Миллионноглазый (сборник)

Осенью 1866 года Александр венчался с очаровательной датской принцессой Дагмарой, которая получила в православии имя Марии Федоровны. Мария Федоровна верила, что жизнь ее в России будет похожа на сказку, благодаря ее будущему мужу. Среди провожающих ее на пристани в Дании был писатель Ганс Христиан Андерсен. Но он не слишком радужно относился к отъезду Дагмар: «У меня навернулись слезы. Бедное дитя! Всевышний, будь милостив и милосерден к ней!»

Мария Федоровна была бывшей невестой покойного брата Николая, – умирающий соединил руки Марии и Александра, вручая их друг другу. Минни была жизнелюбивая, жизнерадостная, милая. Ей были присущи искренность и открытость. АЛЕКСНАНДР с удовольствием наблюдал, как его Маня нравится и великим князьям, и лицам свиты, и ловким веселым гвардейским офицерам. Мечту Александра иметь семью и детей Минни воплотила максимально счастливо. «Моя собственная жена! – восторженно восклицал Александр, глядя на нее. – Моя душка Минни!». Даже когда он с отцом и братьями отправлялся на охоту в Гатчине, Минни не выдерживала многочасовой разлуки и выезжала, бывало, навстречу на станцию, в маленькой тройке.

Жизнь северной принцессы в России с первых шагов была не так уж легка: свекровь, императрица Мария Александровна, тяжело болела, жизнь ее требовала мимимума физического напряжения и переживаний, потому – то, почти сразу по приезде Дагмар в Санкт – Петербург и принятия ею православия передала императрица под опеку невестки уже слабеющей рукою все восемьсот с лишним учреждений, так называемого «Мариинского ведомства» – дома призрения, монастыри, больницы, приюты, училища и дворянские институты: Смольный, Патриотический, Павловский, Екатерининский, Елизаветинский, и их филиалы по всей России. Под покровительство Цесаревны и ее супруга попали также все родовспомогательные учреждения, в том числе – институт акушерства, дома – пансионаты для умалишенных, Общество Красного креста, Общество покровительства животным и даже… Общество спасения погибающих на водах! Минни и Александр иногда терялись, распределяя по минутам свой день, и не зная, куда поехать прежде: в Патриотический институт для девочек из семей погибших воинов – офицеров или же на лекцию Санкт – Петербургского географического общество, почетными членами которого они оба являлись.

Появлялись красивые и здоровые дети, милые сердцу родителей. Мария Федоровна и Александр сами воспитывали их. Через два месяца после рождения второго сына – Александра – молодая великокняжеская чета стала собираться в долгую дорогу: в путешествие по маршруту – Москва – Нижний Новгород – Кострома – Казань – Симбирск, и множество, множество сопутствующих сел и городов. Именно после той поездки Цесаревна сказала мужу, что «Россия – ее страна навечно»!

Александр не имел особенных литературных способностей, но когда касался в письмах детей, в его стиле и слоге проявлялась его любовь и нежная душа. Когда дети ввиду отъезда Марии Федоровны в Данию оставались с отцом, он писал об их поведении и курьезных случаях из их жизни. Так, он вспоминал об одной из гатчинских прогулок: «В половине четвертого пошли гулять с Ники, Жоржи и Мишкиным (сыновьями Николаем, Георгием и Михаилом). Отправились мы, наконец, ловить ослов. Мишкин был в таком восторге, что, наконец, придет домой с ослом, что всю прогулку только об этом и говорил и приготовлялся, но когда мы пришли к ослам и они начали все разом орать, Мишкин струсил и остолбенел от удивления».

А.Н. Майков сообщал Достоевскому, что наследник «входит в большую популярность». «Как я рад, что наследник в таком добром и величавом виде появился перед Россией, и что Россия так свидетельствует о своих надеждах на него и своей любви к нему», – отвечал писатель.

