Чуть-чуть считается

«Почему это я – Эпэя? И ты, между прочим, тоже не Упта, а самый настоящий дурак».

Я подумал, что у Вовки в мозгах произошло короткое замыкание. Не иначе. Я бросился к телефону.

– Ты что, соображаешь вообще или не соображаешь?

А он вдруг тоже на меня заорал:

– Где связной? Сколько ждать можно?

Ну, не иначе, как короткое замыкание.

– Сам ты дурак! – кричу я.

– Чего?

– Того!

– Повтори-ка.

– Дурак и ещё раз дурак, – отчитал я.

– Выйди давай.

– И выйду.

Мы сошлись на нейтральной территории – на площадке у окна между четвёртым и пятым этажами. Мы чуть не подрались. Но тут Эпэя заявил, что такой записки он не писал.

– А это что? – спросил я.

Он прочёл записку несколько раз и посмотрел сквозь неё на свет.

– Почерк не мой, – сказал он. – Не видишь, что ли?

Почерк действительно оказался не его.

Всё стало ясно. Кто-то перехватил моё донесение.

Мы пошли искать кота. Васька залез в кухне на стол, сожрал всю колбасу и как ни в чём не бывало спал на маминой кровати. Я хотел ему выдать. Но Эпэя сказал, что это всё равно не поможет. Лучше его засадить денька на два под корзину.

Через два дня Васька притащил мне записку следующего содержания (она опять была написана открытым текстом):

«Нехорошо мучить кота. Он такой голодный, будто не ел целый год, Эпэя».

Эпэя! Наглый самозванец! Я не стал звонить Вовке. Я послал шифровку:

«Презренный бледнолицый, ты останешься без скальпа!»

Ответ не заставил себя ждать. Он пришёл, зашифрованный по всем правилам нашего кода. В ответе значилось:

«Смотри, как бы тебе самому не остаться без головы. Эпэя».

Я перевёл и обомлел. Тайна шифра рухнула. Я срочно вызвал на нейтральную территорию Вовку.

– Полный провал, – сказал я. – Он проник в тайну нашего шифра. Мы обезоружены.

– Кто проник? – спросил Эпэя.

Я ткнул ему в нос записку. Он посмотрел её на свет.

– Так это ж я сам писал. Мой почерк.

– Ты?!

– Я. А ты что мне написал?

– Что я тебе написал?

– Кто мне про скальп написал?

– Так это я не тебе.

– А кому?

– Этому…

В общем, выяснилось, что наш Васька таскает донесения куда ему вздумается. Где вкуснее колбаса, туда и таскает. Вероятно, наша «собачья радость» ему поднадоела.

Мы дали Ваське по паре хороших пинков и вытурили его на лестницу. Предварительно мы всунули в ошейник записку, написанную открытым текстом: «За такие дела дают по шее». Подписей мы не поставили.

Ответ пришёл с подписью: «Шея есть у каждого, даже у дураков. Эпэя».

Вовка вытаращил глаза на меня, я – на Вовку. Кот, задрав трубой хвост, тёрся о наши ноги. Кот требовал вознаграждения. Я хотел его как следует наградить, но передумал. Действовать нужно было с умом. Мы дали коту кусочек колбасы, выставили его на лестницу и пошли по следу.

Васька привёл нас к квартире на пятом этаже. Он уселся под дверью и начал мяукать. Дверь приоткрылась, и Васька шмыгнул в квартиру.

– Предатель, – шепнул я. – Ты дорого заплатишь нам за измену.

Мы позвонили. На площадку выглянула Анка-банка. Я вставил между порогом и дверью каблук и сказал:

– Между прочим, кот наш.

– Ах, ваш? – удивилась Анка-банка. – Очень приятно. А я думала, он бездомный.

– Думала! – хмыкнул Вовка. – Ничего ты не думала.

– А за присвоение чужих имён знаешь что? – спросил я.

Она с вызовом сказала:

– По шее?

– Можно и по шее, – буркнул Вовка.

– Попробуйте, – предложила Анка.

Она знала, что на пороге её собственной квартиры мы не станем ничего пробовать. Поэтому она была такой храброй и специально нас заводила. Но мы не стали заводиться. Мы потребовали:

– Гони кота!

– Вы над ним издеваетесь, – проговорила новоявленная Эпэя.

Тут я не стерпел. Я даже чуть не позабыл, что она стоит на пороге собственной квартиры.

– Мы ему уже три кило двести граммов колбасы скормили! – заорал я. – Самой свежей! От себя отрывали!

