Страница 6 из 9
Молчание прервал Петр:
— Ираида, Вы должны меня выслушать.
Ее взгляд устремился в пол, словно она не хотела ни о чем говорить.
— Что Вы хотите сказать? — тихим, едва ли разборчивым голосом осведомилась Ираида.
— Поймите, Вы мне очень нравитесь… нет, нет, не то. — Он на несколько минут замолчал, а она не решалась говорить (тишина в этой ситуации ей нравилась куда больше).
Через несколько минут, когда они уже закончили танцевать, он опять заговорил.
— Можем ли мы пройти в сад, здесь слишком шумно.
— Да, конечно, — ответила Ираида, и молча направились к саду.
Они остановились между высокими кустами роз, под темным звездным небом. Ираида присела на скамейку, а Петр встал напротив нее.
Петр боялся начать разговор, но понимал, что если он не хочет недопонимания, то обязан начать его.
— О чем Вы хотели говорить? — прорвавшись сквозь свою застенчивость и страх, спросила Ираида.
Она боялась Петра. Боялась того, что он может с ней сделать. Боялась его просто потому, что по законам она может практически стать его вещью! А она человек! Она не вещь! И когда она станет замужней женщиной, никто ее не в праве больше защищать. Только муж. Только тот, кого она уже сейчас боится больше всего на свете.
— Я хотел поведать Вам о своих чувствах, — начал он и опять осекся.
— Сударь, если мое чувство Вам не безразлично, я хочу поведать Вам и о своих чувствах, — она сидела и не переставала смотреть на свой веер. Смотреть ему в глаза было страшно. — Я боюсь Вас. Не сочтите за дерзость или невежество, но, как я понимаю, мы говорим о чувствах без наигранности. Говорим правду. Вот моя правда — я Вас боюсь.
— Почему? — после небольшой паузы произнес Петр.
— Я перестану быть человеком для Вас, — ответила она, всматриваясь в изгибы своего веера.
Он слегка улыбнулся.
— Почему Вы так решили, сударыня?
— Потому что у меня есть глаза. Я вижу, как это бывает. Жена становится вещью, целиком и полностью принадлежащей мужу без своего на то желания. — Вырвалось из ее дрожащих губ.
По его лицу опять пролетела тень улыбки, но на сей раз она так быстро не исчезла.
— Будьте уверены, Ираида Егоровна, у нас все будет по-другому. Вы будете счастливы, а я постараюсь обеспечить Вас этим счастьем. Вы ни секунды не пожалеете о том, что стали моей женой.
Они помолчали около пяти минут. Ираида смотрела на звездное небо, еще не совсем черное, синее. Графиня Ленская непрерывно смотрела на небо и рассуждала о словах своего жениха. Бояться она его не перестала, но начинала верить.
Он стоял и смотрел на качающиеся от легкого ветра ветки яблонь и листочки на цветочных кустах. Она его несказанно удивила. Петр Савельев подозревал, что она стесняется его, но что боится.… Такого он предвидеть не мог.
— Ираида, я должен Вам сказать… собственно, именно поэтому я и позвал Вас на эту беседу, — неуверенно сказал Петр. — Я не хочу Вас обидеть или унизить. Я просто хочу поведать Вам правду до брака. Чтобы в будущем между нами не было недопонимания. Лучше сейчас все сказать. Ираида, Вы хорошая, умная, красивая, приличная дама. Вас ждет великое будущее! Я буду горд и счастлив, называть Вас своей женой, иметь с Вами общих детей, быть с Вами на всех приемах и балах. Правда. Но есть одна проблема. Я… я… Вас не люблю, — он сказал последнюю фразу почти шепотом.
— Петр, должна признаться, я не удивлена, — улыбаясь, проговорила Ираида. – Вас наверняка известили о женитьбе со мной, когда этот вопрос был полностью решен нашими предками. Здесь нет ничего странного или обидного. Как мы можем любить друг друга насильно? Это нормально. Я тоже Вас не люблю. Но у меня есть к Вам лишь один вопрос.
— Какой же?
— Будете ли Вы счастливы?
— Я… не очень Вас понимаю, — протянул Петр.
— Чуть ранее Вы сказали, что сделаете все, что Вам подвластно, лишь бы я была счастлива. А будете ли Вы тогда счастливы?