Как и все Романовы особую склонность Александр питал к военным наукам, но также очень рано начал проявлять интерес к русской истории. Он завел свою историческую библиотеку, которая непрерывно пополнялась. Он любил не только сухие документы, но исторические романы, романы Лажечникова, Загоскина. Он знал и основные произведения русских классиков. Судя по дневниковым записям, Александр был знаком с нелегальной печатью, читал с интересом журнал «Колокол». В 1866 году Александр стал деятельным участником собраний русского исторического общества. Библиотека Аничкова превратилась в центр регулярных собраний маститых любителей и историков. Он оказывал обществу финансовую и моральную поддержку, издавались крупные фолианты-сборники исторического общества, он считал, что

«историческое знание дает настоящую силу природному национальному чувству». Близко и сердечно царь принял идею создания Исторического музея в Москве. 1879 году Александр писал брату великому князю Сергею Александровичу: «Жду теперь твоего письма о московском историческом музее. Надо непременно помочь и привести все в порядок». Открытие его состоялось в день коронации Александра Третьего.

У него сложились доверительные отношения с историком Николаем Карловичем Шильдером. Александр был убежден в серьезности трудов Николая Карловича, к тому же его живо занимали оба его великих предшественника – Павел и Александр Первый. По личному разрешению царя историк имел доступ в самые секретные архивы. Александр был особенно заинтересован рассказом Шильдера, когда тот сообщил, что читал рукописи, в которых описывались случаи исцеления по молитве старца Федора Кузьмича. У Шильдера как-то очень заболела голова, он сидел у себя дома и подумал, что поверил бы в святость старца, если бы тот исцелил его от мигрени. «Вы не поверите, – восторженно говорил Шильдер царю, – не успел я подумать об этом, как открывается дверь, в мой кабинет входит сам старец, таким, как изображается на портретах. Он положил мне руку на лоб. Рука была теплая, как у живого человека. Он начал молиться. Я чувствовал, как уменьшалась боль, а затем и вовсе прекратилась. Тогда Федор Кузьмич исчез». «Но это же чудо!» – воскликнул царь, – «чтобы доказать, что старец и Александр одно лицо, надо вскрыть могилу!» – продолжал он. Шильдер был против. Он считал, что это вызовет нежелательные пересуды. Может быть, у него были и другие доводы, сугубо личные.

Александра Третьего долгое время продолжала интересовать тайна ухода Александра Первого. Он верил в духовное покровительство Александра роду Романовых. Вообще же случай с историком Шильдером, а через какое-то время с Григорием Распутиным доказывает чрезвычайно симпатичную черту Романовых – их простодушие. Вспомним в этой связи, как Петра Великого надул первого апреля немецкий купец. Но простодушие замечательное семейное качество. В управлении страной оно опасно.

Со временем все теплее становились отношения Александра с Константином Петровичем Победоносцевым. Тот замечал, что цесаревич стал свободнее в разговорах и суждениях. «Боже, как бы в нем мысль и воля окрепли» – делился он со своим верным конфидентом Е.Ф. Тютчевой. После взрыва в Зимнем дворце Александр при поддержке Победоносцева понимает, что ему нужно вести крепкую охранительную политику. «Вам достается Россия смятенная, расшатанная, сбитая с толку, жаждущая, чтобы повели ее твердой рукой, чтобы правящая власть видела ясно и знала твердо, чего она хочет и чего не хочет и не допустит никак», – говорил Победоносцев Александру в день гибели Алекандра Второго от рук террористов. В дни после убийства Александра Второго Победоносцев видит в Александре «бедного больного ошеломленного ребенка». Но будет доволен тем, как преобразится цесаревич, как превратится в доброго молодца, охраняющего вверенную ему страну. Он помогал формировать Александру не только политический курс, но и культурные реформы.

В потоке писем Александр особенно был ошеломлен анонимным письмом, где говорилось: «Отец твой не мученик, и не святой. Потому что пострадал не за церковь, не за крест, не за христианскую веру, не за православие, а за то единственно что распустил народ, и этот распущенный народ убил его». Много нравственных сил потребовало решение казнить убийц Александра Второго. К тому же к царю обратились деятели культуры – Толстой, и позже, философ Соловьев с просьбой простить революционеров. «Пусть царь и самодержец заявит на деле, что он прежде всего христианин» – писал Владимир Соловьев. Победоносцев укрепил царя в соблюдении строгих мер к террористам. «Люди так развратились в мыслях, что иные считают возможным избавить осужденных преступников от смертной казни», – возмущенно писал он.