Страница 12 из 45
— Ишь ты, молодцом паря… А ну, покажи свою пятерню.
Вася почему-то пощупал каждый палец, а затем произнес.
— Подходяще. Обычно у верзилы пальцы короткие, у тебя ж пятерня ухватливая, блохой будет скакать по однорядке… Но когда мне тебя учить? Я ведь, Стенька, почитай, дни и ночи в трактире провожу. Угодичи-то на бойком Суздальском тракте. Купцы туда-сюда шмыгают и заведение не забывают.
— Ну, хоть самые азы, Вася.
— На азы как-нибудь время могу найти. А проку? Тебе свою гармошку надо заиметь.
— Отец денег не даст, — вздохнул Стенька.
— Ну вот, и пропадай, моя телега. А ведь из тебя вышел бы толковый гармонист. И слух у тебя добрый, и песни изрядно поешь… М-да. Копи, паря, деньги… Мне пора купцов тешить.
Вася взял из рук Стеньки тальянку и вдруг хлопнул парня по плечу.
— Мыслишка осенила. Ты песню «Ухарь- купец» знаешь?
— Как он на ярмарку ехал?
— Ту самую. Один из купцов всегда ее у меня заказывает. Я подыграю, а ты споешь. Не забоишься?
— А чего бояться? Эка невидаль.
— Молодцом. Только под тальянку прилаживайся, пой бойко, с выражением, иногда и в ухаря превращайся. Тут, брат, артистом надо быть, тогда и деньгу немалую зашибем.
— Думаешь, раскошелятся?
— Эх, Стенька. Ты еще плохо купцов знаешь. В кураж войдут — тыщи не жалеют. Идем. Подойдешь ко мне, пока тебя не позову.
В этот день трактир как никогда был забит ямщиками, мужиками из деревенек, ехавшими с Ростовской ярмарки, рыбниками и мясниками, перекупщиками и всякого рода барышниками,
Стенька начал задыхаться от терпкого духа кирпичного чая, смешанного с кислым запахом овчины и человеческого пота. Он обвел снулым взглядом весь этот черный люд, обжигающийся горячим пойлом, и невольно подумал: «Какие к черту купцы! С них и алтына[28] не вышибешь. Час назад сидели три купца, а ныне их и в помине нет».
И вдруг, как снег на голову, ввалились с десяток купцов в дорогих меховых шапках и романовских полушубках. Хозяин заведения мигом отвел им наилучшие два стола, а к столам тотчас подлетел невысокий, но крепко сбитый половой[29] с белым полотенцем наперевес, но трактирщик сам решил принять заказ.
— Чем желаете закусить, почтенные господа?
— Во рту маковой росинки не было. На твое усмотрение, Абрам Андреич, и «смирновочки», «смирновочки» побольше!
Суздальские купцы, едучи с Ростова, видимо изрядно проголодались; они уже не в первый раз останавливались в трактире Мягкова.
— Сей момент!
Мягков быстро отошел к буфетной стойке, на которой стоял огромный пузастый двухведерный самовар, отдал приказание поварам.
— Быстро! И чтоб в наилучшем виде!
Хозяин заведения почуял немалую выгоду, которая сегодня ждет его от суздальских толстосумов.
— Васька!.. Ты тут? Будь наготове. Чую, дело до плясовой дойдет. Потешь почтенных господ!
Стенька же пока притулился к ямщикам и жевал калач с маком.
Через час купцы были навеселе. Зашумели, загорланили. Один из них, румяный, рыжебородый, окликнул гармониста.
— Васька! Давай «барыню!»
— «Барыня» — не диковинка. Вы ее, Василь Данилыч, каждый раз заказываете. А не желаете ли «Ухаря-купца», да еще с первостатейным певцом?
— А я говорю, барыню!
— А я желаю «Ухаря» с песней. Даю червонец! — поднялся из-за стола чернобородый, плечистый купец в бархатной жилетке, поверх которой висела золотая цепочка от часов.
— Отставить! — громогласно выкрикнул Василь Данилыч. — Давай «барыню». Два червонца!
— «Ухаря!» Три червонца!
И тут началось. Купец в бархатной жилетке и плисовых штанах, заправленных в скрипучие сапоги, подбежал к музыканту и взмахнул перед его носом пятью красненькими.
— «Ухаря»!
Посетители ресторана ахнули, а кто-то даже звучно хлопнул в ладоши.
— Ай да Кирьян Силыч!
Василь Данилыч неторопко поднялся, также неторопко подошел к купцу и снисходительно высказал:
— Мелочишься, Кирьян. Сотенную!
