На охотничьей тропе

— И сейчас, наверное, всё ещё проклинает, — в тон ему подстроился Ермолаич.

— Ну, знаешь ли!..

— Нет, Тимофей Никанорыч, — заметил Благинин, — это раньше так было. А сейчас любовь по-другому понимают. Чтоб всё на взаимном уважении строилось, ведь всю жизнь вместе итти, радость пополам делить, если мне тяжело будет, чтобы я на её плечо мог опереться, ей тяжело — я поддержу. Подруга жизни! Правильно это.

— Смотри, Иван, потеряешь ты с такими понятиями девку.

— Ну что ж! Если любит-не потеряю, а нет, тогда и первейший сват, вроде тебя, Тимофей Никанорыч, не поможет.

— Ну-ну, тебе виднее.

— Поздновато хватились сватов засылать, она давно уже высватана, — заметил Илья Андронников, пряча в уголках губ ехидную усмешку.

— Это как так? — непроизвольно вырвалось у Благинина.

— А вот так. Ты лучше у Сергея Селивёрстовича спроси, он с первых дней её приезда к ней побегиваег, наверное и о дне свадьбы уж условились.

— Не может быть!

— Вот тебе и не может быть. Обрадовался, размечтался. Нужен ты ей!.. Ну, кто ты такой есть?.. Охотник — и не больше. Сам себе начальник да крысиный командир. А Валентина Михайловна не тебе чета. Как-никак директорша будет.

У Благинина болью сжалось сердце. Вот и Андронников о том же говорит, о чём он не раз и сам думал: далеко отстал от неё, и по образованию, и по должности.

— И опять ты врёшь, Андронников, — проговорил Тимофей и бросил на Илью недружелюбный взгляд. — Верно, бывает Прокопьев на звероферме, но я так думаю, что по делам службы.

— Ну-ну!.. — многозначительно улыбнулся Андронников. — Вы можете так думать, а мы в этом своё кое-какое соображение имеем.

«И всё-таки врёт! — подумал Благинину слушая разговор Тимофея с Ильёй. — Такая уж склочная натура у Андронникова. Ненавидит меня и старается хоть чем-нибудь да ужалить». Однако сомнение всё больше и больше вкрадывалось в его чувства. «А откуда знать, может и верно Сергей Селивёрстыч и Валентина любят друг друга. Почему не может этого быть? Не хотела меня сразу расстраивать, вроде обрадовалась, ждала, говорит, а на самом деле… Чем же Прокопьев плох? Партия позавиднее». Решительный во всём, Иван надумал сейчас же, не откладывая, пойти к Валентине Михайловне и объясниться.

Погода была в этот день ненастная. По небу гуляли чёрные тучи, порывами налетал ветер. Иногда на набухшую и без того землю падали редкие и крупные капли дождя, затем, словно разозлившись на кого-то, он начинал поливать чаще и чаще. Проходило десять-двадцать минут, и дождь унимался ненадолго. Проглядывало неяркое солнце, а затем опять наползала чёрная туча и дождь шёл с новой силой.

Звероферма находилась в трёх километрах от охотничьей избушки за последней отногой Карагола. Благинин не торопясь брёл по мокрой траве вдоль займища и перебирал в памяти всё, что давало малейший намёк на хорошие, тёплые отношения к нему Валентины.

Встречала его Валя всегда с радостью и, казалось, была довольна его приходом. Угощала чаем с брусничным вареньем, без умолку рассказывала о себе, о своих подругах, делилась своими мечтами. Благинин узнал, что работой она довольна, занимается выведением новых пород пушных зверей. «Самая большая мечта у меня, — говорила ему Валентина, — вывести голубую лисицу. Существуют же голубые песцы, а почему бы не быть таким лисицам. Вот наши учёные создали же белую… И ты знаешь: я уже представляю, какие из них будут красивые горжетки. Пусть это будет не скоро, но уверена, что будет». Она вела Благинина на усадьбу зверофермы и показывала ему своих питомцев. С особой гордостью Валентина подводила его к одной из клеток, в которой помещалось семейство платиновых лисиц. «Вот эти лисицы со временем дадут новые качества, — показывала она на зверей, которые тянулись к ней остроносыми мордочками. — Заметь, и сейчас есть уже на них другой тон ворсинок».

Иван живо интересовался всем, о чём рассказывала девушка, но больше всего его занимал вопрос, что думает она о нём.

