Страница 24 из 81
Михайла Всеволодович снял с себя княжеское корзно и добавил:
— Возьмите славу мира, хочу небесной.
После этих слов татары, будто тигры, набросились на черниговского князя, били его в сердце, топтали ногами.
Ближний боярин Михайлы Черниговского, Федор, всячески ободрял терзаемого князя, говоря, что он умирает, как должно христианину, что муки земные непродолжительны, а награда небесная бесконечна.
Желая, быть может, прекратить страдания Михайлы, какой-то отступник веры христианской, именем Доман, житель Путивля, отсек ему голову и Борис услышал последние, тихо произнесенные слова деда: «Христианин есмь!»
Батый, удивляясь твердости князя, назвал его великим мужем.
Боярин Федор также принял венец мученика и доказал, что он, утешая Михайлу Всеволодовича, не лицемерил, ибо, раздираемый на части татарами, славил благость небесную и свою долю. Тела их, поверженные на съедание псам, были сохранены усердием князей. А церковь признала святыми и великодушного князя и его верного слугу, кои, не имев сил одолеть татар в битве, редкой твердостью доказали по крайней мере чудесную силу христианства.
Юный Борис Василькович, оплакав деда, был направлен к хану Сартаку, сыну Батыя, кочевавшему на рубежах Руси, и получил дозволение возвратиться в свой удел.
С той поры миновало двадцать лет, но Борису Васильковичу никогда не запамятовать тех страшных дней, проведенных в Орде. Отец княгини Марии погиб достойно, ничем не запятнав своё имя, не изменив святой Руси. «Христианин есмь!» Не каждый русский князь смог отважиться на сей подвиг. А если уж смотреть правде в глаза, то большинству князей пришлось пойти на унизительный обряд, тем самым, опоганив христову веру. Вот и он, князь Ростовский, унизил свою честь и вошел в шатер Батыя, осквернив свою юную душу, в тайне надеясь, что замолит свой смертный грех неустанными молитвами и постами, и всемилостивый Бог простит его. И он, вернувшись домой, с ханским ярлыком, пошел в храм Успения пресвятой Богородицы, упал перед святыми мощами своего, замученными ордынцами, отца и неистово, со слезами на глазах, принялся усердно молиться. Целый год не было дня, чтобы он не посетил главную святыню Ростова, простаивая в молитвах долгие часы. Да и все последующие годы он не забывал церковь. Но он до сих пор не ведает, а простил ли его Спаситель за его тяжкий грех? Да и кто об этом ведает из русских князей, посещающих мусульманские шатры ханов? Лишь после кончины, на Страшном суде, каждый изведает свою участь.
Затем мысли Бориса перекинулись на родного брата Глеба. Тот, дабы получить желанный ярлык, не только старательно выполнил языческий обряд, но и по приказу хана Берке выгнал из дома молодую жену, вынудив ее постричься в монастырь, и женился на магометанке, указанной повелителем Орды. Угодлив, чересчур угодлив Глеб Василькович. Ханский лизоблюд! Четыре года назад вся Ростово-Суздальская Русь на татар поднялась, а Глеб и не подумал ударить в вечевой колокол. А ведь был и ему гонец от матери. Не послушал, не призвал народ к истреблению ненавистных татар. Матушка — вдохновительница народных восстаний, весьма осерчала на Глеба, но тот до сих пор остается верным подручным ханов золотой Орды. Он никогда не вынет против них меча, как будто и не было на Руси жуткого нашествия.
Нет, он, Борис Василькович, почитай, всю свою жизнь зол на ордынцев. Да и как сердцу не ожесточиться, когда семилетним княжичем он видел растерзанное татарами тело отца, Василька Константиновича. Уже тогда он дал себе клятву мстить поганым, мстить, пока рука держит знаменитый отцовский меч, подаренный тому самим Алешей Поповичем. И он мстил, особенно в 1262 году, — за отца, за Михаила Черниговского, за дядю своего Всеволода, погибшего на берегах реки Сить, за другого дядю Владимира, отравленного ханом Батыем, за раны сородичей и погибель тысяч русских людей. Неистов был его меч!
