Страница 26 из 45
— Останови колонну.
— Есть! Товарищ боец, бегом вперед — задержите направляющих.
Копалкин побежал в голову колонны, придерживая болтающуюся на спине винтовку.
Быков взглянул на Бельского и негромко распорядился:
— Пошлите троих в разведку.
— Слушаюсь!
Рядом тотчас очутился Кузя и умоляюще прижал ладони к груди.
— Меня, товарищ командир! И наших ребят. Нику Черных…
— Не терпится? — улыбнулся Быков.
Он любил этого веселого, неунывающего паренька.
— Вроде этого.
— Идите. Только с ними надо послать опытного вояку. У вас, лейтенант, такой имеется?
— Имеется.
— Кто?
— Я.
Разведчики ушли. В ожидании их возвращения рота расположилась в молодом ельнике. Бойцы повалились на мягкие, прелые хвойные подушки и тотчас заснули.
Трое разведчиков подползли к опушке леса. Небольшое сельцо гнездилось на дне оврага, поросшем блеклой, опаленной осенними ветрами травой. Широкие трещины в овраге разбегались во все стороны.
— Весной по ним ручейки бегут, — мечтательно заметил Ника, — бурлят, наверное, а вода черная-черная, как в нашем ильинском пруду.
— Помолчите! — сухо бросил Бельский. — Не положено.
Ника умолк, пристально рассматривая село сквозь сетку дождя.
— Интересно, есть там немцы или нет? — нетерпеливо ерзал по земле Кузя. — Разрешите я пойду проверю.
— Попробуйте. Подползите к крайней хате. В случае опасности прикроем огнем…
Ловкий, как ящерица, Кузя, извиваясь, пополз по дну оврага. Ника и лейтенант внимательно следили за ним, приготовив оружие.
Кузя полз долго, промок и перемазался в грязи. Это очень разозлило его, и он, чертыхнувшись, встал, пошел во весь рост, не таясь. Ника и Бельский замерли, поражаясь безрассудному поступку товарища, но у Кузи был свой план. Он заметил в одной из трещин стадо овец и пастушонка. Это придало уверенности: значит, немцев в селе нет. Иначе разве оставили бы они овец?
До маленького стада оставалось не более десятка шагов, когда из хаты неожиданно вышел высокий гитлеровец. Кузя так поспешно бросился на землю, что разбил нос. Гитлеровец постоял, закурил сигарету.
— Сейчас я его застрелю… — Ника медленно поднял винтовку.
Но Бельский сделал предостерегающий жест:
— Рано…
Ника искоса взглянул на лейтенанта и удивился: Бельский был по-прежнему спокоен и невозмутим.
«С таким командиром не страшно, — мелькнуло у Ники, — с ним не пропадешь».
Немец покурил, затоптал окурок и пошел по широкой улице к центру села.
Кузя перевел дух, провожая офицера взглядом, и негромко окликнул пастушонка:
— Эй, пацан!
Мальчик, закутанный в рваный бабий платок, вскрикнул от испуга, попятился.
— Цыц! Не шуми. Я свой.
Мальчик приблизился, шмыгая мокрым носиком.
— Ты, дяденька, кто? Красный?
Кузя покрутил головой.
— Ясно, не белый… не немец, то есть. Много их у вас в селе?
— Не очень.
— Сто, двести, пятьсот?
— Что ты, дяденька! Человек сорок, не больше. У сельсовета пулемет стоит, такой высокий, на тонких ножках, как паук.
— Молодец, парень! Ну, прощай. Надеюсь на твою скромность.
— Чего?
— Ну, чтоб языком не молол. Ясно?
Кузя пополз обратно.
Вскоре разведчики вернулись к своим и доложили командиру роты о результатах вылазки.
— Решено, — сказал Быков, — план операции такой… Лейтенант, — повернулся он к Бельскому, — ваше мнение?
— Дождаться темноты, еще раз тщательно разведать, снять часовых и…
— Неплохо, — перебил командир роты. — Но у нас нет времени, мы атакуем сейчас.
— Как, днем?
— Да, днем. — Узкие зеленоватые глаза Быкова блеснули.
Красноармейцы подползли по оврагу к окраине и по сигналу Быкова ворвались в село. Бой был короткий. Не ожидавшие удара с тыла фашисты частью были перебиты, частью, беспорядочно отстреливаясь, поспешно отступали к лесу.