Он молчал и это молчание Ираида Ленская, которая была далеко не глупой барышней, приняла за ответ…
Мария Савельева, девушка двадцати пяти лет от роду, с тихим и спокойным характером. Она никогда и ни в кого не влюблялась. Родители: Аполлинария и Александр Савельевы очень обеспокоены этим. Чуть ли не на каждом приеме Аполлинария дает этакое наставление дочери:
— Встреть какого-нибудь дворянина и полюби его.
Насильно выдавать замуж дочерей Александр решительно не хочет. Он вообще очень любит и оберегает своих детей и хочет, что бы все были счастливы.
«Кто он?» — спрашивала сама у себя Мария, не прекращая сверлить его взглядом.
Она смотрела на князя Юрия Зарубова, только тогда еще не знала его имени.
Любовь ли это? А может, интерес. Может, ей просто интересен этот человек? В ту самую минуту Марию потянуло к философским размышлениям. Эта тяга к философии была для нее обязательной частью рассуждений. На любую тему она могла думать часами.
«Может, все же, подойти к нему и заговорить, — металась в ее голове совершенно бредовая и нетипичная для самой Марии мысль. Нет, нельзя. Зачем я ему? Здесь полно более красивых дам. Он такой прекрасный, я его не достойна. Хотя, откуда я могу знать о том, что он прекрасен, ведь я даже не знаю его имени! Нет! Имя здесь абсолютно ни при чем. То, что человек хороший и прекрасный, видно сразу и без имени. Это невозможно сыграть. Он прекрасный. У него глаза такие добрые и замечательные! Он очень хороший человек! И я со всеми своими недостатками его не достойна».
Она так глубоко погрязла в своих размышлениях, что даже не заметила, как предмет ее размышлений и рассуждений подошел к ней.
— Здравствуйте, миледи, — произнес он, улыбаясь.
Мария от неожиданности вздрогнула.
— Меня зовут Юрий Зарубов. Я князь. Юрий Дмитриевич Зарубов. А Вы Анастасия? Дочь князя Александра Савельева?
— Я дочь князя Савельева, но не Анастасия, а Мария. — Неловко улыбаясь, ответила Мария.
— Не согласитесь ли Вы потанцевать со мной? — уверенно предложил он ей и протянул руку.
«Это всего лишь танец, успокойся. Не о чем волноваться», — уговаривала себя Мария.
— Для меня честь потанцевать с Вами.
Дмитрий Савельев уверенно направился к Елизавете Головиной. Впрочем, тогда еще он не знал ее имени. Она оживленно говорила о чем-то с его племянницей Екатериной. И когда он подошел к ней и она посмотрела на него глубокими голубыми глазами, он был словно обездвижен ее красотой. Дмитрий полюбил ее. Так же, как когда-то полюбил Аполлинарию. Или даже сильнее.
В ту секунду, когда увидел ее, он благодарил Бога всеми известными ему словами благодарности. Благодарил за то, что дал еще один шанс. За то, что позволил снова полюбить. За то, что дал возможность быть счастливым.
— Вы не будете против, если я приглашу Вашу подругу на танец? — спросил он у Екатерины, когда немного пришел в себя.
Екатерина высокомерным и злобным взглядом посмотрела на дядю. Было видно, если бы не многочисленные гости, она бы высказала ему все, что думала и что так долго держала в себе. Но она промолчала.
— При чем здесь я? — сухо ответила Екатерина вопросом на вопрос. — Только бы она была не против.
Он перевел свой взгляд на предмет своего обожания.
— Я не откажусь потанцевать, — с идеальной, как казалось Дмитрию, улыбкой ответила девушка.
Он нежно взял ее за руку и, отойдя от уже покрасневшей от злости Екатерины, они начали танцевать, как и все, матредур[12].
— Как Вас зовут, барышня?
— Я Елизавета Головина. Дочь помещиков Николая и Агнес Головиных.
Последовало короткое, но очень напряженное молчание.
— А меня зовут Дмитрий Савельев. Я брат Александра.
— Вы тоже князь? — ахнула Елизавета.
— Нет, — на выдохе ответил Дмитрий.
Следующие полчаса он рассказывал ей свою историю. Рассказывал и думал, что обречен. Кто захочет иметь дело с убийцей? Но она все поняла. Она поверила в его раскаяние. И когда они прощались, она сказала: