Доля Ангелов (ЛП)

Эдвард умолчал о том, что как правило, после таких вылазок, отец использовал свой ремень на нем. В девяти случаях из десяти, и Макс был единственный, как правило, кто заваривал всю кашу, будь то взрыв фейерверка на крыше гаража или галопом на лошади въезжая в главные двери Истерли, или позаимствовав у отца один из его роллс-ройсов, оставив его в чистом поле внизу холма.

Он слегка улыбнулся самому себе. Конечно, в других семьях возможно не все так ужасно. Роллс-ройсы, однако, были превосходными автомобилями во всех отношениях, с моделированные таким образом, чтобы ездить исключительно в оперу или в клубы. Но никак уж не в конце августа по полю в период сбора урожая кукурузы.

Боже, у него до сих пор стояла перед глазами картинка — последняя самая совершенная модель Corniche 1995 IV, с низко посаженным бампером, была забита початками кукурузы, шелухой и стеблями. Уильяма Болдвена совершенно не позабавил этот вид, когда он обнаружил свою новую игрушку испорченной, после чего Макс не мог сидеть неделю.

Чтобы перестать вспоминать, Эдвард сказал:

— Прошлой ночью я был несказанно впечатлен тем, что ты совершила.

Шелби оглянулась на него и тут же отвернулась.

— Наб не такой уж и плохой. Он хочет стать более ответственным, и он сможет это вам доказать. Вам лучше работать с ним, и не всегда позволять ему делать то, что ему хочется.

Эдвард рассмеялся… и Шелби резко повернулась к нему. Она пялилась на него во все глаза, поэтому он спросил:

— Что?

— Я никогда не слышала, что вы… ну.

— Смеюсь? Да, наверное, ты права. Но сегодня все по-другому, словно у меня тяжесть свалилась с плеч.

— Потому что с Набом все хорошо? Он всего лишь немного порезался, и с его передними ногами все будет в порядке. Могло быть и хуже.

— Благодарю тебя.

— Не за что.

— Ты знаешь… я люблю этого жеребца. Я помню тот день, когда купил его. Я только вышел из реабилитационного центра, испытывая адскую боль тогда. — Эдвард остановился на светофоре у большой белой церкви с медным шпилем. — Когда я пытался перенести вес на правую ногу, у меня все время было такое чувство, будто опять ее сломал. И я сидел исключительно на опиатах, мой пищеварительный тракт разучился принимать что-либо другое и работать. — Как только включился зеленый, он нажал на газ и оглянулся. — В общем много всего объяснять, если коротко, то опиаты способствуют застою желудочного тракта, что почти так же плохо, когда ты принимаешь наркотики. Боже, я никогда раньше не ценил обычных основных функций организма. Наверное, это никто не ценит. Мы бесконечно обсуждаем со всех сторон наше тело, мешок плоти, которое является средством, давать питание серому веществу, и принимаем обычную работу нашего тела как должное, если все отлично по жизни, постоянно жалуясь на его работу и как тяжело, или…

Эдварду пришлось пару раз взглянуть на свою пассажирку: Шелби по-прежнему сидела, повернувшись к нему в пол оборота, таращась на него, и да поможет ей Бог, с отвисшей челюстью.

Она выглядела не менее удивленной, нежели, когда занималась с жеребцом.

— Что? — спросил он.

— Ты пьян? И сел за руль?

— Нет. Последний раз я пил… прошлой ночью. Или позавчера. Я сбился со счета. Почему ты спрашиваешь?

— Как правило, ты немногословен.

— Ты хочешь, чтобы я перестал?

— Нет, вовсе нет. Это… хороший знак.

Эдвард подъехал к перекрестку. И ему пришлось напрячь память, чтобы вспомнить в какую сторону двигаться.

— Я думаю, что налево.

Они проезжали мимо торговых магазинчиков с ювелирными украшениями, салонов красоты, студии пилатес и бутика, продающего светильники. Потом мимо многоквартирных домов в три этажа, из кирпича, с припаркованными машинами.

«Сколько жизни, — подумал он. — Сосредоточено на земле».

Смешно, но раньше его единственное отношение к миру было связано с его статусом благородной семьи Брэдфордов, он игнорировал всех этих людей, занятых своей жизнью. Не потому, что он брезговал общаться с ними или не уважал, а потому, что он, безусловно, чувствовал себя гораздо более значимым, благодаря тому количеству нулей, которые лежало у него на счете, до десятичной точки.

