Страница 20 из 176
Ксеня сразу понравилась Пантелею.
— Ну, ты уж не обессудь, если я, как старший брат… — Тут он слегка нагнулся и поцеловал Ксеню.
Та засмущалась.
— Милости просим… Сергей Аристархович, Клим Федорович, — обратилась она к Романову и Ананьину.
— Через час у нас партком, а вечером, если не возражаете, заглянем, — пообещал Романов. — А ты, Михаил, можешь остаться, раз такой случай.
— Как же так, присядьте хоть на минутку, — не сдавалась Ксеня. — Сейчас вот и Максим с Алексеем подъедут.
— Никак нельзя…
— Ждем вас к обеду, часам к шести. Не опаздывайте, — сказал Пантелей Романову и Ананьину.
— Постараемся, — пообещал Клим и тронул рукой шофера за плечо: — Поехали.
Ксеня, Михаил и Пантелей вошли во двор. Пантелей увидел в садике старика с белой бородой, в бумазейной застиранной рубашке, в холщовых штанах, в растоптанных тапочках на босу ногу. Догадался, что это тесть Михаила.
— Здравствуйте, Тихон Иванович!
Любопытство и нетерпение выгнали Константинова во двор. За годы службы в царской армии разных чинов он повидал, но красного генерала видел впервые. Босые пятки Тихона Ивановича как-то сами собой сошлись вместе. Он растерянно пожал протянутую руку. Удивился, как Пантелей узнал его, назвал по имени-отчеству. Ведь раньше они никогда не виделись.
Тут же, в саду, барахтались в траве Коля, сын Захара и Марфы, худенький мальчик лет девяти, и толстенький, с белыми курчавыми волосами, как у девочки, Володя — сын Михаила. Увидев старших, ребята перестали бороться, поднялись на ноги, отряхиваясь.
— А это что, ромб? — Коля показал пальцем на петлицу.
— Точно. А ты откуда знаешь?
— Тоже военная косточка растет, — заметил Михаил. — Все воинские знаки различия знает. А это мой, — с гордостью добавил он, подхватив Володьку на руки.
— Митька, ты чого ж на дерево злиз? А ну злазь виттеля. — Евгения Федоровна вышла на крыльцо, увидела Митьку на груше.
— А это чей же? — поинтересовался Пантелей Афанасьевич.
— Это Нюрин. Гостит у нас вторую неделю.
Митька тем временем легко, по-обезьяньи, соскользнул с дерева. Подтянул трусы, заправил в них выцветшую бледно-голубую майку и незаметно исчез.
— Та заходьте ж у хату, — пригласила Евгения Федоровна. — Чи з дорогы треба умыться? Ксеня, возьми чистый рушник у комоде.
Ксеня налила в рукомойник колодезной холодной воды, принесла чистое полотенце:
— А вот и Алексей!
Алексей почти вбежал во двор. Черные волосы — ежиком, глаза — зеленые, веселые. За ним шел худощавый Максим с Алешкиным солдатским фанерным чемоданчиком.
Алексей, увидев старшего брата, почтительно-озорно вытянулся:
— Здравия желаем, товарищ комбриг!
Снова объятия, гомон, шум во дворе.
Прихромал соседский подросток Толя. Как всегда, серьезный, сосредоточенный. На боку, на ремешке, болтался фотоаппарат, штатив — под мышкой.
— Толя! Вот молодец, что пришел. Карточку сделаешь? — обрадовалась Ксеня.
— Вам какого размера? Такого или такого? — Толя стал показывать образцы фотобумаги, сказал, сколько это будет стоить.
Толя охромел в раннем возрасте: упал с дерева, сломал ногу, и кость срослась плохо. Мать его брала в стирку белье у соседей, тем и зарабатывала. Отец бросил их и уехал неизвестно куда. Денег не хватало, и Толе приходилось подрабатывать фотографией. Сначала никакой определенной платы он не брал. Сколько дадут — и ладно. Но теперь у него была точно установленная такса. Толя любил делать карточки большие, групповые, и чтоб каждому по карточке.
— Побольше, Толя, побольше. Чтобы мы все поместились… — ответила Ксеня.
Толя засуетился, установил штатив, расставил треногу.
— Вас прошу сюда, в сторонку. Вы, дядя, — во второй ряд. Не загораживайте! Не загораживайте! Теперь хорошо.
— А теперь, Толя, сними нас отдельно. Братьев! В одну шеренгу становись! — скомандовал Пантелей.
