Глубокое течение

Николай насторожился. Каким-то внутренним чутьем он понял необходимость подчиниться этому веселому, разговорчивому хлопцу с ясными глазами. — Эх, ты! — крикнул Гопкель Кулешу, таинственно подмигнув при этом (от Николая не ускользнуло это движение глаз). — Беги скорей в лагерь. Скажи, чтоб нам хорошее угощение приготовили, гостя встретили. Быстрей только.

Кулеш исчез за деревьями.

Майборода с силой сжал локоть Николая и замедлил шаг, дав возможность Гопкелю опередить их.

— Да… Ну, давай, друже, закурим для встречи. Затянемся, чтоб дома не журилися. У тебя, небось, махорочка есть? Есть? Что же ты молчишь, лихо на тебя? У меня аж душа завяла. Уж и не помню, когда курил. Доставай скорей.

Николай достал махорку. Майборода вытащил из кармана припасенную на курево немецкую газету. Они остановились, чтоб свернуть цыгарки. Дали закурить молчаливому человеку, который все время шел сзади, и пропустили его вперед. Поднося Николаю зажигалку, Майборода прошептал:

— Немец. Я — его. Вы — этого.

Гопкель остановился и подождал их, но когда они приблизились, повернулся и пошел дальше. Его спутник свернул с тропинки и подождал, пока они пройдут мимо, чтобы снова быть позади их. По-видимому, начальник знаками приказал ему следовать сзади.

Поровнявшись с ним, Майборода толкнул Николая локтем.

— Ну?

Они выхватили пистолеты и выстрелили одновременно.

Гопкель круто повернулся, вытянул руки и пошел на них. Майборода еще раз выстрелил ему в грудь. Бандит упал.

— Николай Карпович! Бегите. И будьте осторожны. Вы чуть не попали к эсэсовцам. Быстрей! Я буду стрелять… по вас.

Николай молча пожал ему руку и, свернув с тропинки, тут же скрылся в густых зарослях осинника.

Майборода торопливо обшарил карманы убитых, забрал у Гопкеля какие-то бумаги, брезгливо поморщился.

— Допрыгался, сукин сын.

Потом, став за дерево, бросил в чащу гранату, дал автоматную очередь.

— Чисто сработано, товарищ Майборода.

Партизан едва не закричал от неожиданности и круто повернулся. Перед ним стоял Матвей Кулеш с угодливой улыбкой на побледневшем лице.

Майборода рванул автомат.

Кулеш подскочил к нему, схватил за руки.

— Что ты, что ты! Я — свой… свой, — лицо его еще больше побледнело, и он весь дрожал, как в лихорадке. — Эх, ты! Своих не узнаешь! Да если бы я тебя продать хотел, давно продал бы. Я приметил тебя еще тогда, когда вы с Лесницким на похороны приходили в Ореховку. Зимой, когда расстреляли семьи, — помнишь? А сейчас? Я ведь за сосной стоял и все видел. Одним выстрелом мог бы тебя…

Аргумент был убедительный. Действительно, мог продать, убить, а не продал, не убил. Значит — можно верить. И Майборода опустил автомат, схватил Кулеша за ворот, притянул к себе и, оглядываясь, торопливо зашептал:

— Если так, тогда слушай. Беги сейчас же на Клещов хутор. Третья хата от леса. Найдешь там дивчину. Да ты знаешь ее… Люба Кучерявенко. Передай: через два часа я выведу эту банду к Белой затоке. Понял? Смотри! Если что — из-под земли достану. На кусочки разорву. От меня ты нигде не спрячешься…

Появились, первые бандиты — одни верхом, другие пешие. Кричали и стреляли в белый свет, по невидимому врагу.

Майборода остановил эту бессмысленную стрельбу.

— Прекратить огонь! Куда палите, сволочи? — крикнул он и, выйдя из-за дерева, подошел к телу Гопкеля, медленно снял шапку.

Бандиты тоже сняли шапки. Он поднял голову, обвел их тяжелым взглядом и глухо сказал:

— Пьяницы несчастные! Сколько вас нужно было ждать! Полчаса прошло! Визенер душу из вас вытянет, — и, выругавшись по-немецки, повернулся и быстро пошел по направлению к лагерю.

Они проводили его испуганными взглядами, потом переглянулись. Кто-то тяжело вздохнул:

— Эх, жизнь наша копеечная!

