Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 4 из 23



Сообразил Лизунов, в чем дело, заторопился в город. Рад Лизунов: знает, что будет ему награда. Была бы ему награда, да только попал Лизунов на протоку, возле которой сидел в дозоре старик Картечин.

«Шпик», – понял Картечин.

Закрякал он по-утиному, дал сигнал для других дозорных.

Выплыли на протоку слесарь Федор Горшков и токарь Иван Васильев.

– Эй, мил человек! – закричали они Лизунову.

Метнулся от них Лизунов. Подналег на весла. Раз – взмах, два – взмах, все ближе и ближе к старику Макару Макарычу.

Выждал старик минутку – и наперерез Лизунову. Ударилась лодка о лодку – бух!

– А-а-ай! – закричал Лизунов.

Подплыли Горшков и Васильев. Помогли они деду. Связали Лизунова, заткнули рот кляпом, бросили на дно лодки Картечина. Вернулись Горшков и Васильев на свои дозоры. Забился снова в камыш и старик Картечин. Снова закинул удочку.

Вскоре маевка окончилась. Подплыли рабочие к старику.

– Ну, как улов?

– Есть улов, – отвечает Картечин.

Глянули рабочие в плоскодонку – Лизунов с кляпом. Рассмеялись рабочие:

– Вот так рыба!

– Ай да карась!

– Глянь-ка: окунь в штиблетах!

Стали решать: как же им быть с Лизуновым?

– В воду его! Камень на шею!

– Ракам в клешню!

– Бычкам на съедение!

Поступили так: оставили Лизунова на острове, а лодку пустили вниз по течению.

– Если предашь, утопим, – пригрозили рабочие шпику.

Долго вспоминали екатеринодарские рабочие про «улов» старика Картечина.

– Какой там улов! – усмехнулся старик. – Ершишка паршивый!

Дурная трава

Рабочие фабрики Абрикосова потребовали объявить Первое мая нерабочим днем. Фабрикант отказался. Стали рабочие советоваться, что делать, как им быть.

– Не работать, – заявляют одни.

– Как можно! – возражают другие. – Хозяин уволит.

– Всех не уволишь!

После долгих споров решили на фабрику явиться, однако работу не начинать.

Наступило Первое мая. Разошлись по цехам рабочие. Стоят, не включают станки.

Бегает мастер, кричит. Подлетел к Спиридону Нечаеву:

– Чего стоишь? Почему станок не пускаешь?

– Да тут что-то заело, – отвечает Нечаев и показывает на ременную передачу.

– Чего заело?

– Да кто его знает. Видать, ремень в неисправности.

Подбежал мастер к Никите Хохлову:

– Почему не работаешь?

– Да резец затупился, – медленно отвечает Хохлов. – Резцы нынче пошли никудышные.

Подскочил к Андрею Извекову:

– Почему не работаешь?

– У меня глаз засорился, – говорит Извеков и трет ладонью веко.

Понял мастер, в чем дело.

– Бунтовать?! – закричал.

Молчат, не отвечают рабочие.

Прибыл на завод фабрикант Абрикосов. Ругаться не стал, но пригрозил:

– Каждого, кто через десять минут не приступит к работе, уволю.

Не испугались рабочие. Не приступили к работе. Один Прохор Колышкин опустил голову и молча включил станок.

– Ты что же? – набросились на него товарищи. – Для тебя, что же, общий уговор не закон?!



– Вы как хотите, – огрызнулся Колышкин, – а для меня работа дороже. Я сам за себя в ответе.

Не поддержал Прохор товарищей, не захотел быть со всеми.

Прошел час. Видит Абрикосов, угроза не действует. Решил обратиться в уезд, к жандармскому начальнику. «Покорнейше прошу прислать казаков, – писал. – На фабрике беспорядки».

Казаки прибыли. Вошли в цех.

– Приступай к работе! – закричал сотник.

Стоят рабочие, молчат.

– Приступай!

Никакого ответа.

Подал сотник команду, стали выгонять рабочих во двор.

Подошел здоровенный казак к Колышкину:

– Ну, а ты чего?

– Я же работаю.

– Работаешь! – усмехнулся казак. – Знаем мы вас. Ступай, не прикидывайся.

– Так я же работаю, – упирается Колышкин. – Я сам по себе.

– Но-но! – прикрикнул казак. – Ступай! – и вытолкнул Прохора в шею.

Стали искать зачинщиков.