— Бегут фашисты, бегут! — восторженно кричал Ника. — Вот тебе и непобедимые!
— Чего орешь? Стреляй! — гаркнул Бобров.
Припав на колено, он пускал по убегавшим пулю за пулей.
— Работайте, сынки, работайте, — бормотал седоусый Иванов, вскидывая приклад к плечу.
— Даем, батя! — вопил Каневский, удерживая за сошки рвущийся из рук ручной пулемет. — Норму выполняем!
…Маленький отряд, прочесав село, скрылся в лесу.
Когда стемнело, командир роты на коротком привале негромко сказал:
— Вот и повоевали. Как расцениваете сегодняшний бои?
— Как? — Бельский пожал плечами. — Бой как бой.
— Мы сегодня одержали большую победу.
— Большую?
— А вы, товарищи, как думаете?
— Думаем лупить фашистов без передыху!
— Бить будем, пока не посинеют, — улыбнулся Кузя.
— Правильно! В точку!
Светловолосый большеглазый политрук Светильников подвел итог, высказал общую мысль:
— Люди приободрились, убедились в том, что фашисты могут не только наступать.
Рота прорвала кольцо окружения.
Глава тринадцатая
В школе
В начале октября артиллерийскую батарею 45-миллиметровых орущий, которой командовал лейтенант Хаштария, придали пехотному батальону ополченской дивизии. Дивизия только что вышла из боя, понеся значительные потери.
Батальон, которому придали батарею, находился в арьергарде, прикрывая отход наших частей. Люди были измотаны двадцатичасовым боем настолько, что на коротких привалах падали прямо в грязь, в лужи и мгновенно засыпали.
Ночью противник прекратил преследование. Немцы стремились подтянуть свои тылы, дать солдатам отдых, заправить танки и бронетранспортеры горючим.
Батальон занял оборону на окраине большого села и стал поспешно окапываться. В этот момент появился Хаштария со своими пушками и, слегка иронически поглядывая на пехотинцев, роющихся в сырой земле, начал устанавливать орудия на позиции.
Вместе с комсоргом батареи наводчиком сержантом Козловым, неторопливым сибиряком, и командирами орудий лейтенант засек танкоопасные направления, подыскал ориентиры и, проинструктировав своего заместителя Панюшкина, сказал:
— Пойду навещу соседей, заодно договорюсь насчет питания. Ты тут за меня покомандуй.
— Давай, — согласился Панюшкин. — И насчет кухни поскорее — есть здорово хочется.
Лейтенант прихватил с собой старшину батареи Галиева, широкогрудого, крепко сбитого казанца, и зашагал к видневшимся впереди окопчикам. Тонкий серпик луны освещал окрестность голубоватым холодным светом. Месяц частенько скрывался за быстро бегущими облаками, и тогда все вокруг погружалось в сплошной, непроглядный мрак. В такие минуты Галиев молча брал под руку лейтенанта.
Еще на Украине взрывом снаряда лейтенанту обожгло лицо. Ожог прошел без последствий для внешнего вида лица, за чем, кстати говоря, Хаштария любовно следил, но отразился на зрении. Хаштария стал плохо видеть. Галиев же, в прошлом артиллерийский наблюдатель, видел ночью, как кошка.
Вскоре ветер донес приглушенные голоса, и зоркие глаза Галиева различили в темноте двигающиеся фигуры.
— Стой! — тихо окликнул часовой. — Кто идет?
— Свои. Артиллеристы.
— Пропуск.
— Не знаю, дорогой! Нас двое, зови командира, пожалуйста.
Из сумрака вырос человек в фуражке и прохрипел:
— Я командир!
Лейтенант полез за документами, но командир остановил его:
— Знаю. Мне звонили сверху. Прикрывать нас будете.
— Правильно, дорогой! Вас в обиду не дадим.
— Хорошо. Какой калибр?
— Сорокпятки.
— А, прощай родина! — хохотнул пехотинец.
— Не надо так говорить, дорогой. Мы еще пригодимся!
— Я шучу. Давай знакомиться, земляк. Из Грузии?
— Нет, абхазец. А ты?
— Вологодский.
— Вот так земляки! От меня до тебя два пролета по тысяче километров.
— Слушай, а под Вязьмой это не ты фрицевские танки жег?