Кости

– О, Боже, это так ужасно…

Губы Марка дрогнули.

– Мама, я хочу лишь сказать, что Селена не виновата в своей смерти. Так бывает; жизнь – дерьмо. Все равно, что сойти с тротуара и попасть под тачку какого-нибудь стервеца. Со мной так и произошло. Сразу после того, как Клео родила Федру. Я вышел из больницы, чтобы купить шампанского; я буквально парил в воздухе. Сделал шаг на «зебру» – и хренов грузовик «Сан-Франциско экзаминер» появился, словно ниоткуда и разминулся со мной буквально на миллиметр.

– Маркус, не рассказывай мне такие вещи! Я не хочу их слышать!

– Значит, вы не знаете о том, был ли у нее парень, – напомнил Майло. – А что насчет подруг? Она с кем-нибудь дружила в Лос-Анджелесе?

Наступила пауза, потом Эмили произнесла:

– Она была счастлива, когда нашла работу. Именно тогда и написала мне и-мейл.

– Она обучала того богатенького мальчишку, – пояснил Марк. – Говорила, что это работа мечты. Она позвонила мне, чтобы рассказать об этом, потому что я тоже занимался музыкой – играл когда-то на басухе. Не то чтобы я и близко достиг того же уровня, что и Селена. У меня было умение, у нее – талант. Она села за пианино, когда ей было три года, и сразу заиграла. К пяти она играла Гершвина со слуха. Дайте ей что угодно, и Селена это сыграет. Я видел, как она взяла кларнет и сразу заиграла, как профи, – мгновенно поняла, как надо дуть.

– Судя по вашим словам, она была гением, – заметил Майло.

– Никто ее так не называл, мы просто считали ее потрясающей, – отозвалась Эмили Грин-Басс. – Я была слишком занята тем, что зарабатывала всем нам на жизнь, и меня радовало то, что ей есть чем заняться.

– Однажды я пришел домой, – это было много лет назад, когда Селене было восемь или девять лет, – сказал Марк. – Она сидела в гостиной и тренькала на моей гитаре. Гитара была совсем новой, подарок на день рождения, и я разозлился, что она взяла ее без разрешения. Но потом я осознал, что она действительно извлекает из нее музыку. Никто не учил ее, она сама научилась по сборнику мелодий с аккордами – и попадала в ноты лучше, чем я.

– Когда ей было одиннадцать, я заметила, что она готова хоть весь день сидеть за пианино, – подхватила Эмили, – поэтому я нашла для нее учителя. Тогда мы жили в Эймсе, в Айове. У компании «Эймс бэнд эквипмент» была программа поддержки для школ. Селена превзошла первого учителя, которого они ей назначили, а потом еще двух. Тогда мне сказали, что нужно найти кого-то, способного дать ей серьезную классическую подготовку. Когда мы перебрались на Лонг-Айленд, я нашла в городе старую женщину, которая была профессором музыки в Советском Союзе. Миссис Немирова… мадам Немирова была просто древней и носила бальные платья. Селена училась у нее до пятнадцати лет. Потом вдруг просто бросила заниматься, заявив, что ненавидит классическую музыку. Я сказала ей, что она впустую тратит данный Богом талант и никогда больше не будет играть. Дочь ответила, что я ошибаюсь. Все зашло далеко – это был один из наших самых больших… споров. Тогда мне пришлось трудно. Селена совершенно забросила уроки в школе, получала одни плохие оценки. Она утверждала, что жизнь способна научить ее большему, чем любая дурацкая школа.

– Не жук чихнул, – пробормотал Марк.

– Она перестала играть? – спросил я.

– Нет. Я действительно ошиблась. На самом деле. Она стала играть больше, просто отошла от классических произведений. Хотя время от времени играла что-нибудь из Листа или Шопена. – Женщина горько улыбнулась. – Этюды Шопена… Ей нравились те, что играются в мажорном ключе. Или, по крайней мере, она так говорила, – я почти не разбираюсь в музыке. Селена унаследовала талант от своего отца: он играл на гитаре, на банджо, на чем угодно. В основном в стиле блюграсс[14], он был родом из Арканзаса. Мадам Немирова говорила, что не многие из ее учеников были способны так быстро считать с листа и сыграть что-нибудь, как Селена, и что у девочки идеальный слух. По ее мнению, она, если б захотела, стала бы одной из величайших пианисток.

– Но Сел считала, что концертные турне, где нужно исполнять Бетховена для ценителей во фраках и накрахмаленных рубашках, не дадут ей жить нормальной жизнью.

