Рассказы о любви

С тех пор Берта дважды подходила ко мне — один раз на фабрике, где мы получили заказ на работу, и один раз вечером по дороге домой, — но она только поздоровалась со мной и произнесла: «Вы тоже закончили работу?» Это означало, что можно было завязать разговор, но я только кивнул и сказал «да», а потом смущенно ушел.

Мысленно я перебирал эту историю, но все как-то не складывалось гладко. Любить хорошенькую девушку — об этом я давно уже мечтал. Ну вот есть одна, хорошенькая, к тому же блондинка, правда, несколько выше меня ростом, и хочет, чтобы я ее поцеловал и обнял. Это была крупная девушка, румяная и белолицая, прехорошенькая, на макушке подпрыгивал непослушный завиток, а ее взгляд был полон любви и ожидания. Но я никогда не думал о ней и никогда не был в нее влюблен, она никогда не снилась мне, и я никогда не шептал дрожащими губами ее имя в подушку. Я мог бы, если бы захотел, приласкать ее и сделать своей, но я никогда не смог бы испытывать к ней почтение, встать перед ней на колени и боготворить ее. Что могло из этого выйти? И как мне быть?

В мрачном настроении поднялся я на ноги. Ах, какое наступило для меня плохое время. Была бы на то воля Бога, мой год в мастерской закончился бы завтра и я мог бы уехать далеко отсюда, все начать заново и про все забыть.

Чтобы хоть что-то сделать и почувствовать, что все еще живу, я решил подняться на самую вершину горы, как бы это ни было трудно. Там наверху я буду стоять над городом и смотреть вдаль. Я штурмом взял откос, взбежал на высокую скалу, протиснулся между камнями и выбрался на верхнюю площадку, где негостеприимная гора растворилась в кустарнике и обломках скал. Потный, задыхаясь, я взобрался наверх и задышал свободнее, ощутив слабый ветерок на залитой солнцем круче. Шиповник клонил тонкие ветки к земле, его бледные отцветающие лепестки устало опадали, когда я задевал их, проходя мимо. Повсюду росла ежевика, покрытая маленькими зелеными ягодами, начинающими темнеть и приобретать на солнечной стороне первый, еще слабый металлический блеск. В полной тишине спокойно летали крапивницы, мелькая в теплом воздухе, словно цветные вспышки молнии; на голубоватых опушенных зонтиках тысячелистника сидели в бесчисленном количестве красные в черных пятнах божьи коровки, странное безмолвное собрание, и перебирали, как по команде, своими длинными хрупкими лапками. Небо давно уже очистилось от облаков, сияло сочной синевой, прорезанной резко очерченными черными верхушками елей близлежащих гор, покрытых лесами.

На самой верхней скале, где мы, еще школьниками, постоянно жгли осенью костры, я задержался и обернулся. И увидел в наполовину затененной долине поблескивающую реку и пенящиеся белой водой мельничные запруды, и затиснутый в узкой долине старинный наш городок с бурыми черепичными крышами, над которыми беззвучно вился прямо вверх синий полуденный дымок домашних очагов. Вон там стоит дом моего отца невдалеке от старого моста, а вот и наша мастерская — я разглядел красное мерцание небольшого огня в кузне, — а чуть вниз по реке прядильная фабрика, на плоской крыше которой росла трава, и за сверкающими чистотой стеклами трудилась наряду с другими девушками и Берта Фегтлин. Ах эта! Та, о которой я не хотел ничего знать.

Родной город, такой хорошо знакомый, доверчиво смотрел на меня снизу вверх всеми своими садами, игровыми площадками и уютными закутками, весело поблескивали на солнце золотые цифры часов на церковной башне, а вдоль канала на теневой стороне стояли дома и деревья, четко отражаясь в прохладной черной воде. Только я сам стал другим, и причина была во мне, что между мною и этой картиной повисла призрачная пелена отчуждения. На этом маленьком пространстве из стен, реки и леса моя жизнь утратила уверенность в себе, была собой недовольна, словно висела, прикрепленная к этим местам крепкими узами, но не чувствовала себя вросшей в эти места и надежно защищенной, а, наоборот, билась о стены волнами неясных желаний, рвалась на простор через тесные преграды. Пока я со странной грустью глядел вниз, все мои тайные надежды на новую жизнь всколыхнулись торжественно в моей душе, слова моего отца и слова высокочтимых поэтов слились воедино с моими собственными клятвенными обетами, и задача стать мужчиной и сознательно взять судьбу в свои руки представилась мне как крайне серьезное, но при этом увлекательное дело. И как только эта мысль пронзила меня, она разогнала, словно луч света, все сомнения, мучившие меня из-за истории с Бертой Фегтлин. Пусть она хороша собой, пусть я нравлюсь ей, но мне не подходит, чтобы девушка дарила мне готовое, не завоеванное мною счастье.

