Рассказы о любви

Экзамен, который хотела вчера устроить мне мать, но пощадила меня из-за своей доброты, частично все-таки обрушился на мою голову. Но и здесь мне не пришлось придавать блеск непристойным фактам, приукрашивая их. Моя тетя проявила незаурядный интерес к личностям уважаемых проповедников и основательно расспрашивала меня про церкви и проповеди во всех городах, в которых я жил. Преодолев с помощью доброй воли некоторые маленькие пикантности, мы вместе посетовали по поводу свершившегося десять лет назад перехода знаменитого прелата в Штутгарт, проповеди которого, если он еще был жив, я мог там слушать.

После этого речь пошла о моей судьбе, моих переживаниях и видах на будущее, и мы пришли к выводу, что в жизни мне повезло и я на верном пути.

— Кто бы мог подумать о таком шесть лет назад! — сказала она.

— Так плохо все тогда со мной обстояло? — вынужден был я спросить.

— Ну, так, чтобы очень — нет. Но тогда твои родители были весьма озабочены твоим будущим.

Я хотел сказать «и я тоже», но, по сути, она была права, и мне не захотелось ворошить все вчерашние споры заново.

— Что правда, то правда, — сказал я поэтому и серьезно кивнул.

— Ты попробовал себя в нескольких профессиях?

— Да, тетя, конечно, и ни в одной из них я не раскаиваюсь. Но в той, какой занимаюсь сейчас, я тоже не хочу оставаться навечно.

— Ах нет! В самом деле? У тебя же такое хорошее место? Почти двести марок в месяц. Это же блестяще для молодого человека.

— Кто знает, как это долго продержится, тетя.

— Да кто же так говорит! Это будет продолжаться, если ты будешь работать честно.

— Ну да, будем надеяться. А сейчас я пойду еще схожу к тете Лидии, а оттуда пойду к дяде в контору. До свиданья, тетя Берта.

— Адье, ступай. Я была очень рада твоему приходу. Загляни как-нибудь опять.

— Спасибо, непременно.

В гостиной я сказал обеим девочкам «адье», а уже за дверью — тете. Потом я поднялся по широкой светлой лестнице наверх, и если до этого у меня было ощущение, что я дышу старомодным затхлым запахом, то теперь я вошел в еще более затхлую атмосферу.

Там наверху в двух комнатках жила восьмидесятилетняя тетя, которая приняла меня с нежностью и галантностью ушедшего в вечность времени. Здесь висели акварельные портреты предков, салфеточки, расшитые бисером, и кисет с цветочками и пейзажем на нем, овальные рамки и витал аромат сандалового дерева и старинных и нежных духов.

На тете Лидии было темно-фиолетовое платье простого кроя, и если исключить близорукость и легкую дрожь головы, она выглядела удивительно свежо, совсем юной. Тетя потащила меня к себе на узкое канапе и не стала говорить о бабушкиных временах, а сразу спросила о моей жизни, моих идеях и слушала с большим вниманием и интересом. Какой бы старой она ни была и как бы ни пахло и ни выглядело у нее в комнате по-стариковски, она всего лишь два года назад не раз отправлялась в путешествие и имела о сегодняшнем мире, не всегда одобряя его, весьма четкое и не самое недоброжелательное представление, что и помогало ей оставаться свежей и на уровне. При этом она обладала любезной манерой вести беседу с гостями, разговор тек без пауз и всегда был приятен и интересен.

Когда я уходил, она поцеловала меня и отпустила от себя жестом благословения, какого я никогда ни у кого не видел.

Дядю Маттеуса я навестил в его конторе, где он сидел за газетами и каталогами. Он не стал усложнять мне жизнь, выслушивая мои объяснения по поводу решения не садиться и поскорее уйти.

— Так, значит, ты снова на родине? — сказал он.

— Да, наконец-то, давно уже пора.

— Ну и сейчас у тебя все в порядке, как я слышал?

— Довольно хорошо, спасибо.

— Ты должен пойти поздороваться с моей супругой, так?

— Я уже побывал у нее.

— Ах вот как? Ну молодец! Тогда все в порядке.

И с этими словами он вновь уткнулся носом в книгу, протягивая мне руку, и так как он приблизительно сумел даже угадать направление, я быстро пожал ее и, довольный, вышел.

