Страница 20 из 75
И вот Ай-гун повелел, чтобы этот указ оглашали в течение пяти дней,— и в луском царстве не стало таких, кто бы осмелился ходить в конфуцианском платье. И лишь один- единственный муж в конфуцианском одеянии предстал пред царскими вратами. Царь тут же повелел позвать его к себе и стал расспрашивать о государственных делах. И тот оказался просто неистощим на всевозможные повороты и изгибы мысли.
И Чжуан-цзы сказал:
— На все-то царство только и нашелся один конфуцианец. Разве это много!
***
Ле Юйкоу в присутствии Бохунь Чжэня стрелял из лука: поставив на локоть чашу с водой, натягивал тетиву до отказа, пустив стрелу, посылал вдогонку другую — и чаша оставалась неподвижной, а сам стрелок казался истуканом.
— Это всего лишь мастерство при стрельбе,— сказал Бохунь Чжэнь,— а не мастерство без стрельбы. А ну, взойдемка с тобой на высокую гору да встанем на обрывистый утес, что рядом с пропастью в сто жэней глубиной,— сумеешь ли ты стрелять оттуда?
И Чжэнь поднялся на гору, взобрался на утес у края пропасти в сто жэней; встав к ней спиной, придвинулся к самому обрыву — так что ступни его наполовину свесились над бездной, и поманил к себе Юйкоу. А тот, пав ниц на землю, облился потом с головы до пят.
— Человек высших достоинств,— сказал Бохунь Чжэнь,— поднявшись ввысь, взглянет на синее небо, спустившись вниз — нырнет в Желтый источник. Он способен добраться до восьми оконечностей мира — и дух его не дрогнет. А ты готов зажмуриться от страха: опасность погибели таится в тебе самом!
***
ИЗ ГЛАВЫ XXII
Свет спросил у Небытия:
— Вы, Учитель, существуете? Или вас нет?
И, не получив ответа, стал вглядываться в вид его и облик: что-то темное, пустое; хоть целый день гляди — не углядишь, слушай — не услышишь, дотрагивайся — не дотронешься.
— Да это просто совершенство! — воскликнул Свет.— Кто еще на такое способен? Я могу лишь присутствовать или отсутствовать — но не могу совсем не быть. Я дошел лишь до отсутствия—а как же стать таким, как вы?!
***
Горы и леса, луга и пашни радуют нас и веселят. Но не успели мы нарадоваться — а уж печаль тут как тут. Когда печаль или радость приходят — мы не в силах их предотвратить, а когда уходят — не в силах удержать. Увы! Ведь человек в этом мире — лишь постоялый двор для вещей. Знает лишь то, с чем встречался, не знает того, чего не встречал. Знает, что может лишь то, что может, и не может того, чего не может. Незнания и немощи ему не избежать — и не печально ли пытаться избегнуть неизбежного!
***
Высшие слова избегают слов. Высшие деяния избегают деяний. Общедоступное знание — поверхностно.
***
ИЗ ГЛАВЫ XXIV
Чжуан-цзы был на похоронах. И, проходя мимо могилы Хуэй-цзы, он обернулся к спутникам и сказал так:
— Однажды некий инец запачкал белой глиной кончик носа: пятнышко было — с мушиное крылышко. Он приказал плотнику Ши стесать его. А тот так заиграл топором — аж ветер поднялся: лишь выслушал приказ — и тут же все стесал. Снял дочиста всю глину, не задев носа. А инец — и бровью не повел. Сунский государь Юань-гун, прослышав об этом, позвал к себе плотника и сказал ему:
— Попробуй сделать это же самое и для меня.
А плотник ответил:
— Когда-то я сумел это сделать — да только нет уже в живых того материала!
Вот так и у меня не стало материала: с тех пор как умер Учитель, мне больше не с кем спорить.
***
ИЗ ГЛАВЫ XXV
На левом рожке улитки находится царство — зовется царством Бодливых. А на правом рожке есть другое — зовется царством Отчаянных. Царства эти беспрестанно дерутся друг с другом за землю. Убитых валяются — десятки тысяч, а разбитого врага преследуют целых пятнадцать дней — лишь после этого поворачивают вспять.
***
Бо Цзюй учился у Лао Даня. И как-то раз сказал ему:
— Позвольте отправиться в странствие по Поднебесной.
— Оставь,— сказал Лао Дань.— Поднебесная всюду одинакова.
Тот снова стал проситься.
