Страница 24 из 35
Промышленникам и оптовым продавцам в разъяснении к указу обещали послабления. «Возить соль в города и уезды без мыта (таможенного сбора) и без всякой пошлины, продавать везде, где кто захочет.» Но предупредили со знанием дела: «Продавать, применяясь к прежней цене, лишней много не накладывать, заговоров (картелей) в соляной продаже нигде, ни с кем не устраивать». Пожелания не помогли, цена «взлетела»: фунт соли, по Ключевскому, стоил дороже такого же развеса в конце XIX века. Причина – жадность купцов, которые привозили соль речным путем? Или взяли в пошлину такую долю соляной прибыли, что продавцы подняли цены, чтобы сохранить монопольный доход. Да отменили льготы – заметная потеря, которую старались восполнить.
В средневековой Флоренции к упаковкам сукна привешивали дощечку с указанием затрат и наценки для «справедливой цены». Трудно определить «справедливую цену» после появления «соляной пошлины», но могли быть «упрямые цены», как говорили в то время. Возможно, решили, что соль, как товар первой необходимости при обильном потреблении в городской семье, – в год от 30 до 80 килограммов, – обладает совершенно «неэластичным спросом». Но спрос быстро падал; к тому же, соль трудно хранить в амбарах. Вдобавок, соль использовали для постоянной заготовки рыбы и овощей, незаменимых в повседневной жизни. Но и производство «солений» замерло. Показано, что «через год пришлось вычислить, сколько потеряно на плохо просоленной рыбе, которая сгнила из-за дороговизны соли. Соли продавали значительно меньше, на складах от сырости превращалась в рассол». Сообщали в Москву из разных мест, что «приезда торговых людей с солью и иным товаром нет, и государевы таможенные пошлины не платят». В итоге вышло снижение торгового оборота и дохода казны при сокращении внутренних таможенных пошлин.
«Невиданную цену» соли в «простоте ума» объяснили злым умыслом. Отсюда – поиск виновных и желание расправиться с ними.
Если отнести «пошлину» к разновидности природно-сырьевой ренты, понятно «ментальное оснащение» реформаторов: жили в аграрно-сырьевом государстве, где изъятие ренты – главный источник дохода и власти. Среди распоряжений тех дней видно перераспределение ренты при отмене льгот. В Москве у Новоспасского монастыря «отписана земля», у архиепископа Суздальского отобрали земли… Не оставили в стороне знаменитый Троице-Сергиев монастырь. «Многие убытки монастырю сотворили, не боясь Бога!» Список «обиженных» велик: отобрали старинные «тарханы», освобождение от пошлин именитых купцов, видных монастырей и хозяйства патриарха. Впрочем, «государевы богомольцы» льготы отстояли. Новшества будоражили: в Сибири продавали запретный табак. Недавно за табак били кнутом, теперь разрешили – только плати.
Чтобы перераспределить ренту, по царскому указу «во всех городах и уездах рыбные ловли, угодья и сенные покосы» дали в срочный оброк «самое большее на пять лет». И новшество: «Монастырям угодий на оброк не давать!» «Кто выдумал?», – узнали, когда «бирючи кликали» в Пскове: «Кто пожелает оброчные земли взять или рыбные ловли, тех писать в книги, а книги посылать в Новгород дьяку Назарию Чистому».
Разбирая сплетение исторических фактов, замечаем, что «Соляной бунт» – определение условное, потому что мстили не «за соль». Решительные и волевые перемены в повседневной жизни привели к выступлению против непопулярных реформ. Историк дореволюционной школы П. Смирнов признал, что в 1648 году в Москве «чья-то рука направляла громил, громили не боярство, как сначала думали. Громили партию боярина Морозова и ее сторонников…»
В донесении шведского резидента в Москве сказано, что «все дела в последние годы правления царя Михаила Федоровича настолько запущены, что царь и его советники не видят выхода». Шведы получали новости из царских приказов и Боярской думы; резидентам ассигновали деньги, чтобы нашли в Москве «агентов и корреспондентов». Документы показывают, с какими усилиями сохранили династию Романовых. Царь Михаил Федорович скончался внезапно, царица Евдокия «день-деньской плакала» и вскоре умерла. И обнаружилось, что в памяти был Земский собор 1613 года с избранием царя. Нечто подобное могло произойти в 1645 году, потому что Михаил Федорович хотел породниться с датчанами посредством брака дочери Ирины с Вольдемаром, сыном короля Дании. Ему обещали богатство и почет, но требовали «перейти в истинную веру», православие. Вольдемар наотрез отказался и задержался не по своей воле в Москве. Влиятельные лица выдвигали «датскую особу» как удобного «выборного царя». Даже в Сибири приезжих спрашивали: «На Москве ли королевич»?