Ну, с официальными визитами было покончено, и я пошел домой подкрепиться, где в честь меня приготовили телячье жаркое с рисом. После обеда мой брат Фриц потащил меня в свою комнату, где под стеклом на стене висела моя старая коллекция бабочек. Сестра хотела поболтать, она всунула голову в дверь, но Фриц резко отмахнулся от нее со словами:

— Нет, у нас свои секреты.

Потом он испытующе посмотрел на меня и, прочитав на моем лице ожидаемое напряжение, вытащил из-под кровати ящик, крышка которого была обита частично жестью и утяжелена несколькими увесистыми камнями.

— Угадай, что там внутри, — предложил он тихо и хитровато.

Я вспомнил про наши прежние забавы и пристрастия и выкрикнул:

— Ящерицы!

— Нет.

— Ужи?

— Ничего подобного.

— Гусеницы?

— Нет, и вообще ничего живого.

— Нет? А почему тогда ящик так тщательно упакован?

— Потому что есть вещи более опасные, чем гусеницы.

— Опасные? Ага — порох?

Вместо ответа он снял крышку, и я увидел в ящике множество пакетиков с порохом различного калибра, древесный уголь, взрыватели, запальные шнуры, кусочки серы, коробочки с селитрой и железными опилками.

— Ну, что скажешь?

Я знал, что мой отец не смог бы ни одной ночи спать спокойно, если бы ему стало известно, что в комнате мальчиков спрятан ящик с таким содержанием. Но Фриц просто светился от удовольствия и от радости и сумел так ошарашить меня, неуверенно высказавшего всего лишь предположение, что я тут же успокоился. Ведь я сам был морально повинен в этом и в то же время обрадовался как школьник этому арсеналу для предстоящего фейерверка.

— Поможешь мне? — спросил Фриц.

— Конечно. Мы ведь можем запустить все это вечером в саду, а?

— Факт, можем. Недавно я устроил взрыв на пустыре за городом, с полфунтом пороха. Бабахнуло не хуже, чем землетрясение. Но у меня больше нет денег, а нам еще много чего нужно.

— Я дам тебе талер.

— Здорово! Тогда будут ракеты и здоровенные хлопушки.

— Но только осторожно, идет?

— Осторожно! У меня еще ни разу прокола не было.

Это был намек на крупную неудачу, которую я пережил в четырнадцатилетнем возрасте при фейерверке, чуть не лишившись глаз и жизни.

Он показал мне свои запасы и кое-какие заделы, посвятил меня в некоторые новые эксперименты и изобретения и привлек к ним мое любопытство, пообещав кое-что продемонстрировать из того, что до сих пор держал ото всех втайне. Так прошел его обеденный перерыв, ему пора было в контору. И едва я после его ухода закрыл таинственный ящик и задвинул его под кровать, как вошла Лотта и позвала меня на прогулку с ней и отцом.

— Как ты находишь Фрица? — спросил отец. — Он вырос, не правда ли?

— О да!

— И стал намного серьезнее, да? Он начинает выходить из детского возраста и отвыкать от своих шалостей. Да, теперь у меня только выросшие дети.

Ладно, отмахнемся, подумал я, немного стыдясь. Но это было чудесное полуденное время, на полях среди зерновых цвели огненные маки и весело проглядывал куколь. Мы медленно прогуливались и разговаривали исключительно о приятных вещах. Знакомые леса и фруктовые сады приветствовали меня, махали листьями и цветами и выглядели столь нарядными и сияющими, словно все всегда было прекрасно и в полном ажуре.

— А теперь мне надо тебя кое о чем спросить, — начала Лотта. — Я собираюсь пригласить к нам на несколько недель мою подружку.

— Так. И какую же?

— Ну ту, из Ульма. Она на два года старше меня. Как ты думаешь? Сейчас, когда ты с нами, ты самый главный в этом деле и должен мне сказать, если ее визит будет тебя смущать.

— Что она собой представляет?

— Она только что сдала экзамен на должность учительницы…

— Ой!

— Никакого «ой». Она очень милая и никакой не синий чулок, точно нет. К тому же учительницей она так и не стала.

— А почему?

— Сам ее спросишь.

— Значит, она все-таки приезжает?