Глубокое течение

Эсэсовцам не удалось напасть на лагерь неожиданно.

Матвей Кулеш, который провел их, плохо знал законы партизанской жизни. Он не догадывался, что на опушке, за три километра от Лосиного, на одной из сосен сидел часовой. Партизан увидел эсэсовцев еще тогда, когда они были далеко в лесу, и по телефону сообщил в лагерь.

Кроме того, все видимые дорожки, которые вели к Лосиному, были заминированы, и эсэсовцы наскочили на первые же мины.

Осколком мины был легко ранен и Кулеш. Напуганный до-смерти (предатель не думал, что смерть может его настичь и под охраной батальона эсэсовцев), он притворился тяжело контуженным. Обозленные неудачей, солдаты оттащили его к опушке и, даже не перевязав раны, бросили в кусты, откуда он и удрал домой, обрадованный, что имеет дело не с Визенером (он еще не знал об исчезновении коменданта).

Эсэсовцы, превозмогая страх, всегда овладевавший ими в лесу, начали осторожно пробираться сквозь чащу.

Но вскоре снова наскочили на мины. Потом попали под пули невидимых стрелков. Но все же, хотя и с большими потерями, им удалось прорваться к лагерю.

Алена Григорьевна созвала небольшое совещание. В нем, кроме самого врача, приняли участие Татьяна, командир лагерной охраны молодой партизан Иван Сумак и Маша Плотник.

— Главная наша задача, — сказала Алена, — вынести раненых. Понесем их через Гнилое — в приднепровские лозняки. Сумак, выделите шесть бойцов.

Командир охраны возмутился:

— Ни одного человека не дам! Мое дело — оборонять лагерь, и я обороняю его, — голос хлопца срывался — он был, видимо, взволнован. В сущности, это было его боевое крещение, а он уже должен был нё только сам участвовать в бою, но и командовать другими. Хлопец и гордился и побаивался.

— Я тебе такого «не дам» покажу, что ты и внукам своим постесняешься рассказывать, — разозлилась Алена. — Шесть человек для переноски раненых и двух — самых выносливых — в Межи, в штаб бригады. Таких, чтобы за час там были. Понял? А сам с остальными — умри, а задержи эту саранчу.

Сумак быстро побежал выполнять приказ.

Алена вернулась к девушкам.

— Ну, девчата, набирайте полную грудь воздуха. Работы нам — о-е-ей!

— Я останусь тут. Я ведь пулеметчица, — решительно заявила Маша.

Алена гневно блеснула глазами и стукнула ладонью по кобуре револьвера.

— Расстреляю каждого, кто не выполнит моего приказа.

Татьяна вздрогнула. Никогда еще не видела она мягкую, ласковую Алену такой суровой и решительной.

Маша повиновалась.

Но когда они вошли в госпиталь и рассказали о положении в лагере раненым, произошло нечто неожиданное: Алену перебил комиссар Григорий Петрович Залесский, только что начавший оправляться после воспаления легких.

— Подождите, Алена Григорьевна, я скажу, — и он обратился к раненым: — Товарищи, все, кто может встать и идти или даже ползти, — за оружие и за мной!

Раненые начали быстро собираться. У большинства из них оружие было при себе. Они сами добывали его в боях и не выпускали из рук до самой смерти.

Из двадцати восьми раненых выносить пришлось только одиннадцать.

По непроходимой трясине Гнилого болота еще весной были проложены жерди. Это была потайная и самая короткая дорога из лагеря в днепровские луга. По этой дороге и вынесли раненых на песчаную косу среди болот, заросшую густым лозняком. Около раненых оставили Ленку Лубян и маленького Витю.

Первая атака была отбита легко и с большими потерями для противника. Увидев лагерь, пьяные эсэсовцы бросились к нему все сразу и столпились на мостике, не желая мочить ног в речке. Там и встретил их дружный залп. Партизаны стреляли с небольшого расстояния, из траншеи, вырытой на подступах к лагерю, и поэтому почти ни одна пуля не пролетела мимо. Эсэсовцы отошли за речку и ударили из станковых пулеметов. Над головами партизан засвистели пули. С деревьев посыпались срезанные ветки, полетели щепки.

— Спокойно, хлопцы, спокойно! — командовал Залесский, переползавший по окопу от одной группы партизан к другой. — Пусть эсэсовцы сгонят злость. А мы зря не будем тратить патроны. Только следите внимательней!