— Ну, и с чего же ты начнешь? — спросил Лао Дань.
— Начну я с Ци,— сказал Бо Цзюй.— Приду туда, увижу там казненного, уложу его тело на землю, сниму с себя парадную одежду и накрою его. А потом, возопив к Небу, стану его оплакивать: «Сын мой! Сын мой! По всей Поднебесной большая резня — и разве ты первый! Вот говорят: «Не будь грабителем, не будь убийцей». Но с той поры, как появились слава и позор, люди лишились покоя. С той поры, как начали копить богатства и сокровища, начались и тяжбы. И вот нынче делают так, что люди не знают покоя, и копят то, из-за чего ведутся тяжбы. Нужда изнуряет людей, не дает продохнуть — так как же им не дойти до преступлений! Древние государи все удачи относили на счет народа — а в неудачах винили себя, всякую правду относили на счет народа — а в кривде винили себя. Потому-то один человек брал на себя всю вину и, сам себя осуждая, удалялся от дел. А нынче не так. Дела вершат втихомолку—а тех, кто этих дел не знает, объявляют глупцами. Нагромождают трудности — и осуждают тех, кто не решился их преодолеть. Утяжеляют повинности — и наказывают тех, кто с ними не справляется. Отсылают окольной дорогой — и карают за опоздание! А люди, зная, что силы у них на исходе, возмещают их убыль притворством. С каждым днем его больше и больше — да и как же народу и чиновным не притворяться? Ведь когда не хватает сил — притворяются, когда не хватает знаний — обманывают, когда не хватает богатства — грабят. Так кого же винить за кражи и грабежи?!»
***
ИЗ ГЛАВЫ XXVI
Семья Чжуан Чжоу бедствовала, и он пошел к смотрителю реки, чтоб одолжить у него зерна.
— Ну конечно, конечно,— сказал смотритель.— Вот получу подати с моих владений и ссужу вам триста монет — этого хватит?
Чжуан-цзы даже побледнел от негодования и сказал ему так:
— Шел я вчера по дороге и вдруг слышу — кто-то меня зовет. Оглянулся — и вижу в колее карася. Откуда ты, спрашиваю, и что здесь делаешь? А он мне в ответ: «Я ведаю волнами в Восточном море. Не найдется ли у вас хоть ковша воды — чтоб спасти мне жизнь?» Я ему говорю: «Ну конечно, конечно. Я как раз собираюсь на юг — к царям У и Юэ. Вот взволную там воды Западной реки и пригоню их сюда — этого хватит?» А карась аж побелел от гнева и сказал мне так: «Я в беде, у меня нет пристанища. От ковша воды я бы ожил... Чем говорить мне такое — лучше уж сразу ищите меня в лавке, где торгуют сушеной рыбой!»
***
Верша нужна — чтоб поймать рыбу: когда рыба поймана, про вершу забывают. Ловушка нужна — чтоб поймать зайца: когда заяц пойман, про ловушку забывают. Слова нужны — чтоб поймать мысль: когда мысль поймана, про слова забывают. Как бы мне разыскать человека, что забыл про слова,— и поговорить с ним!
***
ИЗ ГЛАВЫ XXVIII
Царства Хань и Вэй враждовали друг с другом из-за земли. И вот как-то раз учитель Хуа-цзы явился к ханьскому царю Чжаоси. Вид у государя был опечаленный.
— Предположим,— сказал Хуа-цзы,— что перед вами, государь, скрижаль с записанным на ней преданием Поднебесной, которое гласит: «Возьмешь левой рукой — правую потеряешь. Возьмешь правой рукой — левую потеряешь! Но уж если возьмешь — завладеешь Поднебесной». Вы бы, государь, взяли?
— Я бы не взял,— сказал царь.
— Вот и отлично! — сказал Хуа-цзы.— Отсюда мы видим, что две руки куда важнее Поднебесной. А тело еще важнее, чем руки. А ведь царству Хань — куда как далеко до Поднебесной! А земле, о которой вы нынче спорите,— и вовсе далеко до царства Хань. Вы же, государь, в тоске изнуряете тело и губите жизнь— и все лишь оттого, что не владеете этой землей.
— Превосходно! — воскликнул царь.— Многие меня наставляли, но таких слов слышать не доводилось. Можно сказать, что вы, Учитель, умеете отличать важное от неважного!
***
Учитель Ле-цзы, впав в нужду, отощал от голода. Некий гость, поведав о том Цзыяну, что был правителем в Чжэн, сказал ему так: