Ойкумена

Николаев Игорь

Ойкумена

Категорическая и всемерная благодарность:

Михаилу Денисову, за неоценимую и незаменимую помощь в проработке мира, религии, деталей быта и других вопросов.

Павлу Романову за серию ролевых игр, чьи сюжеты вошли в книгу практически неизменными.

Александру Поволоцкому, за медицинские консультации.

Александру Гребневу, за теорию и практику драматической истории, а также обстоятельные отчеты по ролевым играм Павла Романова.

Михаилу Рагимову, за вычитку и советы по оружию.

Буковке, за правильным образом подобранные мотивационные пинки и другие мудрые советы.

О.А., которой больше нет с нами...

Ойкумена

Пролог

Паук

Голодный

Спрут

Жалящий

Зверь

Закованный

Человек в длинной рясе, похожей на церковную, сидел на коленях прямо посреди круглой кельи, скрытой глубоко под землей, в скальном массиве, как можно дальше от любых эманаций магического толка. Лицо его скрывалось под низко надвинутым капюшоном, а из широких рукавов выглядывали лишь самые кончики пальцев без перстней и колец. Несмотря на мешковатое одеяние, стопка необычных круглых карт буквально порхала в его умелых руках, словно в игорном доме, где шулер уже готов пустить по миру очередную простоватую жертву.

Раз за разом адепт тщательно перемешивал колоду и по одной извлекал шесть карт. Но раз за разом повторялся один и тот же расклад. На каждую карту темной сущности выпадал знак состояния, худший из всех возможных. Оставалось вытянуть последнюю, седьмую карту, но длинные тонкие пальцы адепта смешивали позицию, тасовали колоду, снова доставали по одной круглые плотные карты из матовой кости, что прочнее стали и легче пуха.

Церковь порицает гадание, не происходящее от почтенной науки астрологии и знания кругохода звезд в небе. Так что обладатель зачарованных предметов рискует обратить на себя внимание слуг Пантократора, а при особом невезении познакомиться с демиургами, которые умножают знание полезное и отсекают вредоносное. Но каждый хочет знать будущее, каждый хочет знать судьбу, так что риск мало кого останавливает. И потому 'зачарованные' колоды Темного Джотиша - хороший, ходовой товар, их берут с большой охотой везде, от мелких ярмарок до салонов Королевств.

Но подлинные мастера знают, что нет никакого 'зачаровывания'. Сделать расклад можно чем угодно, даже засаленными картами из самого низкопробного трактира. Даже простыми клочками пергамента с угольными пометками. Истинное прорицание заключено в душе чтеца, в его способностях, изощренных долгими годами тренировок. Карты - лишь инструмент, с помощью которого овеществляются смутные видения прорицателя. Посредник между астральным и стихийным началами. Переводчик с непознаваемого языка сверхъестественного. Материал - это только вопрос престижа и эстетики. Но сейчас гадателю до смерти хотелось сменить колоду в слепой надежде, что тогда получится лучше.

Адепт вздохнул, снова перемешал карты. Пальцы едва заметно подрагивали, это было нехорошо. Слабость - всегда плохо само по себе. И особенно - когда нужно заглянуть во тьму грядущего, сквозь паутину неопределенности и тысячи зеркал, многократно отражающих вероятности. Тонкие круглые пластинки тихонько шуршали в руках. Наконец карты отправились в бронзовую коробочку, точно под их размер, а на свет большой масляной лампы был извлечен шелковый мешочек, в котором постукивали маленькие - не больше мизинца - деревянные плашки.

Прежде чем довести ритуал до конца, гадатель немного посидел в неподвижности. Он твердо решил для себя, что этот расклад будет доведен до конца и станет последним. Судьбу следует встречать с открытым лицом и ясным взглядом. И чтобы успокоить дух, требовалось несколько минут медитации.

Взгляд толкователя бездумно скользил по каменным стенам, задрапированным неброскими, но дорогими занавесями. По небольшому круглому столу с полуразобранной 'лунной' астролябией. Наконец по шкафу, на вид простому и безыскусному, однако содержащему несколько хитроумно скрытых ящичков, которые нельзя ни обнаружить, ни открыть, не зная секрета. Больше в келье не имелось ничего достойного внимания, даже книг или свитков - владелец воспринимал свою личную пещеру сугубо утилитарно и хранил здесь лишь самое необходимое. Для алхимических экспериментов имелась отдельная лаборатория, а для составления гороскопов - настоящая башня за городом. Ведь для каждого ответственного занятия надлежит иметь свой инструмент.