Ресторан ахнул в другой раз. Вот оно, купеческое ухарство: два толстосума в задор вошли. Теперь начнут сорить мошной, и никто не захочет отступать, ибо отступление перед всем честным народом — посрамлению подобно. Повезло гармонисту!!
— Две сотенных! — рявкнул Кирьян.
— Две с половиной!
— Три
— Полтыщи!
Василь Данилыч заглянул в бумажник и, отчаянно взмахнув рукой, ретировался. Вася под восторженный гул торгового люда принял фееричную для него сумму денег и лихо крикнул:
— «Ухаря» с песней! Стенька, выходи!
Довольный победитель вальяжно вернулся к столу.
— Сколь живу, но такого не видел. Ошарашил, Кирьян Силыч. Теперь про тебя вся губерния заговорит. Случай-то неслыханный. И не жаль таких деньжищ? — проговорил один из купцов.
— Мелочевка. Люблю про «Ухаря».
Вася пробежался по пуговкам тальянки звонким переливчатым проигрышем, а затем шепнул:
— Не робей, Стенька, я тебе подпою. Купчина доволен будет.
И впрямь знатно спели. Кирьян Силыч громко притопывал ногой и хлопал в ладоши, а затем так звучно рассмеялся, что (как показалось посетителям заведения) затряслись керосиновые лампы, горевшие над потолком.
Расстегнув широкий ворот чесучовой рубахи и расправив пятерней окладистую бороду, он подошел к «артистам», обоих крепко расцеловал и вновь расстегнул бумажник.
— Вот вам еще пять красненьких. А теперь «русского», Вася. Гулять буду!.. Абрам Андреич! Всему честному народу по чарке вина. Пусть выпьют за купца Кирьяна Легостова! Гуляй, народ!.. Васька — с выходом. Играй, черт!..
Надолго запомнят этот день многие жители Угодич. Останется он в памяти и Стеньки: заработал на тальянку. Но далась гармонь не просто. Когда опьяневшие купцы вывалились из трактира и разошлись по своим зимним экипажам, Абрам Андреевич тотчас позвал Васю и Стеньку в свой кабинет, заставленный штофами, шкаликами и косушками из толстого зеленого стекла.
— Вынимай, Вася.
Вася беспрекословно выложил трактирщику все деньги. Абрам Андреич старательно пересчитал ассигнации и отделил гармонисту всего три рубля. В другое бы время (был взаимный на оплату уговор) Вася не заартачился, но тут ему словно вожжа под хвост попала.
— Так дело не пойдет, Абрам Андреич. Ищи другого гармониста!
— Ты чего выкобениваешься, милок? Всё, как договаривались.
— Всё да не всё. Я обещал этому парню денег на гармонь заработать. Он песню пел!
— Та-ак, — потянул трактирщик. — А ты, милок, со мной о том сговаривался?.. Нет? На нет и суда нет, и разговор окончен.
Вася — парень горячий — швырнул три рубля хозяину заведения и махнул рукой Стеньке.
— Пошли, паря. В ростовской ресторации будем деньгу зарабатывать. Примут за милу душу. Прощай, сквалыга!
Вася и Стенька двинулись, было, к выходу, но их остановил примирительный голос трактирщика:
— Охолонь, Василь Иваныч! Вернись!
— Ну?
— Получай на гармонь, парень. И откуда ты только взялся?.. А тебе, Василь Иваныч, два рубля добавлю. И так будет завсегда. Играй на здоровье.
— Другой разговор.
Выйдя на улицу, Стенька сказал:
— И чего ты, Вася, за такие деньги перед трактирщиком стелешься? И впрямь, шел бы в Ростов. Такого гармониста с руками оторвут.
— Не могу я, Стенька, из Угодич уйти.
Сказал и почему-то вздохнул.
— Да кто тебя держит? Кажись, бобылем живешь.
— Живу бобылем, а по ночам к зазнобе хожу. Никак, навек присушила она меня.
— Да ну тебя! — рассмеялся Стенька. — В Ростове другую зазнобу найдешь. Город!
— Другой — не надо. Лучше моей милаши никого на свете нет. И кончим на этом балясы точить. Завтра поедем в уезд гармонь выбирать…
Отец к забаве сына отнесся не только с прохладцей, но и резко отрицательно.
— Где гармонь, там и вино. Пропадешь, Стенька. Отвези назад!
— Не сердись, батя. О тальянке я давно мечтал, а вином я не балуюсь. И на дух не надо!
28
Алтын — три копейки.
29
Половой — официант.