Страница 11 из 45
На это письмо граф через день получил ответ: «Милостивый Государь мой граф Николай Алексеевич! На письмо Вашего Сиятельства ко мне, коим угодно Вам было ходатайствовать по делу крестьян помещика Карра Ярославской губернии, просящего увольнения их в свободные хлебопашцы, я честь имею сим отозваться, что заготовленный о сем доклад мой не премину в непродолжительном времени подать к Высочайшему Его Императорского Величества рассмотрению и удостоверить тем в непременном усердствовании исполнить волю Вашего Сиятельства, честь имею быть с истинным и совершенным почтением Вашего Сиятельства покорный слуга князь Алексей Куракин. С.-Петербургъ, 6 августа 1809 года». Через четыре дня по получении ответа от князя Куракина, 10 августа, граф призывает к себе меня и Бобина и поздравляет с благополучным окончанием дела, говоря: «Вчерась только, то есть 10 августа, подписал о вас доклад министра Государь Император. Я и Бобин от радости стали кланяться ему в ноги и благодарили его, как сумели. После этого я подал графу пакет, в котором была положена немалая часть условной суммы, а остальную просили его обождать немного, до присылки денег из вотчины. Граф, не беря пакета и будто не понимая, в чем дело, принял строго серьезный вид и закричал на меня: «Это что? Взятка! Хорошо! Вы хотите меня, старика, царского слугу, подкупить взяткой! Я буду на Вас жаловаться кому следует», но, видя сильный испуг меня и Бобина, граф изменил свой вид и голос и с улыбкой ласково сказал нам: «Неужели вы не видели, что я пошутил с вами, сказав вам цену вашего дела. Мне по старости моих лет нужны не ваши деньги, а молитвы; я, слава Богу, по милости Царской доволен всем, деньги и без ваших на нужду имею, а вы при случае помолитесь Богу: я очень рад, что Господь привел так скоро покончить это дело». Потом, немного погодя, сказал: «Впрочем, за мои хлопоты и мне не мешает взять с вас взятку. Я слышал, что в вашем озере ловятся хорошие ерши; если не забудете, то при случае пришлите их мне на уху, и я скажу вам за это спасибо». Потом прибавил: «Теперь поведем речь о вашем пакете», и граф тут же назначил поименно, кому сколько дать чиновникам и писцам, которые участвовали в этом деле, говоря мне: «Хотя и этого они от тебя принимать не будут, но ты скажи подьячим, что это по моему приказу. Вы сами видите, что дело ваше было бы для них самое хлебное, если бы я не вмешался. Без этого же вашего приношения эти кляузники, наверно, станут роптать на меня и клянуть вас за то, что ко мне обратились»[25].
— Так, пожалуй, и случилось, Яков Дмитрич… А что же с сестрами?
— К великому сожалению, Филипп Алексеевич вскоре заболел, но повелел своим полюбовницам жить в его имении. Крестьяне, учитывая большие заслуги Марии и Александры, положили им от всего мира приличный пенсион, на что они недурно и жили. Однако через полгода барин скончался. Все мы очень скорбели по Филиппу Алексеевичу. Трижды в год все угодичские крестьяне проводили над могилой барина заупокойные службы — в день его рождения, именин и кончины. А вот с сестрами Зимиными получилось скверно. Как только барин преставился, крестьяне не только отказались им выплачивать пенсион, но и выгнали из дома помещика. Пришлось нашим благодетельницам перебраться в Ростов, где с немалым трудом пристроились смотрительни-цами воспитательного дома[26], где и умерли. А на барина до сих пор молимся.
— Нам бы такого барина, — вздохнул Андрей Гаврилыч.
— Ваш-то, Сергей Михайлыч Голицын, чу, три шкуры с мужиков дерет.
— Сущая беда, Яков Дмитрич. Такие оброки вздул, что ни вздохнуть, ни охнуть. Сил нет, чтоб заплатить. Почитай, едва ли не две трети мужиков подались в отхожие промыслы. Меня, слава Богу, огород спасает, а то бы и сам в отходники куда-нибудь пустился.
— Василий и Никита, сыновья твои, чу, у князя Шереметева не худо приютились?
— Многие лета этому князю.
В эту минуту в комнату вбежал мальчонка лет десяти. Увидел Артынова, поклонился.
— Доброго здоровья, Яков Дмитрич.
— Ишь ты, — улыбнулся Артынов. — Имя мое запомнил. И тебе не хворать.
— Благодарствуйте.
— Тебе чего, Дмитрий? — спросил отец.
— Чеснок я прополол, дозволь, тятенька, морковь проредить.
— Начинай с Богом, но не более полвершка друг от друга.
— Чай, не впервой, тятенька. Позвольте идти?
— Ступай, Дмитрий.
