Глубокое течение

Но, чтобы определить, как туда добраться, нужно было ждать утра, и Маевский, отойдя в сторону от места посадки, улегся под густой елью и беззаботно уснул.

Проснулся он, когда уже взошло солнце и лес наполнился веселым щебетом птиц. И на душе у него было тоже светло и радостно. Наконец-то он в родном лесу, недалеко от родной деревни, от семьи, от партизанского отряда. Остается только установить свои координаты или, может быть, просто опознать место — и можно отправляться в деревню.

Он пошел по компасу на запад, не думая об опасности, чувствуя себя полным хозяином в этом лесу.

Николай часто останавливался, с интересом оглядывал могучие ели и дубы, слушал пение птиц и время от времени мастерски передразнивал их. Он с детства отличался необыкновенной способностью к звукоподражанию, но в последние годы не было ни времени, ни настроения заняться этой когда-то любимой забавой, и теперь он с удовольствием прислушивался сам к себе. Вспоминая свое душевное состояние и мысли в первые минуты полета, он удовлетворенно улыбнулся. «Ничего, Николай Карпович! Ей же ей, из тебя не плохой партизан выйдет».

И вдруг он метнулся в сторону, как испуганный зверь, спрятался за толстый дуб и выхватил из кармана пистолет.

Из-за другого такого же дуба за ним следила пара настороженно блестевших глаз. Он заметил их, не дойдя двадцати — двадцати пяти шагов до дерева.

Николай стоял неподвижно, прислушиваясь к сильным, частым ударам сердца, и обдумывал, как поступить.

«Досвистался, черт возьми…»

Впереди крикнули:

— Эй ты, там, за дубом! Выходи! Нас больше, — и из-за деревьев на мгновение высунулись три головы.

Николай молчал.

— Товарищ, брось дурака валять. Мы свои и ищем тебя. Я — командир одного из отрядов бригады Лесницкого, — произнесший это человек смело вышел из-за дуба, сунув немецкий парабеллум в кобуру.

— Пароль? — сурово спросил Маевский и, выглянув из-за дерева, направил на него пистолет.

Человек бросился за дуб и злобно выругался.

Николай сильнее сжал в руке пистолет. Тут что-то не так. Ищут его, а сами не знают условленного пароля? Он понял, что перед ним враги.

«Будьте очень осторожны, когда расстанетесь с Буйским», — вспомнил он предупреждение генерала. «Пожалуй, тут всегда нужно быть осторожным. С Буйским и без Буйского. Вот и сейчас обмозгуй-ка, как выкрутиться».

А перед ним был действительно враг и враг серьезный. Человек, назвавший себя командиром партизанского отряда, на самом деле был Ганс Гопкель, главарь бандитского отряда «Кугель» («Пуля»). Визенер лично руководил ежедневными операциями этого отряда, сам планировал очередные провокационные налеты.

Гопкель был немец-колонист с Украины, давний агент немецкой разведки. Лет за шесть до войны оборвались все его связи, были арестованы все связанные с ним лица. Испуганный, раздавленный морально, он притаился и с ужасом ждал ареста. Ему повезло. Но гитлеровское правительство не могло простить ему пятилетнего бездействия. Ему пришлось долго пресмыкаться, выполняя самую черную работу, самые грязные задания. Назначение его командиром отряда «Кугель» открыло, наконец, перед ним большие возможности — он надеялся оправдаться перед начальством, доказать, что он стоит большего, чем они предполагают.

Прошлой ночью Визенер по телефону сообщил Гопкелю о том, что партизаны в лугах раскладывают огни — судя по всему, ждут самолет, и приказал ему выложить такие же огни на пригарском поле. Ночью они действительно слышали самолет, который кружился над лесом, — по-видимому, сбросил парашютистов.

Утром они начали поиски.

И вот совсем случайно, неожиданно, возвращаясь из штаба Визенера в лагерь, он встретил свое счастье, свою карьеру — парашютиста.

Гопкель сразу понял, что это он, и решил назваться партизанским командиром. Ему нужно было во что бы то ни стало захватить парашютиста живым, но брать его силой не хотелось. Он в сто раз лучше любого Визенера знал характер людей, которым партизанское командование поручает ответственные задания. Обычными, гестаповскими способами у таких людей ничего не выпытаешь — Гопкель это понимал слишком хорошо: недаром же он изучал их чуть ли не четверть столетия.

