Страница 25 из 81
Тревожило другое. Выросшая в городе, она плохо знала лес, и когда прошагала с полверсты, остановилась. Невольно всплыли слова Качуры: «Не сбежишь. Без провожатого дороги вспять не сыщешь». И только теперь она окончательно и безысходно поняла: Качура прав. Она зашла в дремучий лес, и теперь не ведает — в какую сторону ей идти. Господи, как же быть?! Неужели возвращаться вспять? Пока еще заметны ее следы по росной траве, она выберется к деревне. Но минует час, другой, травы подсохнут, — и тогда она заблудится даже вблизи Нежданки.
Слезы выступили на глазах Марийки. Она присела на валежину и горестно вздохнула. Надо возвращаться к Качуре, кой помышлял над ней надругаться. Другого выхода нет. Придется ему уступить, и жить с нелюбимым человеком, кой старше ее на четверть века. Как это тягостно и печально. В своих девичьих грезах лелеяла надежду, что ей повстречается молодой и красивый суженый, с веселым нравом и добрым сердцем, коего она горячо полюбит. Но знать не судьба, не голубить ей добра молодца. Надо идти в деревню.
Марийка вновь горестно вздохнула, поднялась с валежины и пошагала к Нежданке. Выйдя на малую полянку (где уже ступали ее ноги), она зажмурилась от яркого солнечного света. И вдруг Марийку осенило: Господи, теперь она ведает, в какую сторону ей идти. Ведает!
Она отчетливо вспомнила, что когда ее вели через просторное болото, то солнце светило ей в лицо. Значит, когда она будет пробиваться к большаку, солнце станет греть в затылок.
И Марийка уже без колебаний повернула вглубь леса. Она спасена! Не быть, по-твоему, Качура! Не войдет она в твою избу. Найди, старик (все сорокалетние мужчины казались юной девушке стариками), себе другую наложницу, ей же Бог пошлет человека молодого, кой в грезах видится.
Марийка так повеселела, что у нее исчезли все страхи, кои вначале исходили от хмурого, неприютного леса. Никто ее не напугает, ни леший, ни баба-яга, ни кикимора. Они с утра в самые дебри забиваются и там отсыпаются до ночи. Лишь бы день простоял погожий, да солнце не спряталось. А то, не дай Бог, набегут тучи и спрячут в себе светило. Вот тогда беда. Надо помолиться.
Марийка, к стыду своему, не знала молитв: матери было не до нее, она никогда не водила дочку в храм, и никогда не читала ей богослужебных книг. В избе мать не стояла часами у иконы, а лишь кратко произносила: «Пресвятая Богородица, прости меня, рабу грешную». Вот и вся ее молитва.
Девушка, пробираясь по лесу, просила Богоматерь своими словами:
— Пресвятая Богородица! Не оставь меня в своей милости. Даруй мне солнечный день. Сжалься надо мной и выведи на путь-дороженьку. Умоляю тебя, пресвятая Богородица!..
И Богоматерь помогала ей, к болоту вывела. То самое — дикое, зыбкое, местами поросшее мелким, чахлым осинником. Это было самое трудное место перехода мужиков к своей деревне. Девушка помнила, как мужики, тыча в болотище вырубленными орясинами, шли след в след, боясь оступиться и попасть в гиблый зыбун. Она также шла с орясиной позади Качуры, кой то и дело приговаривал:
— Зри мне под ноги. Шагай строго за мной. На кочке не останавливайся, тотчас ступай на другую.
Это был жуткий час для Марийки. Чуть оступись, замешкай — и болото утянет тебя в свою зловонную вязкую топь. Страшно стало ей и на сей раз, пожалуй, еще страшнее, когда шла с мужиками. Глядя на хлюпкое, трясинное болото, думала:
«Ужасно-то как, Господи! Вон как болотный дедушка булькает, пускает пузыри, кряхтит и ухает. Никак, изготовился заглотать меня в свое мерзкое царство. Б-рр! Оторопь берет!»
Эх, как жаль, что не ведает заговоры. Пошептала бы, перекрестилась и исчезла бы болотная нечисть, пропустила бы ее через зыбуны.
Она долго стояла и смотрела на ту сторону болотища, за коим виднелся зеленоглавый, вековечный лес. Только бы до него добраться, а затем пройти еще версты три и окажешься на спасительном большаке, кой приведет ее к родному дому. Непременно приведет!