— Какой у тебя хороший сын подрастает, — крутанул головой Артынов.
— Грешить не буду. Любимец мой. Огородом живет. Хлебом не корми — дай на грядах потрудиться. Славный помощник растет.
— Славный. Понравился мне ваш Дмитрий.
— А у вас дочка славная. Кажется, Анастасией кличут. Помню, как ватрушкой меня угощала. Сколько уж ей?
— Да, почитай, ровесница твоему сыну. Ты почаще ко мне заезжай, Андрей Гаврилыч, и сына прихватывай.
— Непременно, Яков Дмитрич. Пусть разгуляется, а то его от огорода не оторвешь.
Артынов и Грачев расстались совершенно по-дружески.
С некоторых пор их встречи стали частыми, особенно после того, когда дочь Якова Артынова, Анастасия, стала женой Дмитрия Грачева, которые вскоре перебрались в Петербург, где с помощью сродников занялись огородным делом. Дела у молодых пошли настолько споро, что им удалось приобрести (не без содействия графа Шереметева) солидный участок земли, окруженный с востока Измайловским паратом, с юга — Обводным каналом, с запада — речкой Таракановкой, а с севера Кирпичным переулком.
В своих письмах Дмитрий Андреевич сообщал, что неплохо бы перебраться к ним и самому отцу, но тот решил творить «огородные чудеса» на родной земле, хорошо зная, что барин не позволит ему удалиться в Петербург.
Глава 3
ТАЛЬЯНКА
А Стеньке полюбились Угодичи: там и ребят побольше, и разгуляться есть где. Один Питейный дом да Кабацкая улица чего стоят! Правда, Стенька к зеленому змию пока не прикладывался, но ему любо было заглянуть в сам трактир. Тут тебе и подгулявшие купцы, пришедшие с Постоялого двора, и цыгане со скрипками, нагрянувшие Бог весть откуда, а главное — звонкая, веселая, разухабистая тальянка[27], сводившая с ума посетителей заведения.
Стенька норовил научиться игре у местного сулостского гармониста, но тот был вечно пьян и за учебу непременно требовал штоф водки. Стенька махнул на него рукой, но намерение свое не оставлял. Куда удачней у него был разговор с молодым угодичским музыкантом, Васькой Чеботарем. Тот тоже пил, но знал меру, поэтому мог играть в трактире сутками. В перерывах между игрой, его усердно потчевал в каморке хозяин трактира, Абрам Андреич Мягков, ибо Васька приносил заведению неплохой доход: чем разудалей гульба, тем больше опростают купцы свои бумажники.
— Играй, Вася, играй, я тебя не обижу, — говаривал трактирщик.
Свое заведение Абрам Мягков обосновал в известном месте — бывшем деревянном доме Филиппа Алексеевича Карра, который со временем выкупил зажиточный крестьянин из деревни Воробылово Яков Звездин; тот задумал внутреннюю перестройку комнат и даже массивной печи из зеленых изразцов с различными евангельскими притчами, изображениями и подписями православного нрава. Печь была на загляденье, но Яков Звездин был сам себе на уме: закончив перестройку и заменив образцы на белые, совершенно ничем не украшенные, он вскоре отдал дом под трактир Абраму Мягкову…
Когда хозяин заведения уходил из каморки — Стенька — тут как тут.
— Вася, дай попиликать.
— Опять ты. Пиликают поленом по сапогу, а на тальянке играют. И чего повадился?
— Тянет меня к твоей тальянке, Вася. Научил бы.
— Слух надо иметь, Стенька.
— А я что, глухой?
— Не разумеешь ты, паря. А ну спой про «ямщика».
— Зачем?
— А вот и испытаю твой слух. Да только во весь голос. Правда, песня для исполнения трудная, но ты уж постарайся.
Стенька спел.
25
Данный рассказ, описанный А. Артыновым, ведется от лица его отца Якова Дмитриевича. Для удобства чтения некоторые слова автором изменены. Поражает, с какой быстротой государь России Николай I, еще за полвека до освобождения крестьян, дал вольную сразу тысяче крестьян.
26
По воспоминаниям А. А. Титова в Ростове действительно существовало до 30-х годов это благотворительное заведение. Оно уничтожилось за ветхостью дома и больше не возобновлялось. Почти через полвека, ввиду крайней необходимости в этом приюте несчастных сирот и подкидышей, Ростовская дума 14 января 1876 года постановила, чтобы на капитал, образовавшийся от прибыли банка, открыть этот приют в городском доме, занимаемом исправником Недовесковым. Открытие приюта не осуществилось благодаря проискам подрядчиков и управских поставщиков Селиванова и Мазаева, настоявших, чтобы городской дом оставался по-прежнему в ведении исправника.
27
Тальянка — однорядная гармонь.