немецкий язык Гагин не знал. Крутит бумагу в руках, размышляет, как ему быть. И вахту оставить нельзя, и некого крикнуть – все спят. А бумага, наверное, важная…

Прошелся Гагин по палубе, приблизился к капитанской каюте. Темно.

«Ладно, – решает. – Капитан спит, не заметит, сбегаю вниз к товарищам».

Спустился в матросский кубрик, стал будить соседа по койке Фому Спирина.

– Ну что тебе? – нехотя отозвался Спирин.

– Бумага.

– Какая еще бумага?

– Немец сунул.

Взял Спирин бумагу, поднес к глазам. Пожал плечами. Стали будить других. Многие и сами начали просыпаться. Только читать по-немецки никто не умеет.

– Буди Сомова. Он знает.

Разбудили. Посмотрел Сомов бумагу, улыбнулся.

– Да ты давай вслух, – зашумели матросы.

– «Либе геноссен», – прочитал Сомов.

Все стихли.

– Дорогие товарищи, – перевел он на русский язык.

– Ясно. Давай дальше.

– «Данк фюр ойре золидаритэт» – благодарим за солидарность, то есть за помощь, – объяснил Сомов.



– Понятно.

– Ишь ты!

– Правильно!

– Давай дальше.

– «Вир хабен гезигг. Пролетариер аллер лендер, ферайнигт ойх!» – прочитал Сомов. – Мы победили. Пролетарии всех стран…

– …соединяйтесь! – выпалил Спирин.

– Верно, – произнес Сомов.

Мало кто из матросов в эту ночь спал.

– Взяла, значит, – радовались они. – Добились. Помогли, выходит, и мы немцам.

На следующий день с утра немецкие грузчики приступили к работе. Таскают с «Петра Великого» ящики, бочки. Посматривают на русских, улыбаются.

Принялись и русские помогать немцам. Взялся и Гагин. Подхватил с каким-то немцем тяжелый ящик, присмотрелся, а немец – тот самый, что записку вчера ему сунул. Кивнул ему по-приятельски Гагин. И немец кивнул.

– Пролетариер аллер лендер, ферайнигт ойх! – прошептал немец.

– Ферайнигт ойх! – повторил Гагин.

Будут – не будут

В середине апреля на завод Полисадова приехала группа бельгийских рабочих. Привезли из Бельгии станки для завода. Вот и прибыли бельгийцы их устанавливать.

Приближалось Первое мая. Русские рабочие договорились в этот день на работу не выходить. Стали думать: а как же бельгийцы?

Одни говорят:

– Будут бельгийцы работать.

– Нет, не будут, – возражают другие.

О том же заспорили и заводские ребята. Колька Зудов за то, что бельгийцы будут работать, Лёнька Косичкин, наоборот, – не будут.

– Не наших они кровей, не поддержат бельгийцы русских, – заявляет Колька.

– А вот и поддержат, – упирается Лёнька.

Спорили, спорили, наконец решили; десять щелчков тому, кто проиграет.

В ночь под Первое мая Лёнька спал плохо. А что, если Колька прав и бельгийцы приступят к работе? Пальцы у Кольки крепкие. Влупит – так будь здоров.

И Кольке не спалось. А ну как прав Лёнька! И хотя Колька щелчков не очень боялся, да неловко будет перед ребятами. Колька любил всегда быть правым.

На следующий день ранним утром помчались ребята к заводу. Были здесь и Колька, и Лёнька, и Лёнькина сестра – рыжая Катька, и еще человек десять.

В семь часов около заводских ворот появились бельгийцы. Вначале группкой в пять человек, потом еще пять, за ними и остальные.

Пересчитали ребята: все тут – двадцать один человек.

– Ну, говорил я? – торжествующе закричал Колька.

– Говорил.

– Подставляй лоб.

Спустились ребята в овражек, укрылись от ветра, засучил Колька рукав.

– Раз, – отсчитывает Колька, – два, три, четыре…

Бьет крепко. Морщится Лёнька, язык прикусил от боли.

– Пять, шесть, семь…

Крепится Лёнька, а слёзы сами из глаз выступают.

– Восемь, девять, десять.

Только ударил Колька десятый раз, как смотрит – мчится сверху Лёнькина сестра, рыжая Катька, кричит:

– Ушли бельгийцы, ушли с завода!

– Как – ушли?!

– А вот так и ушли!

Поднялись ребята из овражка, смотрят – и правда уходят бельгийцы. Впереди пять человек. За ними еще пять. Следом и остальные. Пересчитали ребята: все тут – двадцать один человек.

Лёнька с кулаками на Кольку:

– Говорил я, говорил! Подставляй лоб.

– С какой же это стати? – стал возражать Колька. – Может, они снова вернутся.

Тут за Лёньку вступились ребята:

– Не вернутся они. Не вернутся. Увидели, что наших нет, вот и ушли.

– Подставляй лоб! – опять потребовал Лёнька.

Смирился Колька, подставил…

Возвращались мальчишки домой с распухшими лбами. В поселке встретили отцов.

– Кто же это тебя? – спросил Колькин отец у сына.

– Ну и ну! – подивился Лёнькин отец.