Страница 23 из 75
***
ИЗ „ЛЕ-ЦЗЫ”
Эта книга, составленная последователями даосского мыслителя Лe Юйкоу (или Ле-цзы), жившего, по-видимому, в V в. до н. э., принадлежит к числу наиболее ярких произведений древней китайской прозы. Имя самого Ле-цзы окружено легендами, но мы почти ничего не знаем о нем, кроме того, что рассказано в книге. Историки не оставили его жизнеописаний — ведь Ле-цзы принадлежал к «скрывающимся от мира мужам» и жил отшельником, пестуя свою жизненную силу вдали от людей. В древнем предисловии к его книге (I в. до н. э.) сказано, что он, подобно другим даосам, устремившись в сущность, «овладел основой», что он избрал своим уделом «чистоту, пустоту и недеяние», что научился, ни с кем не соперничая, «управлять своим телом и вступать в контакт с вещами». Легенды называют Ле-цзы «оседлавшим ветер», ибо для него якобы не было преград; познав сокровенное, он обрел сверхъестественные способности.
В «Ле-цзы» читатель прочтет немало необыкновенного: о полетах без крыльев и наяву, о хождении по огню и под водой, о сверхчувственном восприятии мира и постижении языка зверей; он найдет в ней описания удивительных заморских стран и мысли о строении Космоса, весьма созвучные нашим теперешним представлениям о Вселенной... Полет фантазии Ле-цзы поистине безудержен, а глубина мысли соперничает с силой воображения. Аналог книги «Ле-цзы» в китайской литературе трудно найти, хотя обычно Ле-цзы сопоставляют с Чжуан-цзы и сам Чжуан-цзы использует некоторые его сюжеты и образы.
Ле-цзы родился в маленьком царстве Чжэн, песни которого Конфуций некогда назвал «безнравственными» — обычаи этих мест, по-видимому, были не слишком скованы ограничениями Ритуала. Как и многие даосы, Ле-цзы имел семью, но не желал служить и уклонялся от милостей «сильных мира сего». Он жил много раньше Чжуан-цзы, но в нашем сборнике его книга идет второй, поскольку до сих пор не стихли споры о ее аутентичности. Еще в средние века многие считали «Лe-цзы» подделкой эпохи Цзинь, то есть Vв. н. э., а в наши дни лингвистический анализ показал, что текст «Ле-цзы» действительно несет следы сравнительно поздних эпох. И все-таки, думается, сомнения могут касаться записи, но не содержания, иными словами, речь может идти о переписке, вольном редактировании традиционного текста — не более. К сожалению, историю текста проследить очень трудно, поскольку подобные книги зачастую хранились в тайне и порой надолго исчезали из поля зрения старых библиографов и историков.
Текст «Ле-цзы» неоднороден: если мы возьмем предпоследнюю главу трактата, то обнаружим там высказывания не Ле-цзы, а Ян Чжу, древнего философа-скептика, труды которого отдельно не сохранились. По-видимому, Ян Чжу был близок даосам — в противном случае его высказывания не включили бы в «Ле-цзы», но, если не считать этих фрагментов и разбросанных по древней литературе адресованных ему упреков в «себялюбии», мы знаем о нем очень мало.
Для настоящего издания перевод выполнен В. Т. Сухоруковым; часть главы VII — от фрагмента «Путешествуя по Лу...» и до конца — дается в переводе С. Кучеры.
Полный перевод «Ле-цзы» читатель найдет в книге Л. Д. Позднеевой «Атеисты, материалисты, диалектики Древнего Китая» (М., Наука, 1967).
***
ИЗ ГЛАВЫ I
Конфуций, странствуя в окрестностях горы Тай- шань, повстречал там Жун Цици, который бродил по чэнским полям. Накинув на себя оленью шкуру, подпоясавшись веревкой, он играл на цине и пел.
— Чему вы так радуетесь? — спросил его Конфуций.
— Я многому радуюсь,— ответил Жун.— Небо породило тьму тварей, и драгоценнейшая из них — человек. А мне довелось родиться человеком: вот первая радость. Между мужчиной и женщиной есть различие: мужчину — почитают, женщиной — небрегут, поэтому мужчина выше ценится. Мне же довелось родиться мужчиной: это вторая радость. Бывает, человек не успевает прожить дня или месяца, умирает, не выбравшись из пеленок—а я дожил до девяноста лет. Это третья радость. Бедность — обычная участь мужа, а смерть — конец человека. Испытав обычную участь, я обрету свой конец— так о чем же мне печалиться?