Пантелей стал в центре — самый высокий, блондин, в мать, совсем не похож на братьев, слева — Михаил и Алексей, справа прилепился Максим, худенький, носатый.
— Внимание, снимаю. Минуточку! Еще раз…
— Ходить уже до хаты. Уси ж с дороги голодни. — Евгения Федоровна снова вышла на крыльцо. — Ксеня, та приглашай же дорогих гостей.
Ксеня, возбужденная встречей, счастливым, несвойственным ей звонким голосом приказала:
— Мужчины, марш за стол!
— После вас, Ксенечка, только после вас. — У Алексея такая же белозубая улыбка, как и у Михаила. Глаза только другие — с хитринкой, плутоватые.
«Ох, Алешка… Снятся кому-то кислицы. Не одной, наверное, голову задуришь!» — подумала Ксеня.
В доме распоряжалась Евгения Федоровна. Ей помогала розовощекая Марфа. Тяжелый дубовый стол с толстыми резными ножками выдвинули на середину. Стульев не хватало, поэтому принесли со двора две лавки. Евгения Федоровна накрыла их ряднушками, чтоб было удобнее сидеть. На столе стояла закуска: соленья, паюсная икра, моченые яблоки, терновка. Большими кусками был нарезан огромный золотистый от жира чебак. Над всем этим возвышался круглой формы высокий подовый хлеб. Евгения Федоровна всю ночь с ним провозилась, пока испекла. Жаль, тесто немного перестояло, с кислинкой получилось. Но гостям понравилось, хвалили.
Мужчины выпили водки. А женщин Пантелей угощал сладким душистым вином с «заграничным» названием — «Шато Икем».
Алексей сел сначала рядом с Пантелеем, но как только появилась молоденькая чернявая соседка Нина, подсел к ней.
Тихон Иванович, отяжелевший от выпивки и еды, допытывался у Пантелея, хорош ли немец как хозяин:
— Сын мий, Ананий, був в плену, у австрийцив. Австриец — хозяин гарный, а нимиц?.. — И наконец спросил о том, что его занимало больше всего: — Чи правда, шо ты вроде енерала?
— Не верится?
— Та не то шоб не вирилось, но хворма у тэбэ така ни енеральска. Ни тоби эполет, ни аксельбантов…
— Так я ж красный генерал, батя.
— Та так-то воно так, а усе ж таки…
За столом за разговорами просидели до вечера, зажгли лампы. Женщины стали готовить стол к обеду.
— А вот и я… — На пороге с видом заезжего факира появился Захар. В руке — ведро вареных раков, густо пересыпанных пахучим укропом.
— На шо ты цих страшилищ принис? — накинулась на него Евгения Федоровна.
— Мамаша, вы ничего не понимаете. Посмотрите, какой красавец. — Захар взял из ведра крупного, длинноусого, с огромными клешнями рака и сунул под нос подвернувшемуся под руку Митьке: — Хо!
— Захар, иди сюда, место есть, — позвал Михаил.
— Я тут примощусь, между бабами.
— Да там же негде.
— Мне много места не надо. Я, как прутик, в любую дырочку влезу.
Был он действительно сух, как прошлогодняя ветка. Еще суше Максима. Теперь, когда они сидели рядом, это было особенно заметно.
— Максим, ты чого такой невеселый? Молчишь и молчишь, — спросила его Марфа, подавая второе.
— Та хиба за моими братьями поспеешь?
— Максим у нас молчун, — сообщил Алексей.
— Та уж не такой, як ты, пустобрех.
— Ниночка, разве я пустобрех, я просто веселый. Правда?
Нина засмущалась, не зная, что ответить.
Вдруг раздался голос Романова:
— Мы не опоздали?
Из-за спины его выглядывал Ананьин.
— Это называется в шесть часов? — загремел Пантелей.
— Извиняйте. Задержались малость.
— Не извиняю! По штрафной им!
— По штрафной! По штрафной! — дружно закричали все.
— Проходите, Клим Федорович, Сергей Аристархович, — приглашала Ксения. — Садитесь, садитесь. Тут вам будет удобно.
Романова и Ананьина посадили рядом с Пантелеем. Налили в стаканы водки, поставили по тарелке с борщом.
— Вы давайте ешьте, — наказывал Пантелей.
Пока Романов и Ананьин закусывали, Пантелей подозвал Алексея:
— Куда на работу думаешь устраиваться?
— Осмотрюсь немного… Михаил вот на завод зовет.
— Правильно, — поддержал Романов, — механики нам вот так нужны, — и провел ребром ладони по горлу.