До полудня оставалось немного времени. Желание карабкаться по скалам исчезло, в задумчивости спустился я по пешеходной тропе в город, прошел под небольшим железнодорожным мостом, где в прошлые годы каждое лето собирал в густых зарослях крапивы темных мохнатых гусениц бабочек «павлиний глаз», потом мимо кладбищенской стены, у ворот которой замшелый грецкий орех раскинул густую тень. Ворота стояли открытыми, и я услышал, как плещется вода в фонтане, с кладбищенской стеной соседствовала игровая площадка, где проходили также и городские праздники, например майские, когда собравшиеся в этом месте ели и пили, говорили и танцевали, равно как и в памятный день в честь победы под Седаном[39]. Сейчас тут было тихо, всеми забытое место в тени древних мощных каштанов, с яркими солнечными пятнами на рыжеватом песке.

Здесь, внизу в долине, на солнечной стороне реки, палила беспощадная полуденная жара, здесь вдоль реки стояли напротив безжалостно накаляемых солнцем домов редкие ясени и клены с хилой листвой, к концу лета уже поблекшей. По привычке я пошел вдоль берега и стал высматривать рыб. В прозрачной как стекло воде колыхались густые косматые водоросли, плавно пошевеливая длинными травами, а в промежутках лениво стояли поодиночке то тут, то там толстые рыбы, без всякого движения, головой против течения, а поверх них носились юркие темные стайки мелких уклеек. Я видел, что сделал правильно, не пойдя этим утром на рыбалку, но воздух и вода и то, как стоял между двумя большими круглыми камнями темный старый усач, отдыхая в прозрачной воде, говорило мне многообещающе, что сегодня после обеда, возможно, удастся кое-что поймать. Я это отметил про себя и пошел дальше и сделал глубокий вдох, когда вошел со слепящей улицы в ворота, а потом в прохладную, как в погребе, прихожую нашего дома.

— Я думаю, сегодня опять будет гроза, — сказал за столом отец, хорошо чувствовавший погоду. Я ввернул словечко, что на небе ни облачка и не чувствуется ни малейшего западного ветерка, но он улыбнулся и произнес: — Разве ты не чувствуешь напряженность в воздухе? Посмотрим, кто прав.

Было, конечно, достаточно душно, и от сточного канала шел сильный запах, как перед приближающимся феном. От лазания по горам и жары, которой я надышался, я почувствовал постепенно усталость и сел на веранде, лицом к саду. В рассеянности, то и дело клюя носом, почти засыпая, я принялся читать историю британского генерала Гордона, героя Хартума, и с каждой минутой мне тоже все больше казалось, что скоро будет гроза. Небо по-прежнему сияло синевой, но воздух становился все тяжелее, словно раскаленные облака застилали солнце, которое все еще стояло в зените. В два часа я ушел в дом и начал собирать снасть для рыбалки. Проверяя крючки и шнуры, я ощущал внутреннее волнение от предстоящей рыбалки и испытывал благодарность, что хотя бы это одно, глубокое и страстное увлечение, осталось у меня от прежних времен.

Прекрасно помню необычайно душную атмосферу, натужную послеполуденную тишину того дня. Я шел с ведерком вниз по течению реки на рыбную ловлю у нижних мостков, до середины которых уже падала тень от высоких домов. От близкой ткацко-прядильной фабрики доносился убаюкивающий шум станков, похожий на жужжание пчел, а от Верхней мельницы каждую минуту — сердитый треск и резкий скрежет циркулярной пилы. А так кругом было тихо, мастеровые попрятались в тени возле своих мастерских, в переулке не было ни души. На Мельничном острове бродил по воде голышом меж камней какой-то мальчонка. Перед мастерской каретного мастера стояли прислоненными к стене длинные доски, на солнце они сильно пахли, сухой запах доходил даже до меня, я четко ощущал его сквозь насыщенный влагой и рыбным духом речной воздух.