И Марийка решилась. Отыскала на краю леса длинную сухую орясину, подошла к болоту, трижды перекрестилась и ступила в болотище. Ноги тотчас стали затягиваться теплым густым илом, но она, памятуя слова Качуры, опираясь на орясину, успела вытянуть ноги и перескочить на мшистую кочу, затем на другую, третью…
— Одолею, одолею, пресвятая Богородица мне поможет, — шептала она и вдруг, когда в очередной раз уперлась на орясину, дабы достичь следующей кочи, та внезапно скрипуче затрещала и переломилась надвое.
Марийка, потеряв опору, рухнула в зыбун. Она отчаянно закричала и попыталась приблизиться к кочке, но болотный водяной не отпускал и всё глубже засасывал свою жертву в мертвую топь. И вот уже по самую шею она очутилась в зыбуне. Это конец, мелькнуло в голове Марийки. Ее ждет неминучая погибель. Господи, как же рано закончилась ее жизнь!
И она, ни на что уже ни надеясь, страшно, безысходно закричала:
— Помогите! Помоги-те-ее!..
Но окрест стояла мертвая, кладбищенская тишь.
Глава 18
КНЯГИНЯ МАРИЯ
Княгиня Мария до конца своей жизни так и не постриглась в монастырь. Еще 28 лет назад все подумали, что после гибели супруга вдова непременно покинет бурную мирскую жизнь и сойдет в тихую обитель. Этого требовал старозаветный обычай. Но княгиня, как ни намекал ей деликатный епископ Кирилл, в монастырь не удалилась. Молвила:
— Прости, владыка, но я нарушу обычай. После ордынского нашествия Ростов в страшном запустении. Князь убит, а старшему сыну всего семь лет.
— Прости и ты меня, княгиня. Я всё понимаю, но вдове не пристало сидеть в княжеском дворце. Что скажут прихожане? К сыну же твоему, Борису, приставлю доброго наставника. Есть, кому воспитать достойного мужа. Боярину Корзуну. Да и я неотлучно буду при твоем чаде.
— А маленький Глебушка… Нет, святый отче, я останусь при детях. Мать не заменит никакой наставник. Да и не только в чадах дело. Сам ведаешь, как тяжело сейчас народу. Он подавлен и растерян. Такого ужасного разора он еще не испытывал. И я, насколько хватит моих сил, буду помогать моему многострадальному народу подняться с колен.
— Но сие дело мужское, оно потребует не токмо душевных, но и великих человеческих сил. Способна ли ты, дочь моя, на сей подвиг?
— Я буду очень стараться, святой отец. Во имя святой Руси стараться.
И владыка больше не упорствовал. Теперь, оглядываясь на прожитые годы, Кирилл давно уже удостоверился в правоте слов княгини Марии. Она и в самом деле многое содеяла не только для Ростова Великого, но и для всего Отечества. Ее заслуги перед Русью никогда не будут забыты.
Ныне княгиня Мария завершает огромнейший труд — второй летописный великокняжеский Свод. Первый она закончила еще в 1239 году. Сколько усилий потребовалось Марии Михайловне, дабы перенести из стольного града Владимира великокняжеское летописание! Владыка Кирилл сомневался, что тщеславный Ярослав Всеволодович согласится отдать сие важное дело Ростову, но заслуги Марии в летописании были столь очевидны, что великий князь смирился. В состав сводов вошла и летопись ростовских князей, начатая еще отцом Василька, Константином Всеволодовичем. Княгиня Мария взялась за трудную и крайне ответственную работу по созданию полных драматизма рассказов о подвигах русских князей, но не на поле брани, а в другом, более тяжком состоянии. Многие князья пали духом, всепоглощающий страх перед злой непобедимой силой Орды парализовал волю. Надо было ободрить их, вселить веру в победу, а самое главное — истребить страх. Благодаря княгине Марии навсегда остался в русских летописях образ сильного, храброго, исключительно доброго к окружающим его, но грозного для врагов витязя — Василька Ростовского, ставшего идеальным образом русского князя вообще. Мария создала также повесть об отце своем, князе Михаиле Черниговском, легшую в основу раннего канонического жития, появившегося в Ростове в пятидесятые годы XIII века.
Княгиня отвела много места не только описанию мученической смерти Василька и Михаила Черниговского, но и других князей, отказавшихся служить Орде. (Говоря о летописных сводах, нельзя не сказать о том, что они не носили узко личного характера. Оказавшись у власти в самые первые годы татаро-монгольского ига, Мария в летописных сводах поднимает вопрос большого общественного, политического значения, придав им нравственно-религиозное обрамление).