Страница 38 из 51
— Разве я похож на коллекционера? Это приносят благодарные пациенты, уцелевшие после операции, а я руководствуюсь принципом: не бойся данайцев, дары приносящих.
— Значит, у тебя получается, как в задачке по арифметике с бассейном: в одну трубу вливается, в другую — выливается.
— Замечательно! — воскликнул Митя. — Как это мне в голову не пришло?
— Зато пришло в мою голову, — улыбнулся Генрих, явно довольный собой.
Митя выбрал из батареи бутылок ту, где стояла надпись «Арарат», откупорил, поставил на стол бокалы, разлил коньяк.
Они выпили.
Митя посмотрел Генриху в глаза и неожиданно спросил:
— Скажи честно, ты не путаешь Таньку с Сашенькой? И не сердись на меня за этот вопрос.
— Я их не путал никогда. Только посторонний может обмануться их внешним сходством, но не я.
— Я когда-то дал тебе томик Блока, а ты признался, что это — открытие для тебя. Если помнишь, там было одно из ранних стихотворений:
То отголосок юных дней
В душе проснулся, замирая,
И в блеске утренних лучей,
Казалось, ночь была немая.
То сон предутренний сошел,
И дух на грани пробужденья
Воспрянул, вскрикнул и обрел
Давно мелькнувшее виденье.
— Никогда не перестану удивляться твоей фантастической памяти!
— Увы, только на стихи, — вздохнул Митя.
— Признайся, зачем ты прочитал именно эти стихи? Ты не поверил моим словам?
— Я всегда верил тебе и ни разу не ошибся. Надеюсь, и на этот раз. Просто у Блока мое предположение выражено в поэтической форме, что всегда звучит и мягче, и убедительнее: «То отголосок юных дней…»
— Ты знаешь, я прагматик, и никакие отголоски меня не одолевают. Мы поговорим об этом, если возникнет необходимость.
— Согласен.
Они вышли в гостиную, где Сашенька и Танька разложили по всему столу подарки, охали, ахали, с восторгом рассматривая их.
— Спасибо, Генрих, огромное! Это такая роскошь, что даже боязно к ним прикасаться, — поблагодарила Сашенька.
— А тебе, Татоша, понравилось? — спросил Генрих.
Она потянулась было поцеловать его, но смутилась, сделала шутливо книксен и проговорила:
— Данке шён, Гених.
— На здоровье, — отшутился он. — Так мы идем?
— Идем. Я давно собралась. Это вы там коньяки с утра распиваете.
Генрих и Танька ушли в прихожую одеваться.
— Сашенька, — обернулся Генрих, — я заеду за тобой в половине четвертого. Устраивает?
— Да, я буду готова.
На улице долго не удавалось поймать машину — в субботу почти не ездят служебные, а частники проносились на бешенной скорости, не обращая внимания на голосующих. Наконец старая, но ухоженная «Волга» снизошла и притормозила возле них. Они сели и поехали…
Еще дома Генрих заметил перемену в Тане. Спрашивать о причине не стал. А сейчас, в машине, она сидела молча, скованная, глядя вперед, на дорогу. Он не знал, что с ней, как подступиться, о чем говорить. Единственное, чего бы ему хотелось, — это сказать ей о своей любви. Нежные слова так и просились на язык. Но Танька сидела как сфинкс, забившись в угол машины, не глядя на него. «Время ли сейчас?.. В любом случае надо о чем-то говорить, нельзя же молчать всю дорогу», — думал Генрих, чувствуя себя крайне неловко.
Несмотря на внешнюю скованность, внутри у Тяни все топорщилось, она понимала, что ведет себя неприлично, что Генрих не заслужил пытки ее отчуждением, и в то же время чувствовала: о чем бы она ни заговорила сейчас — все будет неправдой, фальшью.
— Татоша, — неожиданно обратился к ней Генрих, — я хочу попросить тебя пока ничего не говорить Петру Александровичу о моем намерении купить ему квартиру. Боюсь, он разволнуется, будет бесконечно думать об этом, ждать.