— Как прекрасно вы умеете себя утешить! — сказал Конфуций.
***
Цзыгун, изнуренный учением, сказал Конфуцию:
— Я хочу отдохнуть.
— В жизни нет места отдыху,— сказал Конфуций.
— Значит, мне и отдохнуть негде? — спросил Цзыгун.
— Есть где,— ответил Конфуций.— Взгляни на тот пустырь — тогда и поймешь, где отдых: и простор, и могилы, и жертвоприношения, и жертвенная утварь!
— Как величава смерть! — воскликнул Цзыгун.— Достойный муж находит в ней успокоение, а заурядный человек — просто ложится в землю.
— Теперь ты это понял, Сы,— сказал Конфуций.— Всем понятна радость жизни, но не всем — ее горечь. Всем понятна усталость старости, но не всем — ее свобода. Всем понятен страх смерти, но не всем — ее покой.
***
Некий цисец все тревожился о том, как бы небо не рухнуло, а земля не развалилась: оттого не находил себе места, не мог ни спать, ни есть. И вот другой человек, опечаленный этими страхами, явился к нему, чтобы все разъяснить, и сказал ему так:
— Небо — это всего лишь скопление воздуха, и нет такого места, где бы воздуха не было: ты и двигаешься, и дышишь, и пребываешь в небе все свои дни. Так чего же беспокоиться, что оно рухнет?
— Если небо и впрямь только скопление воздуха,— возразил цисец,— не упадут ли в таком случае солнце, луна и звезды?
— Солнце, луна и звезды,— ответил ему разъясняющий,— это тоже скопления воздуха — только такие, что блестят. Если и упадут — не причинят никакого вреда.
— А как же быть,— спросил цисец,— если земля развалится?
— Земля,— объяснил разъясняющий,— это только скопление твердых тел. Они заполняют все пустоты, и нет такого места, где бы их не было: ты их топчешь, ступаешь по ним и шагаешь и проводишь на земле все свои дни. Так чего же тревожиться, что земля развалится?
У цисца отлегло от сердца, и он повеселел.
Успокоился и тот, кто разъяснял, и тоже повеселел.
А Чан Лу-цзы, услыхав о том, усмехнулся и сказал так:
— Радуги и зарницы, облака и туман, ветер и дождь и четыре времени года — все это образуется в небесах скоплением воздуха. Горы и утесы, реки и моря, металл и камень, огонь и дерево — все это образуется на земле скоплением тел. А коль скоро известно, что это скопление воздуха и скопление тел,— как же можно говорить, что они не разрушатся? В пустом пространстве небо и земля — вещи ничтожно малые, но в мире сущего — самые громадные. Их трудно объять и постичь до конца — это несомненно. Их трудно измерить и трудно познать— и это несомненно. Те, кто боится их разрушения, по правде сказать, слишком уж забегают вперед. Но неправы и те, кто утверждает, что они не разрушатся. И если небо и земля не могут не рухнуть, то когда-нибудь они и рухнут. Так отчего же не тревожиться в ожидании той поры, когда это случится?
Услыхал об этом учитель Ле-цзы и, усмехнувшись, сказал так:
— Заблуждаются и те, кто утверждает, что небо и земля рухнут, и те, кто утверждает, что они не рухнут. Рухнут или не рухнут — откуда нам знать? И все же одни говорят так, другие—этак. Но ведь живые не знают мертвых, а мертвые — живых, пришедшие не знают ушедших, а ушедшие — пришедших. Так стоит ли о том думать — рухнут или не рухнут?!
***
ИЗ ГЛАВЫ II
У Фаня был сын, звали которого Цзыхуа. Он любил содержать при себе странствующих молодцов, и все царство было у него в подчинении. Пребывая в милости у цзиньского государя, он, нигде не служа, занимал место справа от трех высших сановников. Стоило ему, бывало, на кого благосклонно взглянуть— и уже государь жаловал того человека титулом. Стоило о ком дурно отозваться— и государь прогонял того человека прочь. Пребывать при дворе Цзыхуа было то же, что состоять при дворе государя. Он понуждал своих молодцов состязаться в смекалке и мериться силой, и хотя они порой ранили и калечили друг друга у него на глазах, он не обращал на это внимания, продолжая развлекаться дни и ночи напролет, и подобные забавы вошли в обычай по всему царству.