Ойкумена

* * *

В 'Гетерионе' всегда было тихо и спокойно. Публика сюда ходила приличная, воспитанная и платежеспособная. Не обычные горожане и даже (за редкими исключениями) не 'смоляные', прогуливающие свой быстротечный доход, а те, кто считает повседневные расходы в фениксах. Заведение было относительно небольшим, зато могло удовлетворить самые взыскательные запросы. Потому что когда люди ходят по краешку смерти, жажда жизни и плотских удовольствий обостряются.

Сантели немного задержался на первом этаже, где среди занавесей, развешанных в кажущемся беспорядке и создающих атмосферу уединенности, можно было выпить пару стаканов вина и пообщаться с полезными людьми. В другое время пара дюжих охранников на входе вежливо, однако настойчиво порекомендовала бы бригадиру избавиться от оружия, оставив ненужное железо в особом сундуке. В другое время Сантели исполнил бы требование без возражений. Однако не в этот раз. Все уже знали, что произошло, и сегодня, и ранее. Поэтому никто бригадира не остановил. Всегда есть правила, которые надо соблюдать. Но случаются и ситуации, когда правила становятся весьма гибки в толковании. С другой стороны, даже в таких случаях лучше не наступать на некоторые мозоли...

В общем Сантели вошел в 'Гетерион' с оружием, мокрый до нитки, однако сначала выпил стакан вина с Достопочтенным Жи. Когда то распорядителя звали Живоглотом и был он сутенером в далеких цивилизованных местах. Но, как и Матриса, оставил прошлое за плечами, добившись куда большего на Пустошах.

- Это станет тебе дорого, - коротко сообщил Достопочтенный Жи, допивая вино. Он не пояснял, что именно, это и так было очевидно.

- Не дороже денег, - казалось, сегодня у обычно немногословного Сантели прорезался талант философа.

Жи качнул головой со сдержанным одобрением, запомнив удачный оборот. Однако одобрение слетело с тяжелой, широкой физиономии, как ветром сдуло. Очень уж ... неприятной ... была ситуация. Для всех.

- Не рассчитаешься, - с большим сомнением протянул Жи. - Тебе было бы проще выкупить их контракт.

- Не проще. Теперь уж точно. Рассчитаюсь, - Сантели решил сворачивать куртуазную беседу, и в голосе его прозвучала роковая предопределенность. - Кстати...

- Да?.. - приподнял бровь Достопочтенный.

- Всегда хотел узнать, но как-то забывал... откуда они здесь? 'Гетерион' хорош, спору нет. Но скажем прямо, они немного не того ... - Сантели замялся. Подыскивая правильное слово.

- Класса, - усмехнулся Достопочтенный Жи, складывая руки на объемистом животе. Жи никогда не носил колец или перстней, память о тех временах, когда его основным средством вразумления работниц был кулак. А кольцо - лучший способ разбить палец при ударе.

- Еще красного? - осведомился Достопочтенный?

- Нет, - коротко отозвался Сантели, показывая, что время не терпит.

- Хорошо. Это долгая история, почти как сказка.

Сверху донесся громкий, отчетливо истерический женский смех, приглушенный стенами и плотными занавесями. Сразу за ним - хлесткие удары, как будто хорошим кнутом лупили по седлу. Снова женский смех, на сей раз перемежаемый отчетливо мужскими воплями. Никто не обратил на это внимания. Рабочие будни.

- Сказка? - переспросил Сантели.

- Да. Там есть богатое происхождение, любящий отец, ранняя смерть матери, злая мачеха. Интриги, отравления, смерть отца, изгнание, бегство на край света и еще много чего. Хочешь послушать полностью?

- Нет, - Сантели медленно качнул головой, одна из косичек, заложенная за ухо, медленно скользнула вниз по щеке.

- Тоже верно, - одобрил Жи. - Тайна интереснее.

- Отлей мне бутылочку. На троих, - бригадир не уточнял, но Достопочтенный и так все отлично понял. И расцвел, надеясь, что убийственный настрой бородача пошел на спад.

Жи щелкнул пальцами, служаночка (как и все здесь - молодая и весьма симпатичная, готовая услужить гостю всевозможными способами) поднесла бригадиру на простом медном, но хорошо отполированном подносе крошечный флакон из граненого стекла с серебряной пробкой. Сантели взял бутылочку и медленно, тяжело пошел наверх.