Гадатель глубоко вздохнул, стараясь уловить мельчайшие оттенки запаха розового масла, которым была заправлена лампа. Считалось, что именно этот аромат способствует умиротворению и концентрации. На втором вдохе человек представил, как холодный воздух входит в его тело через нос, омывает грудь, спускается к стопам и покалывает кончики пальцев, выстужая предательскую дрожь. На третьем, как прохлада стекает по сердцу, умеряя его нервный стук. Помогло, неожиданно быстро.

В свете лампы красный шелк мешочка казался багровым. Шнурок распустился как намыленный, словно мешочек сам жаждал выпустить скорее наружу содержимое. Человек не любил руны и старался не вспоминать о том времени, когда не мог позволить себе что-то лучшее, нежели украденная с лесопилки щепа, на которой гвоздем были выцарапаны символы Джотиша. Но сегодня простой, проверенный инструмент оказался самым подходящим.

В келье, разумеется, не было окон, воздух проникал через длинный коленчатый воздуховод, надежно глушащий любой звук и свет. Но человек знал, что сейчас луна в зените, и лучи ее пронизывают все сущее, колебля материальность этого мира, открывая дорогу невозможному.

Наилучший час для задуманного.

В давние времена гадатель, конечно, обкорнал щепки до примерно равного размера, но одинаковых среди них все равно не было. Так что сначала хозяин старательно потряс мешочек, перехватив горловину. А затем самыми кончиками пальцев, буквально длинными ногтями, достал первую руну.

Длинная вертикальная черта на всю длину деревяшки, и восемь коротких, перпендикулярно длинной, по четыре в каждую сторону. Никакого сравнения с красивейшим - в семь цветов - изображением восьмилапого чудовища на карте из тончайшей кости. Но суть та же.

Паук.

Следующая руна. Несколько черточек, нарочито неглубоких и тонких, составленных в виде человеческой фигуры без головы.

Голодный.

И еще четыре, одна за другой. Все тот же неизменный расклад, три знака сущности и три состояния. Ни одной руны субстанции, сиречь стихии.

Оставалось сделать то, чего гадатель избегал - открыть седьмую. Ноготь скрипнул по дереву, словно коготь гарпии. Если бы адепт верил в Создателя, сейчас он помолился бы истовее самого верного церковника. Однако он не верил, поэтому лишь стиснул зубы и решительно достал седьмую щепку, теперь уже точно зная, что это будет Смерть или Тринадцатый. Ровный огонек лампы прыгнул, отбросив кривую зловещую тень на занавеси. Мешочек выпал из ладони, оставшиеся руны высыпались маленькой горкой с тихим стуком. И человеку показалось на мгновение, что это стук костяных фаланг на пальцах скелета.

Карта была бы закрашена ровным черным цветом. На щепке не было ничего, лишь сглаженный временем, едва заметный след от зубастой пилы, что некогда отхватила кусочек от ствола.

Несколько минут адепт сидел молча и неподвижно, как будто результат гадания обратил его в камень. Затем собрал руны по одной и затянул шнурок так, словно хотел спрятать внутри все зло мира, не дав ему вырваться наружу. Решительно откинул капюшон и сбросил с плеч рясу, словно ткань душила, обволакивала тяжким грузом.

В свете лампы кожа адепта казалась пепельно-серой, чуть-темнее своего настоящего света, а волосы, подстриженные чуть выше плеч, наоборот - светлее. Поэтому со стороны могло представиться, что это не молодая женщина с кожей необычного сероватого оттенка, а статуя из драгоценного серого мрамора. Впечатление усиливалось нечеловеческим скульптурным совершенством и симметрией лица. При одном лишь взгляде вспоминались полотна старых мастеров Империи, владевших тайной бриллиантового сечения и пропорций фигуры. Это лицо было настолько идеально, что даже не казалось красивым. Скорее зловещим, потому что мир смертных не в состоянии породить нечто столь завершенное. Тонкие бледные губы, почти сливающиеся по цвету с кожей, молча шевелились, словно читая молитву, но то была не молитва.