Верховники

ГЛАВА 6

Когда покатились на Скудельничьем поле головы Долгоруких, страшный крик разорвал ночную тишину новгородского Горицкого девичьего монастыря. Кричала секретная колодница, узница монастырской тайной тюрьмы княжна Екатерина Долгорукая.

Известие о казни брата и дядьёв доставила ей монашка-приставница, приносившая воду и пищу в тайную келью, запертую дубовой, окованной железом дверью. Жёсткие серые глаза здоровенной девахи недобро усмехались над криками бывшей государыни-невесты.

— Кричи, кричи! — смеялась надсмотрщица над слезами Екатерины. — Кричи, кричи! Открой душу! Ругай в открытую и Бирона, и Остермана, и саму императрицу! А я тотчас же всё и передам матушке игуменье!

Ох как ненавидела девка-приставница гордячку Долгорукую. Ведь княжна и в монастырском узилище не потеряла свою спесь: жаловалась на дурную пищу и грязную постель, требовала, чтобы подавали ей каждый день горячую воду.

   — Ишь, неженка! А колодезной воды не хочешь! — Надсмотрщица открыто смеялась над слезами Долгорукой. Помнила, как вчера ещё княжна на справедливые замечания, что негоже по ночам жечь свечи и разорять тем монастырь, со спесью бросила: «Уважь свет и во тьме: я княжна, а ты холопка, иди прочь!» — Ну вот и повой, повой! — Приставница с наслаждением рассматривала бьющуюся головой о зарешеченное окошко княжну. — Всё одно вой твой никто не услышит из-за толстой двери! — И вслух продолжала добавлять подробности страшной казни: — А молоденького братца твоего Александра, что ножичком себе в тюрьме брюхо вспорол, на эшафот-то на носилках внесли. Там ему язычок блудливый и отрезали. И то добро! Будет знать, как поносные речи про матушку государыню вести!

Она и дальше собиралась растравлять душу несчастной, но та вдруг опомнилась и от окна с такой силой бросилась на свою ненавистницу, что здоровенная девка отлетела к параше, а княжна, открыв дверь, выскочила во двор и тёмной тенью проскользнула к воротам.

   — Держи её, держи! — заорала опомнившаяся девка ночным сторожам, что охраняли монастырские ворота, но куда там!

Разъярённая Екатерина одного стража оттолкнула, другому чуть глаза не выцарапала. И пока сторожам на подмогу не подоспела надсмотрщица с лопатой в руках и не ударила крепко княжну сзади по затылку, бой у ворот продолжался.

На этот шум и крики явились из своих келий монашенки, высыпали с причитанием послушницы и наконец выплыла сама мать игуменья. Посмотрев на лежащую в беспамятстве на сырой осенней земле Долгорукую, она строго вопросила приставницу:

   — Ты ей, что ли, о братьях поведала? Ты! — И заключила сурово: — Месяц поститься будешь, устав не соблюла, выпустила узницу!

   — А эту... — указала сторожам на Долгорукую, — поднять с бережением и запереть с тщанием. Присматривать за ней отныне сама буду. Мы за неё перед самим Светлейшим Синодом в ответе. Да что Синод! Перед самой императрицей ответны!

Мать игуменья сдержала своё слово и на другой день посетила узницу. На голову Екатерине положили уже холодную примочку, сидела она тихо, перебирала свои венчальные наряды. По неизъяснимой прихоти Тайной канцелярии ей дозволили забрать в узилище весь свой гардероб.

   — Вот это шитое золотом платье моему наречённому супругу императору Петру Второму нравилось наособицу! — доверительно прошептала княжна игуменье. И гордо добавила: — Как знать, может, я ещё и явлюсь в нём в церковь!

«Совсем, видать, умом тронулась, несчастная! Словно и не помнит даже страшную участь своих братцев! До венца ли ей? Как бы тебе сейчас не под венец, а следом за братцами на эшафот не взойти...» — подумала мать игуменья. У неё ведь на столе уже лежала неграмотная цидулька девки-надсмотрщицы о поносных для властей предержащих речах и криках бывшей государыни-невесты.

Но сердце у матери игуменьи было русское, жалостливое, и доносу жестокой приставницы мать игуменья ходу не дала, хотя и сама могла за сие умолчание жестоко поплатиться в Тайной канцелярии.