– А разве то, что вышло, было лучше? – отозвалась Эмили. – Абсолютно ничего не делать до двадцати одного года, потом собраться и уехать в Лос-Анджелес, ничего не сказав мне… Без малейших перспектив найти работу…

– Она сбежала из дома? – спросил Майло.

– О совершеннолетних так не говорят. Я пришла домой, и оказалось, что она собрала свои вещи и оставила записку о том, что уезжает «на побережье», и чтобы я не пыталась ее остановить. Я разозлилась. Через несколько дней она позвонила, но не сказала, где находится. Наконец я выжала из нее, что она в Лос-Анджелесе, однако Селена так и не сказала, где именно. Она утверждала, что зарабатывает «гастролями», что бы это ни означало.

– Она подрабатывала в клубах для свиданий, играя на синтезаторе, – сообщил Марк.

Мать внимательно посмотрела на него.

– Я впервые слышу об этом, Маркус.

– Значит, хорошо, что я здесь и могу просветить тебя.

Ладонь Эмили Грин-Басс взлетела в воздух и устремилась к его лицу, однако женщина в последний момент удержалась, вздрогнув всем телом.

– Лейтенант, у меня не имелось постоянного контакта с Селеной, но это был ее выбор, не мой. Она полностью отгородилась от меня. Я понятия не имела, чем моя дочь занималась все эти годы. Это было адски тяжело – не знать. Я звонила в полицию, но не могла сообщить адрес, так что они не знали, с каким участком меня связать. А поскольку Селена была уже совершеннолетней и покинула дом добровольно, никто ничего не мог сделать. Максимум, что они могли предложить, – чтобы я наняла частного детектива. Но даже не считая того, что это дорого, я знала, что подобное разнюхивание разозлит Селену, поэтому я занималась своей жизнью и убеждала себя, что моя дочь жива и здорова.

– Когда вы звонили в полицейское управление? – поинтересовался Майло.

– В самом начале. Где-то… четыре года назад или пять. Я продолжала надеяться, что она попросит денег, – по крайней мере, мне казалось, что она это сделает. – Женщина развернулась к Марку. – А теперь ты говоришь мне, что все это время знал, чем она занимается…

Марк Грин ухмыльнулся.

– Это было неважно.

– Для меня – важно.

– Она не хотела, чтобы ты знала, что она делает. Считала, что ты попытаешься остановить ее.

– А зачем мне было ее останавливать?

Ответа не было.

– Я не стала бы останавливать ее, – сказала Эмили Грин-Басс. – А теперь расскажи нам все, что тебе известно, Маркус. Все.

Тот взъерошил свою шевелюру.

– Сейчас же, Маркус!

– Это ерунда. Я уверен…

– Заткнись и рассказывай, Маркус!

– Отлично. Она не хотела, чтобы ты это знала, потому что то, где она выступала, ее совершенно не трогало. Она просто играла музыку.

– О чем ты говоришь?!

– Мама, она взяла с меня слово хранить тайну. У меня нет причин нарушать…

– Теперь есть, – напомнил Майло.

– Да, но все это совершенно ни к чему не привело. Как я и сказал, Селена играла по клубам. И ее приглашали на вечеринки. – Он повернулся к матери. – Она не хотела бы, чтобы ты знала о некоторых ситуациях, потому что понимала, что ты разозлишься.

– О каких ситуациях?

Молчание.

Эмили схватила сына за запястье и притянула поближе к себе.

– Ты считаешь, что я древняя, как мамонт, Марк? Что я полностью оторвана от реальности? Я люблю рок-музыку. А твоя сестра мертва! Эти люди должны знать всё!

Марк облизал губы.

– Речь не о музыке, мама. Селена бывала на… особенных вечеринках… свингерских вечеринках, понимаешь? Этим чокнутым нужно было музыкальное сопровождение.

Эмили Грин-Басс выпустила его рукав.

– О Боже…

– Ты хотела знать, мама; теперь ты знаешь. Селена бедствовала, сидела без денег, поэтому искала вакансии в газете бесплатных объявлений – и нашла объяву о том, что на частную вечеринку требуется клавишник. У нее был «Корг» и прочая техника – все то, что ты подарила ей на восемнадцатилетие.

14

Блюграсс – стиль музыки кантри, происходящий из региона Аппалачей, в первую очередь штата Кентукки («штат мятлика»), которому обязан своим названием (bluegrass – мятлик).