Наследие

— Именно. Это один из способов умерить аппетиты чересчур деятельных Бессмертных. Есть и другие. Но все это сложная и тонкая работа, к которой никто и никогда не допустит рядовых агентов или архивариусов.

Он снова помолчал, доставая и закуривая новую сигарету.

— Думаю, ты уже понял, к чему я все это тебе рассказываю. Продажные посредственности, одержимые только стремлением к обогащению, в руководстве Ордена — катастрофа. Раковая опухоль, которую надо уничтожать без всякой жалости. И если возможно, то обходиться без громких скандалов, которые для единства организации тоже зло. Мысль о хладнокровном убийстве у тебя вызывает протест, это естественно и объяснимо. Но нет невинных жертв там, где идут грязные игры. Невинных — нет.

Арман покачал головой, усмехнулся коротко и допил свой коньяк. Отставил бокал.

— Ты, разумеется, прав. Ты вообще всегда прав, как я помню. Но… почему в Академии не объясняют все так, как ты сейчас? Почему останавливаются на первом пункте — наблюдаем, не вмешиваемся, служим истории, храним тайну?

— Ты сам уже ответил на этот вопрос. Большинству твоих сокурсников этого первого пункта достаточно. Они остаются рядовыми исполнителями.

— Значит, и строгость Устава существует только для них?

— Ты можешь представить себе армию, где каждый солдат может обдумывать и по-своему трактовать приказы командования? Много такая армия навоюет? Руководители Ордена отвечают и за свои решения, и за своеволие исполнителей, если такое случается. Устав тот же, пункты другие. Не менее строгие, можешь поверить.

— Ты говоришь мне все это, — проговорил Арман задумчиво, — а ведь я сейчас — тот самый рядовой солдат, которому не полагается слишком много думать.

Лафонтен передвинулся немного, удобнее устраиваясь в кресле.

— Да. Но те, кто думает и задает вопросы, не остаются в рядовых. И ты там задержишься ненадолго.

— Потому что мой отец — Верховный Координатор? Ты собираешься организовать мне ускоренный карьерный рост?

Он негромко рассмеялся:

— Даже не надейся. — И продолжил уже серьезно: — Тебе не будет нужна моя помощь, Арман. Ты сам не сможешь по-другому. Потому что — да, потому что ты мой сын. Потребность быть первым записана у тебя в генах. Ну как, я ответил на все твои вопросы?

— Да, на все. Но это не совсем то, чего я ждал.

— Значит, твой отец тоже не образец совершенства.

— Мой отец самый лучший на свете, — произнес Арман с улыбкой…

*

…Почему это помнится так явственно? Да, все было именно так, как он сказал сыну. Он сделал все, чтобы не повторилась история с Валера. Чтобы в руководстве Ордена были люди, действительно преданные делу, а не только своему кошельку. Конечно, случалось всякое, и досадные промахи, и разочарования в людях. Это жизнь, иначе быть не может. Но прошло много времени, на самом деле много. Большинство из тех, с кем он работал тогда, уже ушли от дел, кого-то нет в живых. Где же искать связь тех событий с сегодняшними?

Если она есть, эта связь, мысленно поправил он себя. Если не шутит злые шутки с памятью внезапно обретшая четкие очертания тень небытия.

Он придвинулся к столу, возвращая внимание настоящему. Еще одно донесение, полученное только сегодня утром, лежало в стороне от «пасьянса» — он еще не мог решить, где место этой карты.

«Сегодня в 5:07 была зарегистрирована и пресечена попытка несанкционированного доступа к центральной базе данных с паролем полевого агента Марка Дюпре.»

Уже есть хоть что-то конкретное. Имя агента и факт несанкционированного доступа. Приказ разыскать этого Марка Дюпре он уже отдал. Настораживало то, что временным назначением неудачливого хакера был Митос. То есть Адам Пирсон. Совпадение?

Он еще раз пробежал взглядом текст сообщения. Включил интерком:

— Дана, соедините меня с информационной службой.

— Да, месье Антуан.

Спустя пару минут она доложила:

— Месье Льюис Кларк на линии.

Лафонтен снял трубку с телефона.

— Добрый день, Льюис.

— Слушаю вас, месье Лафонтен.

