Страница 8 из 23
Рубинштейн утверждает творческий характер любого познания – осуществляется ли оно ученым или его учениками, он пишет, что человек «не только объект воспитания, но и субъект, у которого происходит внутренняя работа над тем, что он воспринимает». Нетрудно увидеть, что здесь слово «работа» означает «деятельность», тем самым деятельность сближается с познанием, а мысленное, идеальное, в свою очередь, онтологизируется. Итак, основная идея статьи – субъект деятельности, ее творческий характер и развитие ее творца. Деятельность осуществляется и субъектами – студентами совместно с наставником, и учителем, проходящими процесс познания, совместного мышления. Здесь дается и критика рецептивности традиционной дидактики, отрицающей и мысль, познание, происходящие в процессе обучения, и их самих как субъектов. Так Рубинштейн наметил путь к еще более детальному анализу познания, уже как научного, в цикле статей 1920-х годов. Поскольку первый круг идей этой статьи непосредственно примыкает к нескольким другим неопубликованным статьям, посвященным проблемам познания, научного познания, знания, науки, мы проанализируем их ниже. Тем более что, согласно примечанию Рубинштейна, данная статья и несколько неопубликованных составляли главы одной книги.
Как отмечает К. А. Абульханова в комментариях к 3-му изданию фундаментального труда «Основы общей психологии», развитие впервые раскрывается с диалектико-материалистических позиций в совершенно новом качестве – не как поступательное линейное, где каждая последующая стадия следует из предыдущей, но носящая характер одновременного обратного воздействия последующего действия, но не только на предыдущее, а на самого субъекта этого действия. Как мы увидим далее, это понимание развития Рубинштейн сближает с понятием функционирования[14], рассматривая самореализацию в деятельности как функционирование некой системы, в которой личность становится субъектом. Заметим, что позднее, в связи с его обращением к марксову понятию труда и его собственной, опирающейся на идеи 1920-х годов трактовке, С. Л. Рубинштейн поднялся к более философскому и обобщенному понятию деятельности. Последнее имплицитно предполагало и то, что не всякая деятельность развивает личность, т. е. превращает ее в субъекта. Однако это ограничение, связанное с социальной конкретизацией философской проблемы, отнюдь не снимает принципиального положения Рубинштейна, что в деятельности возможно развитие личности. Разумеется, для дальнейшей его теоретико-эмпирической конкретизации требуется выявление того, при каких условиях, способах, виде деятельности, какая личность способна в ней развиваться.
Здесь в единстве представлены проблемы: субъекта деятельности, развития и личности — все те принципы, которые в будущем Рубинштейн разовьет как отдельные звенья своей целостной и одновременно разветвленной концепции. Очень важно отметить именно внутреннюю взаимосвязь идей С. Л. Рубинштейна, представленных в этой небольшой программной статье. А также то, что проблемы познания переключены в контекст задач педагогики (чтобы доказать активность познания и совместность субъектов познания). В число важнейших из них входят и задачи воспитания, прежде всего морального, нравственного, этического (так протягивается нить к проблеме этических отношений субъекта в «Ранних рукописях»). Личность же выступает и как субъект познания, и как субъект воспитания, и как субъект этический в своих нравственных деяниях, и как субъект творческой самодеятельности.
Позже Рубинштейн ввел в психологию как основополагающий методологический принцип единства сознания и деятельности. Здесь же проявляется общий философский принцип субъекта в более конкретных отношениях – этического, познания, деятельности. Поскольку впоследствии «уравнение» методологического принципа включало только связь сознания и деятельности, но не субъекта, можно предположить, что последний сохранился как имплицитный (как уже само собой разумеющийся) в трактовке этой связи. Ведь уже на основе анализа работ 1920-х годов видно, что Рубинштейн доказал: не сознание является демиургом, субъектом, а в этом качестве выступает человек, обладающий сознанием. Однако понятие сознания не является одним из ведущих в 1920-х годах, таким оно становится в единстве с деятельностью в последующие периоды – в 1930-е, 1940-е, 1950-е годы: в 1930-е и 1940-е оно включается в принцип единства сознания и деятельности; в 1950-е годы входит в заглавие монографии «Бытие и сознание» (1957).
Как соотносил С. Л. Рубинштейн понятия сознания и познания? Очевидно, что употребление первого исходило из философской (прежде всего, гегелевской традиции). Идею замкнутого в себе, объясняемого из себя самого сознания разрабатывал и Э. Гуссерль, принадлежавший к Марбургской школе, которая сводила все к субъективности. Рубинштейн выдвинул принцип субъекта, который определяется онтологически (объективно) как альтернатива субъекту сознания. Однако в 1920-х годах на первом плане его исследования оказывается познание, причем познание, как мы увидим, скорее, не как чисто философская гносеологическая проблема, а как проблема мышления, метода и методологии познания. В поисках метода Рубинштейн отталкивается и от идей Марбургской школы, и от своего желания доказать не фиктивную феноменологическую роль познания, а его «работу», т. е. своего рода субъектно-деятельную сущность.
2. Философское и научное определение познания и методологии наук в концепции 1920-х годов
Анализируя ранний период творчества С. Л. Рубинштейна, мы первоначально исходили, прежде всего, из рассмотрения его внутренней логики и содержания («в себе»), лишь кратко обозначая его роль для последующего – психологического этапа.
К. А. Абульханова провела сопоставление «Ранних рукописей» (1910–1920-х годов) с содержанием последней рукописи, изданной ею в виде монографии «Человек и мир», и доказала принципиальное единство ранней и поздней философской концепции: в этом сопоставлении она охватила преимущественно основное ядро концепции Рубинштейна – человека, субъекта в его отношениях к миру и специфике собственного бытия – жизни.
Мы отмечали, что в «Ранних рукописях» меньше внимания уделяется анализу гносеологического отношения субъекта, его познанию. Это объясняется той задачей, которую ставил перед собой Рубинштейн как первоочередной – реализовать онтологический принцип в философской антропологии. Возможно, тогда ему еще не столь явственно представлялось соотношение гносеологического и онтологического, каким оно показано в труде «Человек и мир» (первая часть которого целиком посвящена гносеологическим проблемам).
Однако с этих позиций обращает на себя внимание то, что в статьях 1920-х годов (в отличие от «Ранних рукописей») проблема познания обсуждается очень детально. Исходя из этого, мы и ставим вопрос: были ли статьи 1920-х годов, посвященные гносеологическим проблемам, «прологом» первой части «Человека и мира», или они имели другую направленность, служили другим целям. Если они были «прологом» к монографии «Человек и мир», то почему Рубинштейн не осуществил (как в этой последней монографии) подобного синтеза гносеологических проблем статей 1920-х годов с концепцией субъекта статьи «Принцип творческой самодеятельности» того же периода. Почему последняя оказалась как бы стоящей особняком в ряду других, хотя Рубинштейн прямо указывал, что это главы одной книги. И, наконец, вопрос: если статья «Принцип творческой самодеятельности» с очевидностью является предпосылкой развития проблемы деятельности в 1930-е годы (в качестве принципа единства сознания и деятельности), то для чего служат предпосылкой статьи 1920-х годов, посвященные гносеологической проблематике. (Или между ними и проблемами гносеологии в «Человеке и мире» лежит водораздел – «психологическая эпоха» 1930–1940-х годов?) Поиску ответов на эти вопросы и посвящено наше дальнейшее обращение к раннему периоду творчества С. Л. Рубинштейна.
14
Принципиально отличным от понятия функции в функциональной психологии.