Боль и проблемы со здоровьем, похоже вылечили его от этого высокомерия.

— Вот он, — с триумфом произнес Эдвард. — Я помнил, что он находится здесь.

Припарковавшись перед уютным маленьким ресторанчиком напротив, через улицу, он попытался обойти машину, чтобы открыть перед Шелби дверь, но его лодыжка и нога не могли двигаться так быстро, как хотелось бы, и она не стала дожидаться его, открыла дверь и вышла. Вместе, они перешли проезжую часть, он придержал перед ней дверь, когда они входили внутрь.

Эдвард глубоко вдохнул запах специй и жареного цыпленка, его желудок заурчал.

— Я узнал об этом месте, — сказал он, оглядывая переполненный зал, — от Мое. Он пару лет назад говорил мне что-то про этот ресторанчик и, наконец, как-то привез отсюда еду. Это было еще до… до Южной Америки.

Их проводили к столику в глубине зала, который ему как раз очень подходил. Поскольку он отличался от посетителей, был не из этого района, и ему совершенно не хотелось внимания на свой счет. Сегодня вечером? Он хотел быть таким же, как и эти посетители: обычным человеком не лучше, не хуже, не богаче, не беднее.

Открыв меню, он выбрал пару блюд.

— А как долго вы знаете Мое? — спросила Шелби, осматриваясь кругом.

— Годы. Он начал работать в Red & Black, когда ему было четырнадцать или пятнадцать, развозил сено и убирал в стойлах. Он умный парень.

— Он отзывается о вас с большим уважением.

Эдвард отодвинул от себя меню.

— Это взаимно. Мое для меня как брат во многом. А Джоуи, его сын? Я его знаю еще с пеленок.

Фактически, Джоуи и являлся причиной, почему они были здесь.

Эдвард вспомнил выражение лица парня, когда он наблюдал за Шелби, пытающейся укротить Наба.

Обычно, Эдвард никогда не вмешивался в чужие дела, тем более такого характера. Но почему-то ему захотелось, прямо спросить у Шелби.

Прежде чем все изменится.

Подошла официантка, они сделали заказ, повивая воду, он спросил:

— По поводу Джоуи.

— Да? — Шелби подняла на него открытый и бесхитростный взгляд. — Что?

Эдвард крутил в руке вилку.

— Что ты о нем думаешь?

— Я думаю, что он очень хорош с лошадьми. Он никогда не теряет самообладание. У него все отлично получается.

— Ты думаешь, что он…

— Вы же не уволите его за то, что произошло прошлой ночью, не так ли? Это не его вина. На самом деле никто не виноват и…

— Что? Боже, конечно же, нет. — Эдвард отрицательно покачал головой. — Джоуи хороший мальчик. Мне просто интересно, что ты о нем думаешь,… ну, ты понимаешь?

Шелби пожала плечами.

— Он хороший человек. Но если вы спрашиваете меня, намереваюсь ли я иметь с ним какие-то отношения, ответ будет отрицательный.

Она замолчала, Эдвард подумал… «Конечно же, ты не заинтересована в нем, поскольку он не отмороженный саморазрушающийся ублюдок, как я».

— Шелби, мне нужно признаться тебе кое в чем.

— В чем?

Он сделал глубокий вдох.

— Ты права. Я кое в кого влюблен.

Глава 41

Пресвитерианская духовная семинария Чарлмонта занимала около сорока ухоженных акров рядом с одним из великолепных городских парков — Олмстед. Это было известное кирпичное здание, окруженное фонарными столбами, которые светили оранжевым в сгущающихся сумерках. Джин представляла себе кампус, местом, где никто не пил, вопрос секса вообще не стоял, потому что все были девственницами, и единственные вечеринки, которые устраивались здесь, проходили в скучном шахматном клубе, где иногда позволялся «Ред Булл».

Поэтому с одной стороны, было немного смешным и в то же время ироничным, что она остановилась перед входом… учитывая, с кем она пришла встретиться.

Стояло лето, студентов, конечно, не было, все спешили найти стоящие стажировки на эти теплые месяцы, которые могли сослужить в дальнейшем им хорошую службу. Кроме того, здесь также не было прогуливающихся администраторов и академиков. Красивые, извилистые тропинки, которые невольно напомнили ей кладбище, на самом деле, вели к общежитиям и классным комнатам, которые в настоящей момент пустовали.