Она сказала:

– Не лезь, пожалуйста, в бутылку.

– Я тебе сейчас такую бутылку устрою! – закричал я. – Это твой кот, да?

Наверное, она всё же схлопотала бы по шее. Но тут за её спиной появился дяденька с чёрными бровями.

– Что за шум, Аня? – спросил он. – К тебе гости? Что же ты не приглашаешь?

Бывший радист с эсминца оказался Аниным папой. Он нас сразу узнал.

– Старые знакомые, Вова и Коля, мастера трубопроводной связи.

– Не Вова и Коля, – поправила Аня, – а Эпэя и Упта.

Чёрные брови влезли у Аниного папы на лоб. Он сделал большие глаза.

– Во как! Занятно. А ну, заходите, рассказывайте.

Мы зашли. Мы ничего не хотели рассказывать, но почему-то всё рассказали. Мы даже раскрыли свой шифр. Анин папа слушал внимательно и кивал головой.

– Эпэя и Упта, – сказал он. – Занятно. И действительно, похоже на Аэлиту. А как поживает Ослиная Голова?

Мы рассказали и про Ослиную Голову, который позорно бежал, перешёл через Апалачи, и теперь его следы затерялись где-то в районе Ужасных болот на Приатлантической низменности.

– Ослиную Голову нужно разыскать во что бы то ни стало, – сказал Анин папа. – И клянусь, что я помогу вам.

– Как? – удивились мы.

– У меня есть план, – сказал он.

Он не раскрыл своего плана. Он сказал, что нужно денька два-три подождать.

Я забрал под мышку кота, и мы ушли. Аня проводила нас до двери. Глаза у неё светились не так уж чтоб очень холодно.

– Ладно, – сказал я, – хоть ты и девчонка, а со всеми девчонками одна морока, но с тобой, видно, ничего не поделаешь. Завтра связной доставит тебе карту. Пойдёшь вместе с нами по следу Ослиной Головы.

На следующий день Васька принёс записку, в которой после расшифровки я прочёл: «Папа звонил своему товарищу. Его товарищ – радист-коротковолновик. Ой, что будет! Яра».

Её теперь звали Яра. Слово «коротковолновик» я еле перевёл. Яра ещё не научилась пользоваться шифром. В одном слове она сделала три ошибки.

Через два дня Анин папа повёл нас в гости к своему товарищу.

– Дядя Упта, – представился коротковолновик и крепко пожал руки Ане, Вовке и мне.

Мы от удивления проглотили языки.

– А что? – сказал он. – Меня тоже зовут Колей. Прошу в рубку.

Рубкой оказалась большая кладовка. Главное место на столе занимал большой металлический зелёный ящик со множеством блестящих тумблеров и чёрных ручек. На полках лежали радиолампы, сопротивления, конденсаторы и другие интересные штучки. Стены пестрели яркими открытками. На открытках росли пальмы и плыли корабли, сияли белыми вершинами горы и тянулись к облакам небоскрёбы. Дядя Коля объяснил, что это кюэсэль-карточки, которыми обмениваются после каждого разговора радиолюбители всех стран.

Он сел к столу, надел наушники и стал щёлкать тумблерами и крутить ручки. В железном ящике негромко трещало, свистело и пищало. Сладко пахло разогретым лаком и парафином.

Вдруг дядя Коля поднял указательный палец. Мы открыли рты, чтобы не дышать носами. Дядя Коля слушал и стучал, слушал и стучал снова. Он стучал так быстро, что я не разобрал ни одного слова.

– Полный порядочек, – сказал он наконец и сдвинул на виски наушники. – Билл разыскал парнишку, которому тоже хочется завязать с вами связь. Ему двенадцать лет, он учится в школе и зовут его Энди. Довольны?

Мы были очень довольны, но ничего не понимали. Какой Энди?

– Из Страны Великих Озёр, – пояснил дядя Коля, – из города Чикаго, который, как известно, расположен на берегу озера Мичиган.

– И вы с ним сейчас разговаривали?

– Нет, пока с Биллом. Билл тоже живёт в Чикаго. Энди придёт к нему на следующую связь. Вы хорошенько подумайте, о чём хотите его спросить и что думаете ему рассказать.

Мы летели домой, как на крыльях. Мы будем разговаривать с мальчиком Энди из города Чикаго!

Я ворвался в квартиру, как раскалённый метеор. Я крутанул глобус. Чикаго! Это не по трубе к Вовке стучать. Это прямо через весь земной шар, на другую его сторону.