Танька слегка оживилась, словно ей протянули руку помощи:
— А если ты сразу брякнешь, когда уже покупка совершится: «Я купил вам квартиру», — это не худший вариант, как ты думаешь?
— М-да… — задумался Генрих. — И так плохо, и эдак… Что же делать?
— Давай ничего заранее не планировать. Вот приедем, посидим, поговорим, посетуем, что нельзя вместе выйти, погулять… Там видно будет.
— Великолепное решение — ничего не решать, пусть все идет, как идет, — задумчиво произнес Генрих, думая в эту минуту больше о себе, нежели о старике.
— Какой ты умный, Гених, как ты здорово сформулировал! — внезапно весело воскликнула Таня.
— Подтруниваешь, вроде своего папика?
— Что ты, куда мне до него! Я восхищаюсь тобой, это правда.
Водитель остановился у дома, который ему указала Танька. Они вышли из машины.
Генрих спросил:
— Неужели ты помнишь его дом? Ведь ты здесь бывала еще совсем маленькой.
— Я сюда и позже приходила, когда ты уехал. Иногда с папой, иногда, если он не мог выбраться, одна, по его поручению. Мне с ним всегда интересно, он столько знает, столько помнит. Знаешь, как он готовился к твоему приезду?
— Он мне не рассказывал, — признался Генрих.
— Стал восстанавливать, как он выразился, свой немецкий, даже предложил мне составить ему компанию. А когда я сказала, что вполне прилично владею английским, усмехнулся и заявил, что врачу в любом случае следует знать немецкий язык.
Таня разговорилась и слегка запыхалась, потому что беседа шла одновременно с подъемом на четвертый этаж.
Генрих сразу обратил на это внимание:
— Давай пару минут передохнем.
— Пожалуй, — охотно согласилась Танька.
— Так ты присоединилась к новоявленному ученику?
— Нет, что ты, у меня и так всегда времени в обрез. Но знаешь, что самое главное в нем? Он умеет слушать. Слушать и понимать тебя, как будто говоришь с ровесником. Сейчас ведь такая мода пошла — все хотят высказаться и никто не хочет слушать. А он слушает, не просто молчит и пережидает, пока ты говоришь, а слушает, вникает, чувствует твой настрой, твою проблему. Потрясающий старик!
— Он всегда был таким, — заметил Генрих, — и в этом очень похож на моего покойного деда Отто. Может, еще и потому я так сроднился с ним и искренне люблю.
Петр Александрович встретил их радостно и сразу усадил за стол, хотя время было между завтраком и обедом. Отказаться — значило бы обидеть старика, и Танька с Генрихом сдались.
— Я специально заказал своей несушке эти яства, чтобы попотчевать вас, мои дорогие, — торжественно объявил он.
— Несушке? — недоуменно спросила Таня.
— Это я так называю своего социального работника. Она очень симпатичная женщина и с чувством юмора, что не так часто можно наблюдать у женщин пенсионного возраста. И поскольку она носит мне продукты, я и прозвал ее несушкой. Представьте, она совсем не обиделась.
…Таня и Генрих просидели у Петра Александровича достаточно долго и уже не успевали ни на какие прогулки по городу — пора было ехать домой и отправляться с Сашенькой на встречу однокурсников. Зато удалось втолковать старику, что, возможно, удастся совершить обмен на квартиру в доме с лифтом. Петр Александрович оживился, но тут же засомневался:
— Кто же поедет из приличного дома в хрущевку? Мой дорогой мальчик, спасибо за твою идею и заботу обо мне, но плохо верится в реальность подобной сделки.
Танька вмешалась и очень убедительно разъяснила суть предполагаемого обмена: хрущевки начинают постепенно сносить, через несколько лет дойдет очередь и до этой, а жильцам предоставят другие квартиры, но уже с соблюдением жилищных норм. Так что семья, которая переедет сюда, только выиграет.
— Я попробую заняться этим, наведу справки, уточню наши возможности, — как бы между прочим сказал Генрих.
Вскоре они распрощались и успели вовремя приехать домой. Сашенька была в нарядном костюме, лицо ее сияло, Митя помогал ей застегнуть молнию на новых сапожках.