Валентина, каждый раз провожая его далеко в степь, прощаясь, задерживала свою маленькую ручку в огрубевшей руке Ивана и говорила: «Приходи ещё, я буду тебя ждать!» — И широко открытые голубые глаза выражали надежду на скорую встречу… А однажды, когда они стояли на высоком холмике, с которого открывался вид на синеющую вдали гладь широководного Карагола, Валентина восхищённо воскликнула: «Красота-то какая! Как хорошо быть в степи… — и, мечтательно закинув руки за голову, добавила: — Вдвоём…» И вся она в этот миг была такая чистая и светлая, будто её одухотворяла красота природы. Иван смотрел на Валентину, как заворожённый, и не сумел ей ответить. Вспомнив сейчас эти маленькие милые детали, подумал: «Нет, врёт Андронников. Пусть я сейчас простой охотник, а с ней мы могли бы найти своё счастье».

Благинин не заметил, как подошёл к звероферме. Деревянные домики, омытые дождём, казались светлее и опрятнее. Из трубы домика, в котором жила Валентина Михайловна, шёл чёрный дым, быстро рассеивающийся по усадьбе. «Дома, наверное», — подумал охотник, открывая тесовую калитку. Его встретил сторож дед Платоша, тщедушный человек в старой солдатской шинели. По кудлатой бороде его стекали дождевые капли. Дождь после большого перерыва снова начал моросить.

— Здравствуй, Платон Иваныч! — поприветствовал Благинин сторожа.

— Здравствуй, здравствуй, коли не шутишь.

— Дома Валентина Михайловна?

— А где же ей быть? Гость у неё. Постоянный…

— Это кто же такой? — заинтересовался Иван.

— А всё он же. Сергей Селивёрстович…

— Прокопьев, что ли?

— Ну да, он!

«Прав-то, видно, Андронников», — подумал Благинин и, облокотившись на прясло изгороди, спросил деда Платошу:

— А скажи, дед, часто он здесь бывает?

— Как же, бывает. Особенно за последнее время зачастил.

— А что же он тут делает?

Дед хитро улыбнулся и ответил:

— Откуда мне знать. Моё дело за зверями смотреть, чтоб не разбежались, а до другого не касаюсь.

— Ну, а всё-таки?

— Вот прицепился, как репей. Ну, с Валентиной Михайловной они всё балакают, книжки вместе читают. Я такое соображение имею: любовь это у них. Коли книжки начали вместе читать, значит дело к свадьбе пошло. Первейшая это примета…

Благинин не дослушал деда Платошу, круто повернулся и выскочил за калитку.

— Да ты куда, ошалелый? Дождь ведь начинается! — крикнул ему вслед дед Платоша, но Иван, не оглядываясь, быстро шёл прочь, широко расставляя ноги, не по тропинке, а стороной, по высокой мокрой траве. Недалеко от зверофермы, на холмике, где они только позавчера сидели с Валентиной, он остановился, постоял несколько минут в раздумье и снова зашагал в сторону охотничьей избушки.

«Ну вот и объяснились, — думал про себя Благинин. — Дурак! Как ты мог мечтать о ней, будто кроме тебя никого она и полюбить не может. Сергей Селивёрстыч — человек хороший, достойный её…»

Дождь всё усиливался. Его косые струи резко, будто со злостью, хлестали по лицу охотника, стекали по фуражке за воротник, ветер неистово срывал с Ивана распахнутый дождевик, но он ничего не замечал.

Глава одиннадцатая

Жаворонков уговаривал директора промхоза.

— Тихон Антонович, поедем к перловцам, посмотрим, как они живут. Стыдно ведь, наши соседи, соревнуемся с ними, а встречаемся лишь на совещаниях в области.

Приглашая Кубрикова к перловцам, Афанасий Васильевич имел определённую цель. Дружникова, директора Перловского промхоза, он знал давно. Это был энергичный, деятельный и умный человек. За то, что Дружников всегда искал что-то новое в труде, изобретал, организовывал, сам учился и других учил, охотники звали его меж собой «инициативой». Так и говорят: «Вот наша инициатива едет», или «наша инициатива опять что-то придумал». И Перловский промхоз шёл в гору. Редко, очень редко вагинцы вырывались вперёд. Вот и пусть Кубриков посмотрит, как работает Дружников, поучится у него, загорится его энергией.