Обжегшиеся на первой атаке, эсэсовцы поняли, что прямая дорога на остров обороняется, и, разделившись на две группы, пошли в обход по болоту. С одной стороны они сразу увязли и вернулись назад, с другой — хоть и медленно, но начали продвигаться. Залесский вынужден был раздвоить силы. Это ослабило оборону.

Во вторую атаку эсэсовцы пошли одновременно с двух сторон, рассыпанной цепью, перебегая от дерева к дереву, от куста к кусту. Некоторые из немцев подкрались так близко, что им удалось бросить ручные гранаты и ранить несколько партизан. К счастью, в этот момент подоспела Алена со своим отрядом.

Противник снова откатился.

Татьяна, прыгнув в окоп, начала перевязывать раненых.

Над ней наклонился Залесский и крикнул, всерьез или в шутку — она не поняла:

— А вы, Карповна, скучали по настоящей войне. Вот она, любуйтесь!

Незнакомый вой заглушил ее ответ. Она выпрямилась — хотела посмотреть, но Залесский рванул ее за руку на дно окопа.

— Ложись, мина! — крикнул он.

Сзади раздался взрыв. Воздушной волной швырнуло в окоп землю, сухие ветки, листья. От сосны отлетел большой сук и повис над головой.

Взрывы гремели один за другим. Непрерывно осыпались листья и хвойные иглы. Упали и накрыли окоп две тонкие сосны.

Захлебывались немецкие пулеметы. Теперь их было уже не два, а множество. Били они трассирующими пулями, и цветные струи впивались в покалеченные тела сосен, в бруствер окопа.

В лагере загорелись землянки. Едкий дым ел глаза.

Залесский долго смотрел в сторону лагеря, потом крикнул Алене:

— Не понимаю, отчего загорелись землянки! Смотрите — одна за другой. Мины там не падают… — Он приказал молодому партизану: — Ползи-ка, браток, проверь, что там такое.

В этот момент мина упала в окоп, осколками ранило двух человек.

Татьяна бросилась к ним, сделала перевязку.

Большинство мин падало на краю болота, где находился Иван Сумак с другой группой партизан.

Залесский предложил Татьяне сходить туда.

— Там у них настоящее пекло. Как бы чего не случилось.

Она пошла по извилистому окопу.

А мины все выли и выли, расщепляя деревья, отсекая сучья, вспахивая землю.

«Как это хорошо сделали, что вырыли траншею вокруг всего лагеря!» — подумала она и вспомнила, как тогда многие партизаны, да и сама она, не понимали, зачем это делалось, и очень неохотно шли после утомительных ночных походов на рытье траншей. Но Лесницкий неумолимо требовал, чтобы днем люди работали на траншее.

«Где они теперь — Павел Степанович, Женька, Николай? Знают ли они о нашем положении?» Татьяна не успела додумать свою мысль. Волна горячей воздуха ударила в лицо, сбила с ног. Она сразу же поднялась, бросилась вперед, но вдруг отшатнулась, увидев ужасную картину: развороченный окоп, тела убитых. Она услышала стоны, узнала голос Маши и, превозмогая слабость, бросилась к ней.

Рядом с Машей лежал убитый Иван Сумак. Немного дальше стонал другой раненый:

— Сестра… Таня… Помоги, родная…

Толстый сук придавил ему ногу.

Григорий Петрович вытащил его из-под сука и, обессиленный, упал сам.

Татьяна кинулась к нему. Но в этот момент замолчали пулеметы, реже стали бить минометы. Эсэсовцы пошли в третью атаку.

Залесский вскочил, бросился к ручному пулемету, из которого до этого стрелял Сумак.

— Карповна, берите автомат. Подавайте мне диски, — он и в бою оставался вежливым, спокойным учителем.

Татьяна взяла автомат и стала рядом с ним.

Головная группа уже отбивала атаку. Эсэсовцы шли с гиканьем и криком, непрерывно стреляя из автоматов. Но те, что залегли на болоте, долго не поднимались, возможно ожидая результатов атаки в лесу.

Татьяна стиснула автомат так, что вся дрожала. В этот момент она забыла обо всем на свете и думала только об одном, хотела только одного: убить как можно больше фашистов. «Что же вы не лезете, сволочи? Поднимайтесь!» И когда они, наконец, поднялись, она сразу выпустила весь диск. Автомат замолк. Она растерянно оглянулась. Раненая Маша Плотник протянула ей заряженный диск. Татьяна наклонилась, чтобы взять его, но в этот момент сверху, со стороны лагеря, в окоп свалился человек. Она инстинктивно отшатнулась и увидела Женьку Лубяна. С радостью она бросилась к нему.