Мать, Мария Михайловна, подвигнув города на антиордынские выступления, очень переживала за своего сына, ведая, что жестокий хан Берке не пощадит ни одного князя, посмевшего поднять народ на татар. Это были тяжелые дни. Русь, выплеснув свой гнев, замерла в ожидании нового ордынского вторжения. Но Русь спас, пожертвовав собой, Александр Невский. И этот его последний подвиг, пожалуй, куда выше, чем все его предыдущие победы над шведами и немцами.
Ныне редко встретишь мудрых, влиятельных князей. Недавно Русь потеряла и Даниила Галицкого, знаменитого полководца и государственного мужа. На кого ж ныне Отечеству надеется? На Ярослава Ярославича? Упаси Господи! Он сродни Глебу Белозерскому, такой же ханский угодник, не зря народ в его сторону плюется. И отец его, Ярослав Всеволодович, не оставил доброго слова на Руси. Сколь раз его с княжений изгоняли, а он, ко всему, еще татар на Русь наводил, хлебные обозы к голодающим городам не пропускал. Мерзкий был отец Александра Невского! Вот и сын его, Ярослав Ярославич, по отцовской стезе идет. Тяжело отчизне, когда ею повелевает такой великий князь.
Добро, междоусобицы поутихли. Спасибо матушке. Это ее горячие призывы, летописные своды, да «Слово о полку Игореве» кое-чему князей вразумили. Многие стали понимать, что раздоры — величайшая беда для Руси, только единение может спасти разоренную Отчизну.
Лихолетье, мрачное лихолетье… И этим пользуются не только ордынцы, но и другие враги. Всё чаще и чаще вторгаются в северо-западные земли литовцы, шведы и ливонские рыцари. А великий князь Ярослав сиднем сидит в своем стольном граде. Видимо, ждет указаний от хана Менгу-Тимура. Некому за Русь постоять… Впрочем, есть один князь, сын Александра Невского. Он хоть и молод, но уже прославил свое имя битвой за город Юрьев. Боярин Корзун, скупой на похвалу, добрыми словами отзывается о Дмитрии Переяславском. Не он ли станет надеждой Руси? В нем, как говорят многие, все задатки полководца. Дай-то Бог, Дмитрий Александрович! Он же, Борис Василькович, готов встать на защиту Руси в любую минуту. Надо бы встретиться с князем Дмитрием. Одно дело — поездки в Переяславль боярина Корзуна, другая — личная встреча.
Но приедет ли в Ростов переяславский князь?.. А может, отринув гордость, самому в Переяславль наведаться? Надо посоветоваться с княгиней Марией. Ей-то мудрости не занимать. Ныне, когда враг топчет русские земли, не до тщеславия. Время не ждет!
Глава 17
ПРОЩАЙ БЕЛЫЙ СВЕТ
Выскочив из избы, Марийка побежала вдоль деревни и остановилась на околице. Куда дальше? Ночь кромешная, а впереди заглохлый, зловещий лес со всякой нечистью. Жутко ногой ступить. Но и пути назад нет: там насильник Качура. Вот тебе и «добрый мужик». Да как он посмел?!
Марийку не покидало необоримое возмущение. Оно жило в ее душе вот уже несколько месяцев, а именно с той поры, когда узнала черную весть, что ее отец был душегуб, иуда и насильник Агей Букан, растерзанный народом в Ростове Великом. Ее возмущение возросло, когда ее насильно захватил боярский дружинник, Сергуня Шибан. И чего только она не натерпелась в душном мешке! И вот недели не прошло, как ее надумал обесчестить Качура.
Негодование Марийки было настолько беспредельным, что она решилась на немыслимое — возвращаться в Переяславль. Ночь она переждет на околице, а с утренней зарей пойдет к дому через леса и болота. Всемогущий Бог милостив, он выведет ее на большак.
На околице смутно чернел зарод[53]. Марийка обрадовалась: в зароде она и переночует. Зарывшись в духмяное сено (своеобразную сладостную колыбель), она крепко заснула, а когда выпорхнула из зарода, было уже благостное румяное утро.
Девушка оглянулась на деревню и поспешила к лесу, кой был рядом. Через лохматые сосны и если пробивались солнечные лучи, гаснув в прохладной серебристой росе, усеявшей пахучие изумрудные травы.
Марийка шла без обувки, ногам ее было прохладно, но это ее не тревожило: она с детства бегала по утрам босиком по росе, и никогда не одолевала ее простуда.
53
Зарод — стог сена, обычно продолговатой четырехугольной скирды.