Наследие

— Нет. — «Ты уже знаешь. Иначе не задал бы этого вопроса.»

Арман кивнул, снова сел в кресло. Взял с подноса бокал, налил на треть коньяка. Посидел еще молча, грея бокал в ладонях.

— Значит, все дело в нарушенных клятвах. Знаешь, мне всегда виделось что-то искусственное в этих правилах. Да, работу нужно делать хорошо, но платить за плохо сделанную работу жизнью? И все в такой тайне…

Лафонтен печально улыбнулся.

— Мне всегда казалось, что преподаватели Академии переоценивают наивность студентов… Много ли твоих соучеников задавалось такими вопросами?

— Как ни странно, нет. Большинству хватало объяснений про долг перед историей и истиной, и необходимость держать все в тайне ради общей, в том числе и их собственной, безопасности.

— Что ж, ничто не ново в подлунном мире. — Он посмотрел на дымящуюся сигарету, взял свой бокал и сделал глоток. — Послушай меня, Арман, сейчас я скажу много такого, о чем студентам Академии не говорят. Если тайну хранят, только чтобы оставить ее тайной, за нее не стоит ни умирать, ни убивать. Но тайна Бессмертных охраняется не ради ее самой. Скажи мне, ты знаешь, что такое витано?

— Ну… это жизненная энергия, которая делает Бессмертных такими, какие они есть.

— Да, верно. Но что это такое?

Арман смотрел на него молча, ожидая продолжения.

— Многие пытались дать определение этому явлению, но безуспешно. До инициации его присутствие определить невозможно. В момент Первой Смерти оно оживает, навсегда останавливая в теле Бессмертного процесс старения. Вроде бы все ясно — состояние тела фиксируется и восстанавливается потом после любых повреждений по генетической структуре… Однако Бессмертные живут и меняются. Они могут худеть, полнеть, наращивать мышечную массу, отращивать и стричь волосы. Но если Бессмертный вдруг умирает от какой-то травмы, то спустя короткое время приходит в себя, будто просыпается. И остается таким же, каким был вот сейчас, а не в момент Первой Смерти. А при серьезных травмах их тела восстанавливаются и более основательно. При ожогах, например, после пожаров или церковных казней. В Хрониках есть масса свидетельств — восстанавливается все, вплоть до длины волос. Каким образом это происходит — не знает никто. Еще непонятнее обстоят дела со шрамами. У Бессмертных такие «украшения» крайне редки, даже полученные до Первой Смерти. И остаются они только на голове или шее. Здесь самый известный случай — Антоний Калас. Он в двадцатом году нашего века из-за рваной раны на шее потерял голос. Прекрасный оперный баритон, как говорится в Хрониках. При этом перерезанное горло — вряд ли редкость среди любителей холодного оружия. А шрамами на шее и горле Бессмертные на каждом шагу не щеголяют. Почему? Ответа тоже нет. Еще одна странность: то, что порой вместе с витано победитель получает некоторые черты характера побежденного. Историю Дария рассказывают всем студентам, но есть случаи и не столь масштабные. Когда убежденный одиночка вдруг начинает искать общения и устойчивых связей, недалекий солдафон вдруг проникается любовью к живописи, а то и еще проще — любитель пива превращается в ценителя тонких вин. Это мелочи, да, но исследователи всегда обращают внимание на подобные случаи и отслеживают, какие еще перемены происходят потом с объектом. А если взять идею Приза и Сбора…

— Но Приз — легенда.

— Откуда известно, что это только легенда? Взгляни: чем дольше живет Бессмертный, чем больше на его счету поединков, тем больше его энергетический потенциал. Поединки сильнейших Бессмертных сопровождаются такими выбросами энергии, что горит все электрооборудование в радиусе нескольких десятков метров. Если случится так, что вся энергия, которой обладают нынешние Бессмертные, соединится в одном — что будет? Какую силу обретет Единственный?

Арман удивленно покачал головой:

— Звучит как-то не очень привлекательно. Может, поэтому некоторые считают, что уничтожить всех Бессмертных было бы безопаснее?