— Нет, это я вас слушаю. Каким образом удалось пресечь сегодняшнюю попытку несанкционированного доступа? До сих пор сообщения были не столь победоносными.

— Предупреждение, месье Лафонтен.

— От кого?

— От Джозефа Доусона.

— Оч-чень хорошо… О чем именно было предупреждение?

— О возможной фальсификации Хроники Шарля Буто.

— Хорошо. Спасибо.

Он выключил связь и снова посмотрел на лист с донесением.

Выводить Доусона из игры определенно было бы глупостью космического масштаба. Он не ясновидящий, и Хроник всех наизусть не знает, но как-то смог заподозрить фальсификацию. Кто, как не друзья-Бессмертные, поведали ему подробности биографии Шарля, которым он сам никогда не занимался? Можно говорить что угодно, о нарушении Устава и тому подобных безобразиях, но отказываться от доступа к такой информации!

*

…Сегодняшний вечер ему предстояло провести в компании Роше. Профессор не приглашал его в клинику, приезжал сам, и сегодня был как раз такой день.

Осмотр получился долгим и дотошным; лежа в постели, Лафонтен наблюдал, как Роше записывает результаты — это был хороший повод смотреть в нужную сторону. Стол был справа от кровати, а налево лучше было не оглядываться. Хотя капельницы доставляли ему не столько неприятных ощущений, как шприцы. А может, это Роше распорядился добавлять в раствор какой-нибудь транквилизатор.

Спать не хотелось, но было тихо и спокойно. Немного досаждала боль в месте пониже спины, но она уже почти прошла.

Он улыбнулся про себя. Роше, перед тем, как делать очередную инъекцию, осмотрел его руки выше локтей и остался очень недоволен. Пошептался с Мадлен, потом выслал ее из комнаты и, вернувшись к кровати, сказал:

— Друг мой бесценный, врачи не зря считают самой подходящей для уколов совсем другую часть тела. Не нужно себя мучить, тем более при твоих фобиях. Мы не в офисе, я не женщина, так что развязывай пояс и ложись на живот…

Прохладные пальцы мягко коснулись запястья его правой руки, лежавшей поверх одеяла. Он открыл глаза и увидел рядом с собой Роше.

— Извини, — сказал профессор, присаживаясь на край кровати и глядя на наручные часы. — Не хотел тебя будить.

— Я не спал, — откликнулся Лафонтен.

Роше, сосчитав пульс, выпустил его запястье и заметил:

— И чему ты улыбаешься, если не секрет? Последнее время улыбка на твоем лице — гость нечастый.

— Да так, вспомнил кое-что. Последний раз медсестру со шприцем я допустил до своей задницы в шестнадцать лет. И сказала-то она что-то совсем невинное, но я же мальчишкой совсем был. И жутко оскорбился. И с тех пор…

— Ну вот, повод вспомнить молодость, — не сдержал улыбки Роше. — Признайся, так ведь легче?

— Легче, — признался Лафонтен. — Но в офисе все будет по-старому.

— Упрямец, — вздохнул профессор. — Как твоя Дана? Справляется с новой ролью?

— Справляется.

— Беспокоишься за нее?

— Как тебе сказать. Она… выполняет одно задание, дело может оказаться опасным… Она не из пугливых, но все-таки…

— Девочка любит тебя, Антуан, — без всякого перехода заявил Роше.

— Я знаю, — тоскливо усмехнулся он. — Знаю, Луи. Но что дает ей эта любовь? Роль сиделки при больном старике? А если я еще начну отвечать взаимностью… Пусть лучше думает, что я ничего не замечаю.

— Ну и напрасно, — вздохнул Роше. — Я бы сказал…

Заливистая трель телефона прервала его фразу.

— Луи, будь добр, передай трубку.

— А может, послать всех к черту? Ты же отдыхаешь.

— Эту линию используют только в экстренных случаях. Что-то случилось. Нужно ответить.

Он взял телефон и, глянув на номер, нахмурился.

— Слушаю вас, Джозеф.

— Простите, что беспокою, господин Лафонтен, — послышался в трубке встревоженный голос. Доусон, похоже, от волнения не заметил, что говорит по-английски. — Дело спешное… Митос исчез.

— Что? — Лафонтен, забыв о капельнице, дернулся сесть на кровати; Роше охнул и схватил его за плечи, прижимая к подушкам. — Как — исчез? Когда?