Искатель, 1961 №2

Он разрыл землю голыми руками и наполнил зеленой солоноватой водой брезентовый мешок и бутылки, снова сделавшие тяжелым его рюкзак.

«Если мне доведется еще раз увидеть море, — решил он, — я проведу возле него остаток жизни, каждый день этой жизни. С утра до вечера буду барахтаться в море. Вот она, вода, мать человечества!» — сказал он, чтоб убедиться, что все еще способен на кислую интеллигентскую шутку.

На четвертый день он чувствовал себя совсем измученным. Днем он лежал, предпочитая передвигаться рано утром, вечером и ночью. Он снова видел «Ди-Эйч Дав». Самолет так же загадочно петлял, направляясь к северу, совсем низко над землей, но слишком далеко, чтобы можно было привлечь его внимание. И все же у Элуина было такое чувство, что на этот раз они высматривали его. К тому времени, как он успел разложить костер из сучьев тамариска, самолет набрал высоту и снова исчез.

— Да, дело гиблое, — сказал он. — Разве только Гиллепси сказал, что я не прилетел в срок, и эти люди, кто бы там они ни были, отправились меня искать. Но сомнительно. Контрабандисты о чести не думают. Только о деньгах.

Последний день казался бесконечным, потому что за холмами все время всходило и заходило солнце, всходило и заходило — каждый час, если только его мозг правильно отмечал время. Возможно, с глазами у него и было что-то неладно, но мозг-то ведь не обманешь, и он с точностью регистрировал каждый восход и каждый закат — по одному в час. Были они красивы, какими и должны быть восход и закат в пустыне, далекие и трогательные.

И это будило в нем человека послевоенной поры.

Из войны он выскочил целый и невредимый, в восторге от будущего, которое перед ним открывалось. Но он обнаружил, что торжествовать раньше времени в высшей степени неразумно. Невесты были прелестны. Хорошие девушки из хороших семей. И он забыл свою засушенную философию и бросился в эту новую жизнь очертя голову, не защищенный ни уроками войны, ни уроками школы. Он не знал тогда, что если тебя предают в браке, это больше, чем когда тебя предают на войне, — это уже полный крах.

Предательство, дети и трагедия — таков был последний преподанный ему урок.

Дальнейший переход был уже легче: не к размягчению, а, наоборот, снова к простой засушенной философии человека без чувств и эмоций. А там, куда забрасывали его всевозможные приключения и авантюры, это как раз подходило. Собственно, он искал для себя самых трудных оборотов, самых критических положений, чтобы выбивать из себя постепенно все эмоции, усваивая эту бесчувственность. Он стремился к бесчувственности. В Ираке он наткнулся на Гиллепси, который на самолете возил золото в Египет и египетские фунты из Египта; возил золото в Грецию и драхмы из Греции: возил деньги туда, где они были нужны, и золото туда, где оно было нужнее. В Ираке это было почти легально, потому что власти там брали изрядный процент за свою роль некоего посредника в валютных операциях.

Совсем другое дело в Египте. Слишком много здесь было богатых людей, что пытались незаконно вывезти свои деньги за границу. И вот сейчас он был в Египте.

Так что в его теперешнем затруднительном положении отсутствие эмоций было только на руку. Что же до фамильного принципа, требовавшего стойкости ради чести, то в нем сейчас не было нужды. Да так или иначе он его уже давно похоронил.

Ковыляя по склону плато Эль Тих, он добрался до Ред Сироуд, дороги, которая вела к Красному морю. Он все еще держался на ногах, хотя был уже почти в беспамятстве, он выжил и не свалился. Впрочем, еще оставалось неясным, прибавило ли это ему чести.

И вот он попался.

— Как зовут?

— Питер Элуин.

Бессмысленно обманывать. Ага, спрашивают, что он делал! Откуда прибыл? Лгать сейчас невозможно, лучше сказать правду. Все равно они знают. Он летел из Ирака к горам Кена в Египте.

— С какой целью?

— Трудно сказать, — ответил он. — Просто летел по маршруту, садился, поднимался и снова летел.

— Да, мы уже знаем об этом, мистер Элуин, — сказал ему полковник египетских пограничных войск. — Нас интересует, что вы ввозили сюда или вывозили из Египта.