— Люди, люди… — саркастически усмехнулся Лафонтен. — Безопаснее чем что? Как можно оценивать опасность явления, сущность которого неизвестна? Природа ничего не создает просто так. Кто скажет точно, что случится с нашей планетой, если с нее исчезнут Бессмертные? Никто. Кто скажет, что случится, если на Земле останется один Бессмертный, но не в результате Игры, а нашими стараниями? Никто. Кто скажет, куда исчезает витано, когда не передается другому Бессмертному? Снова никто. Но при этом масса людей рассуждает именно так, как сказал ты: я не знаю, что это и зачем, значит, это надо уничтожить. Даже сейчас, когда эпоха религиозного мракобесия стала достоянием истории. И что у нас получается в итоге? С одной стороны, специфическая и не имеющая объяснений в рамках традиционной науки мощь, которую носят в себе существа, ни физически, ни психологически, ни интеллектуально не отличающиеся от людей. Какая сила дает им жизнь, откуда они приходят, неизвестно, но они есть, они живут среди людей и очень активно в этой жизни участвуют. С другой стороны, люди. Социум, который по массе причин не готов воспринять правду об этих существах, сейчас, как и тысячу лет назад. А между ними — мы. На всех языках название Ордена обязательно имеет значение «Страж». Тот, кто стережет, а не пассивный зритель. Никому неизвестно, с этой ли целью Орден создавался изначально, но на сегодняшний день цель его — не просто сохранить истину для истории, но сохранить ее до тех пор, пока люди не будут в состоянии ее принять и правильно оценить. До тех пор хранимое нами знание опасно, так же, как было бы опасно автоматическое оружие, внезапно закинутое в эпоху луков и стрел.

Он умолк, бросил в пепельницу догоревшую сигарету. Взял бутылку и долил коньяк в свой бокал. Выпил залпом.

— Ты говорил об Ордене много, но о таких подробностях речи не заводил никогда, — негромко заметил Арман.

— Потому что прежде ты не задавал мне таких сложных вопросов, сын. А раз начал спрашивать и задумываться — время для разговоров пришло. Так вот… Случаев, когда тайна Бессмертия выходила наружу, предостаточно, и все они заканчивались трагедией. Именно потому, что недоступное пониманию вызывает страх и агрессию. А сейчас к страхам и суевериям добавилась другая крайность — стремление все разобрать на части, изучить и непременно использовать. Поэтому Орден оберегает свою тайну не только от Бессмертных, но и от всевозможных ученых и спецслужб. От этих даже, пожалуй, больше. Обратная сторона — то, что наше знание лишает и Бессмертных преимущества, которое они имеют, оставаясь среди людей неузнанными. Их отношения между собой диктуются условиями их Игры, в себе подобных они в первую очередь видят соперников в борьбе за пресловутый Приз. Союзы Бессмертных числом больше двух редки и кратковременны. Будь между ними больше единства — что могли бы противопоставить им люди? Только знание. Знание, которым обладают сейчас Стражи. Хотя они и поодиночке способны натворить многого, чего не стоит оставлять без внимания.

— А как же наше первое правило — наблюдать и не вмешиваться? — заинтересованно прищурился Арман.

— А мы и не вмешиваемся, — возвратил многозначительный взгляд Лафонтен. — В Игру. Там они сами между собой хорошо разбираются. То, что делается помимо Игры — дело иное. Мы не играем роль киногероев, благородно спасающих людей от воплощений Зла. Люди сами делают себе подобным столько гадостей, что никаких Бессмертных не надо. Но вот пример помасштабнее… Есть среди них любители политических игр. На авансцену выходить им по понятным причинам нельзя, они предпочитают быть в тени смертных — политических и военных деятелей. А им, надо сказать, свойственна специфическая инертность мышления. Они меняют личность, но не считают нужным менять испытанные схемы действий. И вот, если за спиной некоего политика появляется серый кардинал из нашей картотеки — действия этого политика становятся предсказуемыми. Разумеется, если знать, на что опираться в прогнозах. Орденские исследователи и аналитики это знают.

— И они могут сделать информационный вброс под видом независимого политологического исследования?