Достопочтенный одним жестом небрежно отослал девушку, которая с некоторой обидой глянула вслед 'смоляному', абсолютно равнодушному к ее молодости и красоте, удачно подчеркнутыми фривольным нарядом. Вздохнул, надеясь, что все как-нибудь обойдется. Однако на всякий случай дернул за нитку четок на шее, которые использовал в качестве абака . Вдруг на самом деле придется считать убыток.

Сантели переступил порог комнаты, в которой ему была знакома каждая черточка. Достопочтенный Жи хоть и был мерзавцем, но знал свое дело. Обстановки не постыдился и бы и салон средней руки в королевствах. Деревянные стены скрывались под изящными складками драпировки. Ширмы были не из обычной кожи на деревянной раме, а из настоящего пергамента, на который умелая рука нанесла красными чернилами абстрактные узоры. Несколько столиков на изящно выгнутых ножках, вешалка для одежды из хитрым образом переплетенных ивовых прутьев, покрытых глянцево-коричневым лаком.

А еще здесь была ванна. Самая настоящая жестяная ванна, которая совсем не протекала. Сейчас она струила пар, будучи наполнена почти доверху. Белое полотно устилало ванну, чтобы купающийся не соприкасался с металлом.

Они ждали его. А может быть не его, во всяком случае изначально. Нагреть воды - дело не быстрое. Но, так или иначе, сейчас они были в его распоряжении. Оба.

Сантели сжал флакон, стоя у входа и всматриваясь в знакомые лица.

Никто не знал их имен, да и сами близнецы, казалось, воспринимали себя как единое целое, не деля на части. Они просто были. Всегда вдвоем. Всегда прекрасные. Одинаково совершенные, взирающие на него тревожными темными глазами из-под длинных пепельно-серых челок. Редкий, очень редкий цвет волос, который можно обрести, только родившись в правильной семье или заплатив очень большие деньги цирюльнику. Ведь правильные ингредиенты добываются только здесь, на пустошах, ближе к побережью. Светлые и кажущиеся невесомыми пряди ниспадали на белые плечи, не знавшие солнца - близнецы всеми силами избегали загара.

Один из двойняшек, голый по пояс, сидел на кровати под балдахином, что висел на прочной крученой веревке с вплетением серебряных и багряных нитей, цветов страсти и романтической близости. Второй присел на край ванны, машинально приглаживая выбившийся локон. Все, как и много раз до этого... если бы не тревога, плещущаяся на самых донышках глаз. Близнецы хватили лишку и сами это хорошо понимали. Последствия могли быть непредсказуемыми. А возможно и ужасными.

Сантели, мягко ступая, прошел в комнату, положил топор на пустой столик. Сталь, все еще мокрая, глухо стукнула о полированное дерево. Близнец, что был у ванны, подошел гибким, пружинистым шагом, который так восхищал бригадира. Второй поднялся с кровати, как будто вспорхнул с облака из мягкого пуха. Все происходило в молчании, лишь гудела под дождем прочная крыша, крытая настоящей обожженной черепицей.

Сильные пальцы расстегнули бронзовую пряжку широкого ремня Сантели. Кожаная лента скользнула на пол и бесшумно утонула в ворсистом ковре. Лишь тихо-тихо звякнул в ножнах кинжал, как будто напоминая хозяину, что после такого дождя его надо будет смазать от ржавчины. Бригадир закрыл глаза, плотно сжав губы. В голове билась одна-единственная мысль, шаг за шагом уступавшая желанию, что поднималось, как океанская волна в прилив. Сантели вдохнул запах ароматического масла, смешанный с тонкими духами. Близнецы никогда не душились, предпочитая капли эссенции в специальной каменной чаше над свечой. Пахло мятой, свежераспустившимися цветками водяной лили и еще чем-то непонятным. Тяжеловатый запах, 'мрачный', как сказал бы алхимик Бизо. От него в душе поднималось что-то темное, нерассуждающее, одержимое звериной алчностью.

Один из близнецов снял с бригадира мокрую рубашку, небрежно отбросил в угол. Провел самыми кончиками пальцев по груди Сантели. Движение было привычным, однако бригадир каждый раз переживал его, как в первый. Пальцы были сильными, как у мужчины, а подушечки наоборот, мягкими, словно на лапах мяура. Юноша очертил края шрамов на груди 'смоляного'. Провел кончиком ногтя по самому широкому, на память от щупальца прибрежного спрута. Сантели вздрогнул и открыл глаза. В это мгновение бригадир был страшен. Зрачки налились кровью, жилы резко проступили под кожей лица. То было лицо убийцы, который замер на самом краю жизни и смерти, готовности отнять жизнь или подарить ее.