Страница 49 из 68
— Женя! Вы пришли?
— Стреляй! — крикнул он в ответ и, сняв шапку, не спеша, старательно вытер песок со своей снайперской винтовки. Потом поднялся, посмотрел на эсэсовцев, которые лезли через болото, и выстрелил в сторону, в вершину высокого дуба на краю болота. С дуба хлопнулся на землю солдат — очевидно, корректировщик минометного огня.
Эсэсовцы на болоте залегли.
Атака была отбита и около реки.
На минуту стало тихо.
Залесский, оторвавшись от пулемета, радостно протянул руку Лубяну.
— Евгений Сергеевич! Подмога?
— Слабая… Я один. С приказом. Забирайте раненых. Пошли.
— Куда?
— К той группе.
— А как же тут?
— Да тут они так скоро не пройдут. Вон около того куста такая жила, что затянет их с головой.
— Чепуха эта им твоя жила, если по ним не будут стрелять, — возразил Залесский.
— Григорий Петрович! Выполняйте приказ комиссара бригады. Забирайте бойцов.
Когда все ушли, Женька стал на колени, поцеловал Ивана Сумака.
— Эх, Ваня! Друг ты мой!
Потом положил обоих убитых под стену окопа, быстро засыпал землей.
— Чтобы не издевались эти сволочи. А после мы похороним вас, товарищи…
В головной группе он так же приказал похоронить убитых, потом позвал к себе Алену и Залесского и сказал им:
— Отступайте через Гнилое. Разбирайте кладку. Я останусь тут и задержу их.
— А лагерь? — спросила Алена.
— Лагеря больше нет, коли его знают враги. Лагерь я уже поджег. Видите? Уничтожу и остальное.
Татьяна наклонилась к нему и спросила с тревогой в голосе:
— А сам потом как?
Женька разозлился.
— Что вы рассуждаете, черт возьми! Мой приказ — приказ комиссара бригады. И пусть кто-нибудь попробует не выполнить его! Понятно? Сейчас же выступайте. Только возьмите вот это, — он передал Залесскому что-то, завернутое в карту, и объяснил — Портрет Сталина. Передайте Павлу Степановичу…
Никто больше не сказал ни слова. Да и говорить было трудно. Противник усилил обстрел, и мины начали рваться чаще и ближе. Залесский, взяв портрет, обнял и молча поцеловал Женьку.
И он остался один.
«Ну, Павел Степанович, большую часть приказа я выполнил. Выполню и остальное. Все выполню, Павел Степанович. Дорого обойдется фашистам наш лагерь. А теперь, пока есть время, поохотимся…»
Он снял с плеча винтовку и, удобно устроившись, начал высматривать между деревьями фигурки эсэсовцев. Опытный глаз снайпера быстро находил их почти за каждым кустом, за каждым деревом возле речки.
Он снимал их по очереди, одного за другим.
Разозленные эсэсовцы ответили ураганным пулеметным и автоматным огнем. Но били они вслепую и еще больше выдавали себя. Ни один выстрел партизанского снайпера не пропадал даром. Каждая пуля находила эсэсовца.
«Только бы задержать их наступление, дать возможность вынести раненых. Быстрей, товарищи, быстрей!»
Вдруг он увидел Татьяну. Она бежала к нему по окопу, низко нагнувшись, с ручным пулеметом в руках. У него дрогнуло сердце от мысли о том, что случилось какое-нибудь большое несчастье. Иначе — зачем бы она вернулась? Но, увидев ее лицо, он без слов понял, что ошибся, и сердито крикнул:
— Почему ты вернулась?
Она подбежала, схватила его руку и ответила беззвучно, одними губами:
— Я буду с тобой, Женя!
— Я приказал уйти всем!
— Я не могла, Женя. Я помогла вынести раненых и вернулась, чтобы быть с тобой. Как же я могла покинуть тебя одного в такой опасности? Пойми же ты! Я Алене сказала об этом, и она согласилась…
Да, она пришла, чтобы в тяжелую минуту быть с ним и, если нужно будет, умереть вместе. Она решила так в тот момент, когда он приказал им выходить, и она поняла, какой он близкий и родной для нее человек. Чувства, которые долгое время светились в душе отдельными искрами, в эту минуту вспыхнули ярким пламенем — стали определенными и понятными. Это обрадовало ее, и она почувствовала себя счастливой, встав рядом с ним перед многочисленными врагами, перед липом смерти.
