Шлюхи

— Аня, — говорила бывало Ольга Трофимовна, — будут если выборы — ты за кого станешь голосовать?

— А не один шут?

— Нет, Аничка, так быть не может, Бог не допустит, чтобы у них там одно ворье да разбойники. Должен быть и честный человек.

— Разве честный человек среди бандитов выживет? Сигаретысигаретысигареты! Комуспичкисигареты! Подходите скоренько!

А в конце четвертого дня… Сейчас мы совершим посещение редкостное, можно сказать — уникальное. (Ведь вы любите всякие, редкости.) Мы посетим обитель самого Имярека Имярековича, и уж поверьте: очень и очень немногим случалось не то что бывать здесь гостем, но и знать координаты местонахождения той обители.

Имярек Имярекович работал в своей библиотеке, как обычно стоя (ради «пользы, которая может быть в геморроидальном отношенье») за старинной вырезной конторкой у окна, когда к массивным воротам усадьбы подкатил длинный, широкий и плоский лимузин. Но еще до того, как у черного лакового лимузина открылась правая задняя дверца, в библиотеке рядом с конторкой тренькнул внутренний телефон. Имярек Имярекович нехотя оторвался от своего занятия, подошел к телефону и снял трубку.

— Имярек Имярекович, простите за беспокойство, к вам Президент, — вежливым баритоном сообщила трубка.

— А! Да-да. Проводите его туда… Ну туда, где я обычно его принимаю.

Имярек Имярекович положил трубку и на секунду задумался. О, если бы кому, скажем, Алле Медной, удалось быть свидетелем этого мгновения, увидеть шефа в сей приватной обстановке! Он показался бы ей совершенно незнакомым человеком. Нет, широкое мясистое лицо, изрядное брюшко, пухлые, оплывшие нежным жирком ручки — все было на месте; но выражение масляных, всегда поблескивавших лукавством глазок, его прелестная, уморительная походка танцующего бегемота — куда все это делось?

Еще раз тренькнул телефон. Имярек Имярекович уже не стал подходить к нему. Щелкнул выключателем — огромное помещение: несметные легионы книг на высоченных стеллажах, лестницу-стремянку, старозаветную конторку на точеных ножках — все поглотил мрак. Имярек Имярекович вошел в назначенную им для весьма нечастых приемов комнату, — навстречу ему, улыбаясь, поднялся из кресла Президент. Обстановка этой комнаты воплощала заветную мечту прогрессивного хама со вкусом: белые стены, пол, потолок; мебель, обитая черной полихлорвиниловой «кожей», украшенная блестящими никелированными трубками; по стенам темная живопись, какие-то ночные урбанистические пейзажи в черных рамах. Президент поднялся из кресла и, широко раскинув руки, двинулся к Имяреку Имярековичу:

— Здравствуй, брат Имярек! Рад, рад тебя видеть.

Радость визитера не вызвала ответных чувств хозяина, он досадливо поморщился, не подав даже руки, отошел и сел на кушетку.

— Я тебе, кажется, не раз рекомендовал не показываться здесь пьяным, — негромко произнес Имярек Имярекович.

Президент, не зная, как ловчее выйти из неприятного положение потихоньку опускал руки, но те все еще не могли достичь бедер.

— Ну какой пьяный? Ну что ты такое говоришь? Да, рюмку выпил. Ну, две. Миша пришел — что, я должен был с ним насухую разговаривать?

— И зачем вообще ты заявился, — так же неторопливо, со сдерживаемым неудовольствием, продолжил Имярек Имярекович. — По-моему, все, что надо, тебе сообщили. Дополнительные наставления ты мог бы получить и по телефону.

— Но я почувствовал: все зашло в тупик. Надо что-то делать…

— Х-х, — усмехнулся Имярек Имярекович. — Ты правильно почувствовал. Что-что, а чувствительность тебя никогда не подводила. Молодец. Ладно, может быть, оно и лучше, что сам приехал.

— Конечно, лучше!

— Так вот… Покороче — и расстанемся. Песни об экономических реформах уже не в моде. Экономическое производство летит себе в тартарары с восхитительной скоростью, а социально-экономическая поляризация как раз поспела, налилась. Но ты же видишь, дорогуша, что, твое положение отнюдь не блестяще. Того и гляди, свои же соратники шкуру спустят. Нет, мы, конечно, не допустим, но это вовсе не означает, что ты можешь, когда тебе вздумается, хлестать Мишей принесенный «Бисквит».

