Страница 28 из 65
Все прошло не так успешно, как ей хотелось.
Схватить всех четверых ее воинам не удалось. Они приволокли с собой только одного. Их пленник был Бессмертным.
Замечательно!
— Только один? — спросила она, рассматривая пойманного разбойника.
— Да, госпожа, — отозвался командир отряда. — Удивительно, но они сумели уйти. Нам повезло, а то бы и этого упустили.
Она кивнула:
— Я верю, что вы сделали все возможное. Недаром до них никто не может добраться. Посмотрим, кто попал нам в руки!
Она спрыгнула с коня и подошла ближе. Видно было, что четверо сильных мужчин удерживают пленника с трудом — если бы не меч, приставленный к его горлу, он бы вырвался. Ребекка окинула взглядом его фигуру, пригляделась к лицу.
— Он не из греков, это точно… Я хочу с ним поговорить. Наедине.
— Но, госпожа, это опасно. Что, если у него припрятано оружие?.. И потом, ты же слышала, что о них рассказывают. Кто знает, на что они еще способны?
— Ну так обыщите его и разденьте, чтобы негде было прятать оружие. А колдовства я не боюсь.
По тому, как гневно сжались кулаки пленника, стало ясно, что греческую речь он понимает.
Чтобы выполнить приказ, его пришлось оглушить. Ксантия спокойно наблюдала, как с него стаскивают оружие, доспехи, потом одежду. Когда на нем осталась только куцая набедренная повязка, Ксантия махнула рукой:
— Привяжите его к тому дереву и приведите в чувство.
Выполнили незамедлительно. Пришел в себя пленник не сразу, даже после того, как его окатили холодной водой из ближнего ручья.
Ксантия отослала свиту, повторив, что желает поговорить с ним наедине. Когда воины удалились на расстояние голоса, она достала из сумки кусок чистой ткани, присела рядом с еще бесчувственным пленником, запрокинула ему голову и начала осторожно вытирать лицо. Мокрые черные волосы его уже не торчали дикими прядями, синяя краска, которой было раскрашено лицо, мало-помалу исчезала, оставаясь на ткани. Наконец Ксантия отодвинулась и удовлетворенно кивнула сама себе. Потом внимательнее всмотрелась в тонкие, аристократические черты.
Как этот человек мог оказаться среди разбойников? По своей воле или по принуждению? Он Бессмертный. Какой силой можно принудить его к чему бы то ни было?
Она отодвинулась еще на шаг. Он был красив, как ожившая статуя. Сколько известных ей художников возносили бы благодарности всем богам, доведись им заполучить такую модель! Может ли столь совершенная форма быть пустой или наполненной только злобой и ненавистью?
Он пошевелился, вздохнул и открыл глаза. Дернулся, оглянулся, пытаясь оценить свое положение. Потом уставился на Ксантию. Она была уверена — он не знает, как себя вести.
Больше того, он боится!
Боится ошибиться. И отчаянно соображает, что лучше сказать и сделать.
Она встала и откровенно прошлась взглядом по почти обнаженному телу, намеренно сверху вниз. Его связали так, что он не мог ни отодвинуться, ни отвернуться. Румянец проступил на его бледном лице.
— Ну, что смотришь? — зло бросил он по-гречески. — Думаешь, не успеешь наглядеться? Успеешь… Знаешь, что с тобой сделают мои братья, когда придут за мной?
Ксантия улыбнулась. Первая попытка. Она приблизилась и стремительным движением извлекла из-за спины меч.
— Я знаю, что они сделают с тобой, — сказала она, приставляя меч к его шее. — Похоронят. Возможно, с почестями. Если ты не вспомнишь, где находишься.
Он проводил взглядом движение клинка, потом сказал без малейшей агрессии:
— Извини. Это было глупо.
— Так-то лучше.
Первая попытка оказалась неудачной, что он попробует теперь?
Ксантия присела на одно колено, опершись на меч:
— Кто ты?
— Зачем тебе знать?
— Мне интересно. Ты Бессмертный.
— Мы все Бессмертные.
— Но почему ты?
— Не задавай глупых вопросов, — зло усмехнулся он. — Ты думаешь, меня кто-то заставил? Хочешь спасти несчастного? Не выйдет.
