Страница 9 из 25
Петр вообще любил все яркое и победное, потрясающее ум и чувства.
Яков Штелин, автор многих историй о Петре Первом, рассказал, что взирая на огонь, царь сказал прусскому посланнику: «Мне нужно увеселительным огнем приучать мой народ к огню сражения. Я опытом узнал, что тот и в сражении меньше боится огня, кто больше привык к увеселительным огням». Он любил и биение фонтанной струи, – всё через край, всё на разрыв аорты. Но в Петергофе рядом с версальской красотой Большого дворца устроил свой огород, где цветы, приятные глазу, росли рядом с какой-нибудь брюквой.
Петр был подвижным человеком с актерским темпераментом. Он был прирожденным режиссером массовых народных праздников, как бы сейчас сказали. Шоуменом государственного масштаба.
27 июня в день празднования Полтавской победы на площади перед Троицкой церковью устраивали огромную палатку с походным алтарем. Поодаль алтаря стоял Петр, одетый так, как во время самой баталии. В полковничьем кафтане, с небольшими красными отворотами, с кожаной портупеей через плечо, в зеленых чулках. В старых башмаках и старой прострелянной в бою шляпой под мышкой. Народ в точности должен был представлять себе, как выглядел император во время боя.
Однажды немец Фиршт объявил, что в его театре первого апреля будет небывалое представление. Все билеты были раскуплены. Приехал Петр. Вдруг вместо спектакля опустился транспарант с надписью крупными буквами «Первое апреля»! Петр сказал: «Что ж, нечего делать, поедем домой. Подшутил над нами немец». С другими царями так поступать было бы опасно…
Среди петровских увлечений искусством одно из первых мест занимали танцы. Петр любил балы и называл их «ассамблеями». Там царило полное равенство, и каждый мог пригласить не только знатную даму, но и государыню, и ее дочерей. Балы заканчивались в десять часов. На танцах Петр вел себя энергично, как вообще привык вести себя. Екатерина Первая танцевала прекрасно, это было одно из ее любимых занятий. Но старательно вытанцовывала фигуры только с супругом. С другими делала это небрежно или просто ходила шагом.
Петр, по сути, положил начало и спортивным состязаниям, он раздавал народу в аренду парусные и гребные суда. В определенные дни в разных местах города вывешивались особые сигнальные флаги, а на флагштоке Петропавловской крепости взвивался морской штандарт. Это означало, что жителей приглашают выезжать на судах на Неву. Тот, кто не являлся, платил штраф. Но для многих гонки по реке были удовольствием, которое росло еще и от того, что звуки множества волторн и труб оглашали перспективы…
Бурный царь умер в 1825 году, спасая тонущих солдат. Его темперамент и художественная смелость запечатлелись в его лучшем творении – линейном городе на зыбкой и опасной почве, в САНКТ – ПИТЕРСБУРХЕ.
А в России наступало время женской власти. А значит, и нового искусства, более камерного и интимного…
Женский век России
Две Екатерины, Анна, Елизавета – эти четыре царицы праздновали в России восемнадцатого века каждая своё и по-своему. После жестокого и поступательного царствования Петра, когда всякая старинная крамола была беспощадно вытравлена или загнана на окраины империи и сознания, можно было повеселиться. Мало кто хотел уже воевать – Петр набил оскомину. И есть закономерность в воцарении каждой из цариц. Общество не желало больше жёсткой руки. Общество желало фейерверков вместо обстрелов, комедий вместо фронтовых сводок, красавиц вместо денщиков. Благо в мире было спокойно, а войны с турками ввиду отдаленности также походили на фейерверки.
Сейчас мы можем трезвыми глазами рассмотреть в кукольном для нас восемнадцатом столетии развитие России как государства. И Петр, и Екатерина Первая, и Анна были, в сущности, людьми западными, не русскими. Они понимали свои государственные задачи в узко сословном смысле. Глубокая пропасть лежала между царской фамилией и «подлым» народом. Ни один из царей вплоть до Николая Павловича русской историей не интересовался, а русское искусство презирал. Однако именно в восемнадцатом кукольном веке случился поворот от оккупационности к народности. Россия в очередной раз лаской и терпением взяла своих властителей в полон. И это случилось при Елизавете, одной из забавнейших и очаровательных русских цариц.
Существует такая история, – однажды Петр Первый зашел в комнату к Елизавете, когда та занималась французским языком, и попросил перевести ему страницу текста. После того, как дочь с успехом справилась с задачей, Петр заметил: «Счастливы вы, дети, что вас воспитывают, что в молодые годы приучают к чтению полезных книг. В своей молодости я был лишен деловых книг и добрых наставников». Если вспомнить, что педагог Зотов бухался перед Петром на колени по поводу и без повода, то относительно «не доброты» своих наставников царь перехватил.
Но деловые книги никогда не будут увлекать Елизавету. Она расшивала золотыми нитками покровцы для церкви и писала иногда стихи. В любовном посвящении прапорщику Семеновского полка Алексею Яковлевичу Шубину она признавалась:
От отца государыня Елизавета переняла любовь к зрелищам. Она полюбила все выходящее из ряда вон, потрясающее. Чудным зрелищем была ее Саарская мыза, Царскосельский дворец. «Сей дворец всех иностранных народов смотрителей в великое удивление приводит», «кто видит, всяк чудится», «сия золотая шкатулка требует чехла» – говорили современники.
Чудным зрелищем были она сама, чудны были ее маскарады, которые назывались «метаморфозами». Елизавета до смертного часа была «хороша собой, так хороша, что глаз не отвести». Особенно, когда в мужском костюме танцевала менуэт. Елизавета имела особую привязанность к офицерским мундирам, она числилась капитаном лейб-кампании и полковником всех гвардейских полков, мужской наряд подчеркивал ее привлекательность. «На этих маскарадах мужчины были злы как собаки, потому что не могли справиться со своими гигантскими фижмами, женщины в мужских костюмах были и того безобразней». Нередко один падал на другого и в результате возникала копошащаяся куча тел, одетых в бархат и бриллианты.
Пышный, томный стиль барокко соответствовал вкусам Елизаветы. В то же время она с жадностью сплетничала со служанками самого низкого ранга, катаясь с ними в карете по аллеям устроенных ею парков.
У Елизаветы было замечательное качество. Она умела заметить талант и полюбить одаренного человека, совершенно не обращая внимания на приличия и общественное положение избранного. Так случилось с певчим Алексеем Розумом. Проезжавший в 1731 году через деревню Лемехи полковник Федор Вишневский обратил внимание на двадцатидвухлетнего красавца, певшего в церковном хоре. Он упросил дьячка, у которого проживал Алексей, отпустить Розума в столицу. Сладкоголосый певчий из черниговских казаков понравился Лизавете. «Ее дворец превратился в музыкальный дом», – заметил Ключевский, – выписывали малороссийских певчих, и итальянских певцов, чтобы не нарушать цельности художественного впечатления. Елизавета была музыкальной императрицей. Порой весь двор превращался в театральное фойе, изо дня в день говорили только о французской комедии.
Однажды она, к своему удивлению, узнала, что кадеты Сухопутного шляхетского корпуса «с нарочитым умением» играют драмы. Она стала с нетерпением ждать «кадетских вечеров», посылала им сценические костюмы, собственноручно румянила актеров и украшала собственными бриллиантами особенно ей приятных молодых людей. Потом они стали выступать на сцене ее дворцов. Можно было видеть, как труппа, вся разодетая, величественно выходит из внутренних покоев императрицы. Они играли сумароковского «Хорева».