Но первая его хитрость не удалась. Парашютист оказался более умным и опытным, чем он предполагал. Гопкель спрятался за дуб и напряженно соображал.

За вторым дубом стояли двое — Петро Майборода и Матвей Кулеш.

Когда Маевский на мгновение показался из-за своего укрытия, Кулеш наклонился и таинственно прошептал:

— А я знаю его.

Майборода вздрогнул.

— Он из нашей деревни. Маевский — его фамилия. Его батька и сестра двух полицаев зимой укокошили и убежали к партизанам. Слышал, может? А он — инженер. До войны, говорили, где-то на Урале работал.

— Ну и что с того? — раздраженно спросил Майборода. За четыре дня он люто возненавидел этого человека, всегда появлявшегося перед ним в самые ответственные и критические минуты с льстивой, омерзительной улыбкой.

Даже и здесь Кулеш умудрился стать с ним за одно дерево, и теперь Майборода с отвращением ощущал его дыхание на своем затылке. От этого дыхания по телу Майбороды пробегала неприятная нервная дрожь. Он хотел было оттолкнуть его от себя, подставить под пулю незнакомца, но последние слова Кулеша остановили его. Майборода сразу забыл о его омерзительном дыхании — стало не до того. В душе хлопца поднялась буря.

«Брат Татьяны… Сын Карпа Маевского. Татьяна рассказывала о нем… Как же он попал сюда? Неужели на самом деле ночным самолетом? Ну, врешь, Ганс Гопкель! Пока я тут живой — твои штучки не пройдут».

— Слушайте, товарищ, — крикнул в этот момент Гопкель, — пароль нам еще не принесли! Нам сообщили по телефону, что вы спустились в нашем районе. Мой отряд в полукилометре отсюда. Тут — партизанская зона. А взять вас — мы все равно возьмем, живого или мертвого, будьте уверены. Нас четверо тут. И через две минуты после моих первых выстрелов здесь будет полсотни всадников. Давайте лучше по-мирному.

Маевский молчал.

Тогда заговорил Майборода:

— Николай Карпович! Брось ты, правда, ломаться. Своих не узнаешь, что ли? Вот твой односельчанин Матвей Кулеш, — и он вытолкнул Кулеша из-за дуба, потом вышел сам. — А вот и я, твой старый приятель. Узнал? На одной парте сидели, а ты уже забыл. Зазнался, лихо на тебя!

Николай не знал этого краснощекого пария, который был заметно моложе его, но Кулеша узнал сразу и вышел, держа пистолет в руке.

Гопкель даже крякнул от удовольствия. Этот парень — просто клад. Напрасно он, Гопкель, не доверял ему, а вчера, за выпивкой, даже ударил, когда тот очень уж назойливо начал предлагать, как поймать Лесницкого: у Гопкеля тогда зародилось серьезное подозрение. Но теперь… Теперь хотелось расцеловать Майбороду. «Помогай, помогай, Борода, твоей услуги я не забуду».

Гопкель первый протянул Маевскому руку.

— Федор Жовна, командир отряда.

— Маевский, партизан отряда П.

Гопкель лукаво прищурился, погрозил пальцем.

— Знаю. Но пошли в лагерь. Там и поговорим.

Майборода подхватил Николая под руку.

— Да ты как будто все еще не узнаешь меня? Микола! Проснись, черт! Петьку Майбороду не узнаешь? Вот тебе и на! Да мы когда-то еще соперниками были. Забыл? За Ленкой Зайчук стреляли. Помнишь? Но ты победил меня. Ты всегда у баб успехом пользовался, — Майборода весело захохотал.

Николай рассердился. Никогда в жизни он не встречался с этим человеком. И если вначале он не был уверен в этом — мало ли было в жизни случайных встреч, — то теперь, когда незнакомец назвал имя Алены, сомнения исчезли. Нет, он не забыл ничего, что было связано с ней. Тем более он не мог бы забыть человека, который был их общим знакомым.

Николай пристально посмотрел в глаза Майбороде, недвусмысленно давая понять этим взглядом, что он, Николай, абсолютно уверен в том, что они видятся впервые.

Майборода сверкнул глазами в сторону Гопкеля и незаметно приложил палец к губам: молчи и соглашайся.