— Не хочу я тебя спасать. И о ваших «подвигах» я наслышана. Просто я не верю, что ты…
— Ну так посмотри на меня получше!
— Нет, — возразила она, встала, ушла к своей лошади и достала из сумки небольшое зеркало. Вернулась. — Ты сам посмотри на себя.
Он глянул в зеркало и нахмурился. Ему неприятен вид собственного лица? Или все дело в том, что исчез дикарский раскрас?
— Что тебе от меня нужно?
— Ничего.
— И ты не хочешь узнать, где мои братья?
— На что мне твои братья? Если они окажутся настолько глупы, что объявятся, мы переловим их так же, как схватили тебя. Я не буду пачкаться. Прикажу своим воинам убить их. А что делать сейчас с тобой, я еще не решила. Это зависит от тебя.
Он долго молчал, потом спросил уже без тени злобы, устало:
— Что ты хочешь получить за мою жизнь?
Она в свою очередь усмехнулась:
— Тебя.
— Меня? Что это значит? Я должен стать твоим любовником? Или рабом?
— Нет. Я хочу, чтобы ты перестал быть их рабом.
— Не понимаю.
— Так подумай. Ты ведь умеешь, правильно? — она придвинулась ближе. — Я не верю, что ты с ними по доброй воле. Если я отпущу тебя сейчас…
Она не договорила. Он наклонился вперед, насколько позволяли державшие его веревки, и поцеловал ее в губы.
Повисла долгая тишина. Потом Ксантия медленно произнесла:
— Сделаешь это еще раз — и умрешь.
— Тогда сделай это ты.
Она снова усмехнулась:
— А ты наглец! Вот только на сей раз ты просчитался. Ты знаешь, что красив и что умеешь производить впечатление. Думаешь, что я поддамся твоему обаянию.
Он молчал, и она продолжила уже шепотом:
— А может, ты готов жизнь отдать за…?
Он глянул вниз. Острие ее меча упиралось ему в грудь.
Она так и не смогла тогда понять, что за выражение было в его глазах, когда он снова посмотрел ей в лицо, прежде чем наклонился и поцеловал ее второй раз.
…Она перерезала веревки, дав бездыханному телу свалиться на землю, укрыла его же плащом, потом вскочила на лошадь и, больше не оглядываясь, скомандовала выступление.
Вопросы задавать ей никто не стал. Убила и убила. К чему тревожиться из-за разбойника?
*
— Это был ты? — спросила Кедвин, закончив рассказ.
Митос не ответил. Молчал, перекатывая в ладонях зажигалку, потом встал и, уйдя к самой кромке воды, отвернулся. Что бы он ни думал прежде, это откровение застало его врасплох. Он не ожидал, что подробности его знакомства с Ребеккой известны кому-то еще.
— Значит, он сказал правду, — произнесла Кедвин.
Эта вроде бы невинная фраза внезапно обожгла Митоса, как пощечина.
— Кто? — спросил он, не оборачиваясь.
— МакЛауд. Он пытался намекнуть мне, что за тобой числится нечто, что может мне не понравиться. Значит, это правда.
— Нет, — Митос медленно повернулся. — Это не правда. Это половина правды.
Он чувствовал, что не нужно говорить все это вот так, но остановиться не мог — усталость и нервное напряжение брали верх.
— Я был не просто одним из Четырех. Я создал эту легенду! Без меня Четверо никогда не стали бы чем-то большим, чем мелкая разбойничья шайка. Они были актерами в моей пьесе. А я был и автором, и режиссером! Нравится тебе такая правда?!
Кедвин смотрела на него, напряженно выпрямившись и хмурясь. При последней фразе она решительно встала:
— Митос, что с тобой?
— Со мной? Ничего, — произнес он, дрожа от ярости. — Слишком много в последнее время развелось правдоискателей. Конечно, он сказал правду! Можешь пойти и расспросить его, при каких обстоятельствах ему самому пришлось эту правду узнать! И если ты…
Кедвин, подойдя вплотную, подняла руку и прикоснулась кончиками пальцев к его губам.
Митос осекся и замолчал, вспомнив, где находится и с кем разговаривает. Он попытался возразить, но Кедвин мягко обхватила его за шею, притянула к себе, и все так же молча закрыла ему рот поцелуем.
— Ну что? Успокоился? — спросила она, отстранившись. — Тогда давай все с начала и по порядку.