«Борис Морозов, дядька, воспитатель царя, утвердил его на престоле», – подводил итог династического кризиса П. Смирнов. (Вольдемара с почетом выпроводили).
Алексей Михайлович стал царем в возрасте 16-ти лет и 5-ти месяцев. По шведским данным, «…царь не входит в дела, они в ведении Морозова». В начале 1646 года боярин Борис Морозов устранил прежнее руководство и соединил все нити управления: финансовые приказы и военные, и приказ Аптекарский, что «оберегал здоровье царя». Собрал близких людей, доверил им приказы Сибирский, Казанский и Пушкарский.
Молодой царь искренне любил Морозова, жизнерадостного «дядьку», – тот знакомил с соколиной охотой, показывал европейские гравюры с видами городов и дальних стран, развлекал и баловал. Первые годы царствования Алексей проводил в дворцовых селах или ездил на богомолье, делами же ведала «боярская комиссия», составленная Морозовым, а Владимирский судный приказ, ведавший судом боярской знати, следил за придворными посредством «сыскных дел». Особая роль отведена была дьяку Назарию Чистому. Шведский резидент сообщил: «Молодой царь склонен к развлечениям и находится под сильным влиянием Морозова. С ним дьяк Назарий Чистый, недалекий и упрямый». Что верно: задуманное делал упрямо; «недалекий» – это зависть шведских «агентов». В январе 1647 года пожаловали Назария в думные дьяки: высшая награда для «неродовитого». Братья Чистые, видные ярославские купцы, «перешли в дьячество и служили»: Назарий свыше 15 лет в финансовом приказе Большой казны, служил в приказах и его брат. В правитель стве Морозова «ярославские финансисты» наметили перемены, совпадающие с современными методами сокращения дефицита государственного бюджета: «секвестр» расходов и ликвидацию льгот.
Для экономии сократили выплаты стрельцам и пушкарям. Началось в Новгороде Великом и Пскове, где распоряжался думный дьяк. «Стрельцам жалованье убавлено, сотникам (младшим командирам) стрельцов быть у дела без жалованья». Пушкарей в городах оставили без денежного и хлебного довольствия, сказали для пропитания «идти в судебные приставы». Казенным мастерам «давать денежное жалованье, когда есть дело, но только поденно»!
Полились «слезные жалобы»: «У нас жалованье по половине отнято, а иным не дается ничего… Убавили жалованье неведомо за что, жены и дети помирают от голода…» Но в документах заметно отсутствие денежных резервов. Жалованье «служилым людям» было из местных доходов, но здесь пусто, в начале 1647 года из Пскова сообщили: «Из собранных денег на первую половину года стрельцам и служилым людям дать нечего…». Скудные областные бюджеты заставили понизить оклады чиновников-подьячих при воеводах. Итог – «крапивная лихорадка», повсюду взятки, и злой шепот: «Народ угнетают…». В «жалобах и стонах» видно лицемерие: в военной истории русское государство иногда называли «гарнизонным», поскольку в городах жили стрельцы и пушкари, но в XVII веке городское «воинство» превратилось в торгово-ремесленный цех, наделенный льготами. Жалованье и «хлебное довольствие» им – прибавка к доходу. Дьяк Назарий предписал: выбирайте! «Которые стрельцы и пушкари торг ведут от 50 рублей и выше, служить без денежного жалованья, меньше 50 рублей – без хлебного довольствия. И пошлины с промыслов платить сполна». Весной 1648 года в Новгороде Великом отняли льготы у стрельцов, пушкарей и «расторговавшихся» попов. Тогда шведские «агенты» донесли: «Народ хочет устранить Морозова, чтобы избавиться от нововведений». Бранили дьяка Назария, вспоминали царя: донесли, как стрелец Ивашка отказался пить «за государево здоровье». «Пьет за королевское здоровье!» Вольдемар не забыт!