Другой голос предложил:

— Пошли, хоть самогонку допьем.

В лагере они услышали, как Майборода говорил по телефону. Никто не заметил, что телефонный провод был перерезан, а так как ни один из них не знал немецкого языка, они так и не догадались, что Майборода бросал в трубку случайные, не связанные между собой слова, которым когда-то научился у Буйского. Но тот факт, что Майборода разговаривает с Визенером по-немецки, окончательно убедил их в том, что он — агент Визенера и теперь будет их командиром. Поэтому никто из них не возразил ни слова, когда Майборода встал перед ними и отрывисто сказал:

— Визенер передал, что всех повесит, если мы не поймаем этих… парашютистов. Далеко они не убежали. Командовать отрядом он приказал мне. — Многозначительно помолчав, Майборода громко приказал: — По коням!.. — И повел их.

Матвей Кулеш выполнил задание Майбороды. В этом был тонкий расчет подлеца. Визенер силой отправил его в особый отряд, принудил ежедневно рисковать жизнью. Что ни час Кулеш испытывал такой страх, какого он не знал никогда раньше.

А разве для этого он пришел к фашистам в первые дни оккупации и предложил свои услуги? Нет! Он сделал это для того, чтобы спасти свою жизнь, иметь возможность жить тихо и спокойно. Он хочет служить, работать, но только так, чтоб никто, ни один человек не знал об этом, чтобы на всякий случай он так и оставался в глазах односельчан просто Матвеем Кулешом, незаметным, маленьким человеком, обыкновенным крестьянином. А разве он мало сделал для захватчиков, работая так? Так нет же, мало ему, этому ненасытному Визенеру! Ему захотелось, чтобы Матвей Кулеш вместе с этими «зайцами» — полицейскими разъезжал по деревням, убивал людей, чтобы все его видели и чтобы за ним начал охотиться сам Лесницкий. А от такого охотника не убежишь, не спрячешься — Кулеш хорошо это знал, и при мысли об этом ужас сковывал его сердце. Но и отряд бросить он не решался — боялся, что Визенер найдет его и повесит. И он мучился сомнениями, не умея найти выход. Появление в отряде Майбороды обрадовало его. Кулеш разгадал маневр партизан и не выдал их разведчика. Он хотел убить двух зайцев сразу: освободиться от отряда и заслужить доверие партизан. И он ни на шаг не отставал от Майбороды, следил за ним день и ночь, искал случая поговорить с ним, упорно добивался его доверия…

Хитрость выручила его еще раз. В то время, когда его дружков, как глупых баранов, повели под пули, он, Матвей Кулеш, стал связным — своим человеком у партизан. Ловко!

Матвей Кулеш от радости безжалостно бил коня рукояткой пистолета и что-то беззвучно напевал.

Передав удивленной Любе все, что приказал ему Майборода, и отдав ей, по ее требованию, коня, Кулеш изо всех сил бросился бежать обратно. Восемь километров он пробежал за час и, обессиленный, упал на пороге кабинета Визенера.

— Господин комендант! Спасайте, спасайте отряд, — едва переводя дыхание, сказал он и бессвязно рассказал об убийстве Гопкеля, о парашютистах и Майбороде — естественно, не совсем так, как это происходило на самом деле. — Ну вот, и повел он нас, будто бы по вашему приказу, ловить парашютистов. И завел в такую чащу, что у меня волосы дыбом встали. Тут я и почуял недоброе… Отстал, незаметно слез с коня и удрал… К вам прибежал… Нет, нет, господин комендант, клянусь вам… я не вру. Может быть, я ошибся, но… клянусь! — закричал он, увидев, что Визенер вздрогнул, тяжело поднялся и направился к нему.

Но Визенер не тронул его. Он подошел к окну и долго молча смотрел на лес.

Кулеш успокоился, осмелел и прошептал:

— Нужно послать солдат, господин комендант.

Визенер повернулся — лицо его было перекошено.

Кулеш в испуге отшатнулся.

— Эс ист шпет![1] — выкрикнул Визенер и, сев на диван и сжав ладонями виски, прошептал: — Шпет, шпет!

…И действительно, было поздно.

Через полтора часа бессмысленного блуждания по лесу Майборода вывел отряд в приднепровские луга, к Белому заливу. Залив этот — узкая полоса воды — вместе с рекой образовали полуостров, похожий на вытянутую подкову.

1

Поздно!