А слова же Екатерины Долгорукой о её новом венчании вышли-таки пророческими. После кончины Анны получила бывшая государыня-невеста полную волю. И в 1745 году с благословления новой императрицы Елизаветы, с которой когда-то водила при дворе весёлые кадрили, венчалась она с генерал-аншефом Александром Романовичем Брюсом. Однако после венчания Екатерина не поспешила в свадебное путешествие, а отправилась в Новгород посетить общую могилу казнённых Долгоруких. И поставила над той могилкой часовенку. Боле же не успела — простудилась на ледяном осеннем ветру на Скудельничьем поле и по возвращении в Петербург заболела. В горячке перед кончиной наказывала:

— Сжечь, сжечь все платья, чтобы после меня никто их не носил!

Родственники же Долгоруких уже в царствование матушки императрицы Екатерины II собрались миром и воздвигли церковь Николы Чудотворца в память о невинных страдальцах на Скудельничьем поле.

ГЛАВА 7

Академик Никола Иосиф Делиль был дитя своего века — века Просвещения. Знания — вот подлинная пружина мировой истории, и чем больше накоплено знаний, тем быстрее осуществляется прогресс человечества. Так рассуждали великие Вольтер и Монтескье — так, согласно с ними, мыслил и Никола. Именно поиски знаний оторвали Никола Делиля от мирных астрономических занятий в любезном его сердцу Париже и перенесли на берега Невы. И вот в начале 1740 года перед изумлённым президентом Российской Академии наук, остзейским бароном Корфом предстал, освободившись от множества шуб и тёплых одеял, коими он был укрыт в санях, прославленный французский астроном, предъявил многочисленные рекомендательные письма и просьбу Французской академии всячески способствовать научному предприятию Делиля.

— Дело в том, барон, что в апреле планета Меркурий будет проходить через Солнце и, следовательно, будет освещена и доступна наблюдению. А наилучшее место для наблюдений здесь! — Маленький французик воробышком подскочил к огромной карте Российской империи, висящей в кабинете барона, и ткнул пальчиком, точно клюнул, в устье реки Обь. — Вот почему я в Петербурге, мой барон! С верой в своё предприятие, с немалой надеждой на вашу помощь!

Корф поначалу несколько растерялся перед столь бурным натиском француза, но затем сообразил, что предприятие Делиля сулит немалую европейскую славу и ему, барону Корфу, как попечителю и ревнителю российского просвещения. А коли речь шла о доброй славе в Париже, ни барон Корф, ни его высокий покровитель Бирон не пожалели усилий и столь наглядно представили Анне тот лавровый венок, коим восхищенная Европа венчает её за научные наблюдения в далёкой Сибири, что по неотложному царскому указу, без обычной канцелярской медлительности и волокиты, снаряжена была скорая экспедиция французского академика на дальние сибирские берега.

Для порядка Делиля зачислили на кошт Российской Академии наук, и, хотя казна была пуста после турецкой войны, нужные суммы для наблюдения за Меркурием в лучах Солнца были изысканы, поскольку дело клонилось к научной славе таких российских просветителей, как Анна, Бирон и барон Корф.

И вот уже Никола Делиль снова закутан в шубы (самую тяжёлую подарил герцог Иоганн Бирон), бережно упакованы астрономические снаряды и приборы, и экспедиция мчится по зимнему пути в далёкую Сибирь. В Тобольск успели как раз перед вскрытием рек и дале в Берёзов добирались на дощанике, который бечевой тянула солдатская команда. Французского академика в сём путешествии особливо донимали гигантские сибирские комары и мелкая болотная гнусь, и, дабы отогнать её, на жаровнях жгли горшки с лошадиным помётом, так что дощаник весь был окутан сизым облаком. «На какие жертвы не пойдёшь ради науки!» Делиль нетерпеливо всматривался в высокое сибирское небо, сулившее ему встречу с планетой Меркурием и, кто знает, — возможно, и со звездой Арктура? Наблюдения за Арктуром в этих крайних широтах было маленькой тайной Никола Делиля. Их он собирался провести для собственного вдохновения, поскольку они не значились в планах Французской академии.