Глубокое течение

Голое тело коменданта подскочило, перевернулось и проползло около метра по наклонному скату крыши, а потом недвижно застыло с раскинутыми в стороны руками.

Радостный крик вырвался из Женькиной груди. Другого выстрела не требовалось. Но он не удержался и выстрелил в часового, который застыл над обрывом, очевидно пораженный неожиданным выстрелом. Часовой упал, но сразу же вскочил и быстро побежал в глубину двора. Там замелькали фигуры солдат, прозвучали первые выстрелы.

«Жаль, что по этому промахнулся», — пожалел Женька и с ловкостью белки прыгнул вниз, по нижнему суку спустился в ореховый куст и, пригибаясь к земле, побежал к ближайшим зарослям. В лозняке он засмеялся счастливым смехом и поцеловал теплый затвор винтовки.

Генрих Визенер со злостью выключил радиоприемник. К черту все это! Его не радовали крикливые сообщения об успешном наступлении немецких войск на юге, о их приближении к Сталинграду. Чего стоит это наступление, когда тут, в глубоком тылу, за сотни километров от фронта, настоящее пекло! Хуже всякого фронта. «Завоеванная земля!..» Черта с два! Пусть придут сюда эти берлинские крикуны и попробуют навести порядок на этой «завоеванной земле». А он, Визенер, уже попробовал это сделать и увидел результаты. От всего отряда «Кугель» не осталось в живых ни одного человека. Из ста двадцати человек гарнизона Буды уцелело только семь человек. А между тем там были доты, укрепления, пулеметы, минометы…

Партизанская бригада!.. До этого он сомневался, что у партизан такая организация и есть такие большие соединения, как бригада. После налета на Буду он перестал сомневаться. Что может сделать против бригады его неполная рота?

Он вскочил, пробежал по просторной комнате из угла в угол, остановился у окна, посмотрел на лес. «Чертова берлога! Кругом леса, гарнизон оставлен на съедение партизанам. Странно, что они до сих пор медлят?»

— Идите же, черт возьми! — в отчаянии крикнул он и стукнул кулаком по подоконнику. — Идите! Я жду вас, — и, минуту помолчав, прошептал: — Не хотите? Медлите? Так ждите меня! Я знаю, где вы!

Да, Визенер знал главную базу партизан — лагерь на Лосином. Он не поверил, что Кулеш спасся от судьбы, которая постигла весь отряд «Кугель», именно так, как он сам рассказал об этом. Визенер хорошо знал этого проныру, потому что видел в нем многие черты своего собственного характера. Возможно, только это и спасло Матвея Кулеша от смерти. Но Визенер сказал ему:

— Тебя надо расстрелять… Нет! Повесить. (Кулеш бросился ему в ноги.) Но я дарю тебе жизнь. Да, дарю… С условием: разыскать лагерь этого…

Лесницкого, его главную базу. Теперь ты легко можешь это сделать. Не вздумай перебежать к ним. Я сделаю с твоими детьми то же самое, что сделал со всеми теми, кого ты выдал.

И Кулеш разыскал лагерь. Но Визенер боялся нападать на лагерь только силами своего гарнизона, он даже и мысли такой не допускал — на кой черт ему рисковать! Он просил помощи — не меньше батальона. Только с такими силами он мог бы отважиться идти в этот страшный лес, в эти непроходимые болота.

Но с присылкой подкрепления медлили, и он бесился от злости на начальство, ругал его последними словами, каждый день писал рапорты и звонил Койферу. До него дошли слухи, что партизаны готовят удар по его гарнизону; он понимал — от того, кто первый нападет, зависит его жизнь. Нервы его были напряжены до крайности. Он не спал ночей, много курил и пил…

— Да, я знаю, где вы! Держитесь! — процедил он сквозь зубы и, вернувшись к столу, начал писать еще один — последний — рапорт. Помощи! Подкреплений! — истерично взывала каждая строчка этого рапорта.

Зазвонил телефон.

Визенер подбежал к столу, быстро схватил трубку.

— Комендант Пригар обер-лейтенант Визенер, — механически повторил он и… внезапно побледнев, едва слышно спросил: — Ва-ас?