За разрывами мин он не все понял, что она говорила, но в ее глазах он увидел что-то такое, что когда-то видел в глазах матери, провожавшей его в лес, и растерялся. Чтобы не выдать своей растерянности, он сурово спросил:
— Где остальные?
— Все ушли. И кладку разрушили уже.
— Стреляй!
Женька выпустил из «максима» всю ленту, затем вытащил замок, повесил ка шею винтовку и, схватив Татьяну за руку, побежал по окопу по направлению к болоту.
Татьяна подумала, что он хочет вывести, спасти ее, и испуганно вырвала руку.
— Дай замок! Я останусь одна.
Женька рванул ее к себе.
— Дура! Беги быстрей!
Позади дико закричали — эсэсовцы пошли в атаку.
Женька и Таня перебежали на край болота, к противоположному концу острова. В этом месте от центрального окопа выходил в сторону, в сосняк, узкий окопчик. Кончался он небольшой землянкой; двери этой землянки раньше всегда были заперты на замок, и в лагере мало кто знал, что в ней скрывалось. Не знала и Татьяна.
Женька остановился перед землянкой.
Двери ее были открыты, и Татьяна увидела там какие-то ящики и динамомашину, похожую на те, которые использовались в кинопередвижках.
— Следи! — приказал Женька, показав на лагерь. — Когда они подойдут к огневому складу и мастерской, крикнешь мне, — и полез в землянку.
Татьяна высунулась из окопчика, легла на бруствер. В лагере, горели почти все землянки. От них загорались дрова, сухой валежник и листья. Пожар полз во все стороны. Только огнесклад и мастерская по изготовлению мин и другого оружия, стоявшие отдельно и окруженные глубокой канавой, еще не горели.
Вскоре в дыму, среди пылающих землянок, замелькали многочисленные фигуры немцев. Вот они перескочили канаву, кинулись к складу, к мастерской, начали разбивать прикладами запертые двери.
У Татьяны сильно забилось сердце. Она поняла назначение землянки и намерение Женьки и ждала, когда к складу подбежит побольше немцев. Но некоторые из них обходили склад и бежали дальше — к болоту, к ним. Тогда она свесилась в окоп и громко крикнула:
— Бей их, Женя! Бей скорее!
Огромный столб огня рванулся в небо. Пошатнулись сосны. Тяжело вздрогнула земля. Громыхнул короткий мощный взрыв. Засвистели осколки. А потом затрещало, загудело, посыпалась земля, доски, сучья, сажа.
Волна горячего воздуха сбросила Татьяну с бруствера в окоп. Там ее подхватил Женька, поднял на ноги, крикнул:
— Бежим!
Болото в этом месте у берега было сухое, заросшее высокой густой травой и чахлыми низкорослыми сосенками.
Они пробежали метров тридцать от острова и легли в траву.
Сюда они не полезут! — спокойно, сказал Женька.
На месте склада полыхало огромное пламя. Все еще продолжали рваться патроны, бухали мины. Столб черного дыма поднимался над лесом и падал на болото густой копотью.
— Жаль лагеря, — вздохнул Женька. — Мы с Павлом Степановичем строили его еще до прихода немцев, сразу же после выступления Сталина по радио. Базу создали. Сколько мы тогда всего навезли сюда! Весь район, кажется, перевезли, и все по ночам, — он минуту помолчал, а потом добавил уже более бедро: — Но ничего… Свое он отслужил и умер со славой, как герой. С музыкой… Эх, Таня! Всех бы гитлеровцев так, на воздух! Скорей дожить бы до того дня. А я доживу, Таня, доживу. Я и сегодня верил, что выйду живым. И Павлу Степановичу на прощанье сказал: «Встретимся, Павел Степанович! Встретимся!» Вот и встретимся. Как он обрадуется!
К болоту подбежало несколько эсэсовцев. Они остановились и начали стрелять из автоматов по кустам. Но дальше не пошли. Постреляли, постреляли и повернули назад, громко переругиваясь между собой.
Татьяна прошептала:
— Ударить бы по ним сейчас, Женя.
Он толкнул ее локтем.
— Дурная. Не нужно. Зачем рисковать попусту? Ну, убьем человек пять, а потом они нас. Тогда уж не спрячешься. А так мы будем жить и бить, бить и бить их, Таня. Сколько мы их с тобой еще уничтожим! Ого-о! Теперь мы с тобой сто лет проживем, раз сегодняшнее пережили. Понимаешь?