— Коньяк был мой, — встрепенулся Президент. — Проверенный.

— Не важно, ведь и Миша не дурак. И потом, пожалуйста, никакой самодеятельности. Не надо увлекаться дифирамбами твоей «бесконтрольной» власти. Один раз ты уже чуть не наделал глупостей со своими внутренниками и ОМОНом. По счастью, твой американский коллега вовремя тебя урезонил.

— Да ничего я…

— Еще раз: никакой самодеятельности! Иначе ты раньше срока можешь лишиться сладкой пищи, мягких коек и сытого тщеславия. Итак. Вот теперь наступило время решительных действий…

— Вот-вот-вот. Я тоже думаю… — бросился на кушетку к Имяреку Имярековичу Президент.

— Так, котик, ты же хорошо знаешь, что я не выношу этого амбре. Иди, сядь в свое кресло и не прыгай.

— Хорошо, я сяду, сяду, — отвечал Президент, — но дай я тебя один раз поцелую по-братски.

— Я сказал: на место! — не оценил сердечного порыва хозяин. — И что за рожи у всех вас там! Точно сошли с витрины «Их разыскивает милиция». Слушай, где вы такие рожи берете? Как на вас народ смотрит? То ли дело американцы: им подай мордашечку посимпатичнее, а то и киношную мордашку. А здесь: к заднице галстук привяжи — нате, смотрите — и отлично.

Президент скрючился в своем кресле, насупил брови, сжал губы и сквозь такие вот сжатые губы, стиснутые зубы огрызнулся:

— Что ж, я дурак, алкоголик… Но пока что я — президент. И какими-то силами располагаю…

— Ладно, ладно, зайчик, не будем ссориться. Слушай дальше. Короче: пора подогнать к парламенту танки и разнести его к чертовой матери.

Рот у Президента открылся, и он вытянулся в кресле, словно кобра перед факиром.

— Танки… Разнести… — пролепетал он. — А Конституция? А Конституционный суд? Что скажет Запад?..

— Котик мой, не тебе заботиться о том, что скажет Запад. Твоя задача — действовать. Но, разумеется, оформить все это необходимо так, чтобы твои действия производили впечатление вынужденной, защитной, а главное — ответной меры. Это позволит вовлечь в операцию и армию, для наведения порядка. Кстати, на вполне законных основаниях. Это уже не твои дилетантские экзерсисы с ОМОНом и внутренними войсками. Все издержки, учти, на министра внутренних дел и навешаешь. Начнешь так. В демонстрациях недостатка нет. Пусть их слегка так постреляют, не сильно, однако кровушку надо пустить. Телевидение… Ну, это тоже не твоя задача. Две из трех линий оцепления дома парламента сними. Нехай их защитники, сторонники, соратники по обе стороны колючки воссоединятся. Думается, этого будет достаточно для массового ликования, подогреется уверенность народная в своих силах. Потом все эти толпы надо бы как-то собрать и направить, скажем, на телецентр. Ну, это потом обсудим, как лучше сорганизовать. В домах погаснут телевизоры — для бюргера это эффектно.

— Но, если они… так вот, объединившись… и в самом деле что-нибудь там захватят… — решился вставить Президент.

— Что захватят? Голыми руками? Артиллерия у них может быть одна — новогодние хлопушки. А вооруженные подразделения парламента — это смеху подобно. Вот. Тут ты и въезжаешь на белом коне.

— На коне?..

— 0-ох… Это идиома такая: «въехать на белом коне». В общем, этого будет достаточно, чтобы подогнать танки и разворотить ту богадельню. Не хватит танков — подрядишь славных авиаторов. Денег не жалей, а то я знаю тебя. Не из своего кармана достаешь. Офицерикам за каждый залп по этой парламентской бане — ну, допустим, по пять сотен тыщонок брось.

— А если не согласятся?..

— За полмильёна они и штаны спустят для противоестественного полового акта, прямо там на площади. За это ты не переживай. Все будет в лучшем виде.

— Может, есть другой способ…

— Другого способа нет.

— О-о! — застонал Президент и уткнулся физиономией в ладони, скорчился. — Ну что вам от меня надо?! Ну что надо?! Оставьте меня в покое! Я ничего не хочу. Делайте сами, что хотите. Но оставьте меня в покое. Я больше не могу. Я больше не могу!