— А если я скажу, что не знаю? — неуверенно произнес Элуин, но сила к сопротивлению, выжженная палящим солнцем пустыни, еще не вернулась к нему.

Полковник улыбнулся и покачал головой:

— Пожалуй, не стоит.

— Вы нашли мой самолет?

— Да. Дело в том, что мы получили чью-то загадочную радиограмму, сообщавшую, что мы должны вас искать. Вероятно, она была от ваших друзей, которые предпочли, чтобы вы попались, но не погибли в пустыне. Вы должны быть им благодарны.

Элуин склонил голову в знак согласия и благодарности.

— Это ваш «Ди-Эйч Дав» кружил там? — спросил он у полковника.

— Нет. У нас два «остера», один «гемини», а «давов» у нас нет совсем.

«Должно быть, конкуренты по тому же самому промыслу», — подумал про себя Элуин и решил, что глупо было с его стороны говорить о самолете. Он тут совсем обмяк, на этой походной койке в комнате с прохладными стенами, где ему перевязали раны и ссадины, а рядом поставили кувшин с водой и где его так осторожно допрашивал вежливый египетский полковник.

Говорить было особенно нечего.

— Вы, без сомнения, занимались контрабандой, — сказал полковник.

Не совсем так, — отозвался Элуин. — Я подбрасывал людей туда и обратно по сниженным ценам. Вот и все.

— Ну, это еще не все, — улыбнулся полковник. — Занимались шпионажем, вероятно?

— Нисколько. — Элуин спокойно пожал плечами, теперь уже сдержанно и сухо. Он знал, что его дело проиграно, и ему не нравилась снисходительность полковника. — Чем угодно, только не шпионажем.

— Я знаю, что вы не шпион, — сказал полковник, явно забавляясь. — И я точно знаю, что вы занимались контрабандой…

— Это вам кажется, что вы знаете, — сказал Элуин. — Откуда вам это знать?

— И все же я знаю, — промолвил полковник со вздохом, отгоняя от его постели мух. — Вы ввозили гашиш. Опиум…

— Гашиш? Наркотики? О нет! Пусть этим кто угодно занимается… Вы уж меня простите, полковник, но я…

— И все же нам известно, что это так.

— Ничего вам не известно.

_ Неподалеку от места крушения мы нашли настоящий склад гашиша, очень искусно спрятанный в маленькой пещере на склоне синего холма — совсем рядом с вашим разбитым самолетом. Как ни прискорбно, мистер Элуин, но это неоспоримый факт.

«Так вот, наверно, что переправлял этот «Ди-Эич Дав», — со злостью подумал Элуин. — Гашиш, и небось тонны гашиша. Что же, придется выбираться из этой ловушки, старина. Посмотрим, как на этот раз удастся выжить человеку без эмоций».

— Я ко всему этому не имею никакого отношения, — сказал он. — Могу поклясться.

Полковник грустно покачал головой.

— Что толку клясться? Мы многое можем простить, даже контрабанду. Но не гашиш. Вы знаете, что в Египет ежегодно ввозят сотни килограммов гашиша и что мы расстреливаем египтянина, который на этом попадется. А что нам с вами делать, мистер Элуин?

— Не знаю. Но только я гашиша не ввозил.

— Вы сможете это доказать?

— Не знаю, смогу или нет, а только я вам правду говорю.

— Продолжайте…

Сила и мораль снова пришли в равновесие. Но для того ли ему нужна была стойкость, чтобы просто пожертвовать последними остатками прежнего характера, признавшись в преступлении, которое сразу исключит всякую чувствительность, всякий намек на чувства и тонкость переживаний? И на этот раз навсегда? Признаться в контрабанде гашиша?

— Я не признаю себя виновным в контрабанде гашиша, — сказал он. — Признаю, что провозил деньги.

Полковник кивнул.

— Полагаю, это для вас вопрос чести. Деньги, а не наркотики.

— Полагаю, что так.

— И это правда?

— Да. Чистая правда.

— Хорошо, мистер Элуин, — с удовлетворением сказал полковник, поднимаясь; и все же при этом он смотрел на свою жертву с каким-то грустно-разочарованным, чисто английским выражением лица. — Я спасу вашу честь. Я вам поверю. Но в любом случае вы отправитесь в тюрьму…