– Кто научил? Кто главный?! – кричит сотник.

Молчат рабочие. Нет главного. Все в главных.

– Пересажаю! Сгною! – не унимается сотник. Поглядывает на рабочих, прикидывает, кого бы арестовать.

– Ваше благородие, – обратился к сотнику здоровенный казак, – вот тот упирался, сопротивление оказал, – и закосил глазами в сторону Колышкина.

– Взять! – приказал офицер.

Схватили казаки Колышкина, скрутили руки.

– Я же не виноват! – закричал Колышкин. – Братцы! – обратился он к рабочим. – Заступитесь, братцы!

Однако никто ему не ответил.

Двинули казаки крикуну по шее, потащили к арестантской повозке.

– Поделом, – бросил вдогон Спиридон Нечаев.

– Шкура, – заявил Никита Хохлов.

– Дурная трава, – произнес Извеков.

Рязанские мужики

На шахте «Святая Мария» готовились к встрече Первого мая. Договорились шахтеры провести митинг. Решили пригласить и новичков. Было их человек десять. Все из крестьян, из Рязанской губернии, приехали полгода назад. Жили мужики отдельной артелью. Вспоминали деревню свою Голодайку. Бывалых шахтеров сторонились.

«Хватит им, как бобылям, на отшибе, – решили на шахте. – Пусть приобщаются к общему делу».

Послали к крестьянам молодого забойщика Лешу Заборова. Пришел Заборов, заговорил о жизни, о том о сем, а кончил рассказом про Первое мая.

Слушают мужики, посматривают на пришельца искоса.

– Нам, товарищи, – объясняет Леша, – нужно всем вместе. Сила от этого прибавится. Смерть рабочему люду – жить в стороне друг от друга. Задавят в одиночку нас богатеи.

– Так-то оно так, – соглашаются мужики. – Только ты нас не трогай. Люди мы новые. Как бы чего не вышло.

– Уходи, не смущай, – говорит рязанский мужик Кирилл Пустобрюхов.

Ни с чем ушел Леша. Плохо кончился этот разговор для Заборова. Кто-то из мужиков донес о молодом забойщике мастеру, мастер – начальству, начальство – в полицию. Арестовали Заборова. Отправили Лешу в тюрьму, а жизнь на шахте шла своим чередом.

Трудна жизнь рабочих. Особенно трудно шахтерам. То в шахте обвал, то увольнения, то понижение ставок. Так и тут, на «Святой Марии». Обрушился угольный пласт. Погибло шесть человек. Среди них и рязанский мужик Кирилл Пустобрюхов.

Вскоре начались увольнения. Сразу трое рязанцев лишились места. Затем – понижение ставок. И снова больше других пострадали рязанские мужики, как в делах шахтерских менее опытные. Призадумались мужики. Стали они все чаще прислушиваться к словам бывалых шахтеров. Вспомнили и Лешу Заборова: «Зазря мы тогда, выходит, по глупости…»

Наступила весна.

В первых числах апреля шахта забастовала. Потребовали шахтеры восстановить прежнюю плату за труд и принять на работу уволенных.

Две недели стояла шахта затихшей. Дружно, все как один, бастовали рабочие. Хозяин не выдержал, сдался.

– Ишь ты! – ухмылялись рязанские мужики. – Вышло. Значит, сила в наших руках.

И снова вспомнили Лешу Заборова, как он тогда говорил: «Все вместе, все разом. Смерть рабочему люду – жить в стороне друг от друга». Правду, выходит, говорил парень.

Отсидел Леша срок заключения. Снова вернулся в шахту. Пришел накануне Первого мая. Рабочие и в этом году устроили митинг. Явился Леша на митинг – ба! – и рязанские мужики здесь. Стоят, вместе со всеми поют:

Пушка

Утром Первого мая жандармскому полковнику Голове-Качанову вручили письмо. Распечатал – в конверте листовка: «Да здравствует Первое мая! Долой самодержавие!»

Побледнел Голова-Качалов, схватил листок, понесся в жандармское управление. Собрал подчиненных. Выяснилось: такие же письма получили и ротмистр Галкин, и поручик Кутейкин, и жандармские приставы Тупиков и Носорогов, и другие жандармы. А вскоре к Голове-Качанову в управление начались телефонные звонки от разных именитых граждан: от фабриканта Рублева, купца Собакина, отставного генерала Атакина и от других. И им, оказывается, пришли такие же письма.