Он с минуту слушал, все больше и больше бледнея, потом, ничего не сказав, тихонько отнял трубку от уха и осторожно, словно она могла взорваться, начал класть ее на стол и… положил мимо. Трубка стукнулась о пол. Визенер испуганно подпрыгнул, какое-то время стоял неподвижно, а потом шепотом повторил:

— «Два часа назад снайперским выстрелом из-за реки убит штурмфюрер Койфер. Фельдкомендант назначил комендантом района вас…» Что? А-а, меня… Меня? Нет! Нет! — и он вдруг замахал перед собой руками и начал отступать в угол комнаты, словно у него перед лицом кружились пчелы. Глаза его наполнились ужасом и страшно расширились — вот-вот вылезут из орбит. Впервые он, трезвый, увидел перед собой маленькую пулю, которая медленно приближалась к его голове. Отступая от нее, он споткнулся о кушетку и упал, дико закричав.

В комнату вбежали солдаты, дали ему воды, вызвали ротного фельдшера.

Через некоторое время он успокоился, но, понимая неловкость своего положения, продолжал симулировать болезнь.

«К черту это назначение! Я не могу быть комендантом в этом пекле, — думал он, лежа на кушетке. — Тут охотятся за мной день и ночь. Сегодня — Койфер, завтра — обязательно я. А я хочу жить! Жить! Я не хочу умирать. Я достаточно послужил фюреру, чтобы заслужить жизнь. Пусть послужат столько другие. А я устал, заболел. Мне нужно отдохнуть, переждать и добиться перевода в другое место, где меня не знают. Там я буду умнее. А ту! пусть другие становятся на мое место и дослуживаются хоть до фельдмаршала. Я не буду завидовать им, когда я буду живым, а они — мертвыми… Да, самое разумное — заболеть, переждать и добиться перевода…»

И через час Визенера, как тяжело больного, отправили в областной центр. Несмотря на усиленную охрану, он дрожал всю дорогу — до тех пор, пока не лег на кровать в госпитале. Там только он почувствовал себя в безопасности.

В сентябре бригада ждала первого самолета из Москвы. Посадочную площадку готовили в районе Меж, километров за двадцать до Лосиного острова. Туда были стянуты почти все силы бригады. В лагерях остались только часовые, раненые, женщины и дети.

Фашисты установили, что партизаны готовятся к чему-то серьезному, и, собрав силы, повели наступление на этот район.

Посадка самолета в такое время имела для партизан огромное значение. Она давала возможность систематически получать с Большой земли оружие, боеприпасы, взрывчатку, медикаменты. Одновременно она нанесла бы уничтожающий удар по лживой пропаганде врагов о том, что Красная Армия обескровлена, о скором крахе Советов, которую они повели с новой силой в связи с наступлением немецких войск на юге, на Сталинградском направлении.

Это хорошо понимало командование бригады и, чтобы не задерживать прилет самолета подготовкой новой площадки, решило оборонять подготовленную. Для этого нужно было не только отразить наступление противника, но и разгромить наступающие части, чтобы они больше не осмелились лезть в этот район.

Штаб бригады находился в Межах. Гитлеровцы были остановлены километрах в двух от деревни, на реке Вутянке. Партизаны сожгли мост и успешно отражали все попытки врага переправиться на другой берег. Нельзя сказать, что попытки эти были очень активными. Против партизанской бригады сражался саперный батальон и отряд эсэсовцев. В батальоне была рота словаков. На вторую ночь словаки прислали своего парламентера, который заверил партизан, что большинство словацких солдат будут стрелять вверх и в спину немцам. Значительно большую опасность представляла немецкая четырехорудийная батарея, в первый же день обстрелявшая Межи и вызвавшая в деревне пожар. Но и она существовала недолго. Ночью Жовна с группой партизан своего отряда пробрался в тыл врага, перебил прислугу батареи и вывел из строя пушки. Враг после этого, в сущности, был обессилен, и его не трудно было разгромить.

Но внезапно партизанские разведчики принесли весть о появлении в районе боев батальона эсэсовцев с тремя танками, артиллерией и минометами.

Батальон прибыл рано утром и остановился в деревне Лемехи, километров за двенадцать от Меж. Эсэсовцы с места в карьер перепились, начали грабить население и насильничать. Было очевидно, что они не особенно торопятся в бой, видимо уверенные, что партизаны никуда не денутся.