Страница 38 из 80
— Красиво, — представила она, следя за движением его рук. — Но это ж, наверно, долго.
— Да, — согласился он, — за пару дней не успеть. Тем более что на работе мне все же бывать придется. Сегодня вот после полудня надо будет туда заглянуть на пару часов, надеюсь, придумаешь, чем без меня заняться.
— Да придумаю, конечно, Ар, ну что ты? Ну, я же не маленькая уже, в самом деле. Ты из этих несчастных двух лет, что мне до восемнадцати не хватает, такую трагедию на ровном месте развел.
— Ну и не развел, ну и не трагедию, — не согласился он. Подошел, обнял ее, такую теплую и мягкую после сна. Зарылся носом в ее встрепанные волосы, припал губами к бьющейся на шее жилке. Лизнул, заставив ее вздрогнуть и чуть приподнять плечо. Вновь припал в поцелуе.
Она не вырывалась. Привыкла. Просто наслаждалась его нежностью, его лаской. Близостью его тела, от которого исходило такое умопомрачительное, такое родное тепло. Этой его глубоко вредоносной «аурой». Ну и как она может быть вредоносной, когда так ласкает, кажется, каждую жилку, проходя сквозь тело?
Не ощущая сопротивления, его губы заскользили по ключице, прошлись по горлу, заставив ее выгнуть шею с легким вздохом изумления. А пальцы проникли под футболку, наслаждаясь нежностью и бархатистостью ее кожи.
— Ар! — все же всхлипнула она, приходя в себя.
— Дай ребрышки посчитать, — останавливаться не хотелось. Она пахла так восхитительно — открытая, томная.
— Перестань. Ты хотел работать.
— Да. Конечно. Сейчас, — он опустился перед ней на колени и, задрав футболку ей до груди, поцеловал вздрогнувший животик. И действительно пересчитал поцелуями ребрышки — справа, слева — до самого края ее одежд, до жестких косточек ее лифчика, до ее судорожно прижатых к груди ладоней. Провел языком дорожку от пупка и выше, до вставших на его дороге пальцев. Лизнул и их.
— Аршез!
— Трусиха, — он вздохнул, прижимаясь щекой к ее животу и обхватывая ее при этом руками, чтобы не отстранялась. А что ладони легли на ягодицы — так оно само как-то вышло, он не специально. — Такая мягкая, такая трепетная… моя, — ладони на ее попе сжались непроизвольно, ему просто захотелось ощутить ее чуть сильней, а там ткань…
— Пусти! — она все же запаниковала. Он никогда не остановится. Не успокоится, пока не затащит ее в постель. Чуть она позволяет ему одно — и он тут же идет дальше!
— Не держу, — он действительно убрал руки и отстранился, садясь на пол возле ее ног.
Убежала. Заперлась в ванной с горящими от смущения щеками. Недовольная всем — им, собой, своей на него реакцией, своей готовностью… или нет, желанием позволить ему… посмотреть, что будет, если ему позволить… нет, черт побери, нет! Она не такая, она знакома с ним три дня! А он просто избалованный распутный мальчишка, который даже отношения ни с кем построить не может, потому что всех мыслей — как бы в постель затащить, а как затащит, так уже и идеи кончились, что дальше-то делать, и интерес пропадает… Да к дьяволу! Она не должна себе позволять, не должна от него так зависеть! Надо самой… Собой… Быть собой, а не беспомощным к нему приложением!.. Знать бы, как…
— Пойдем гулять по городу? — он неслышно опустился на кухонный стул, когда она готовила себе бутерброды под мерный шум закипающего чайника.
— Тебе ведь работать надо, — качнула головой, не отрываясь от своего занятия.
— Много работать вредно, — не согласился Аршез. — Вот свежий воздух — он никогда вредным не бывает.
— Это в городе он свежий?
— А куда хочешь, за город? Хорошо, давай слетаем. Я знаю много красивых мест, тебе понравится.
— Нет.
— Анют? — взглянул недоуменно. То, что она все еще дуется, он понял. И что смутил он ее куда сильнее, чем… чем стоило бы, понял тоже. Но ведь не собирается же она теперь безвылазно сидеть дома в такой погожий день?
— Ты ведь не можешь вечно водить меня за руку. Развлекать меня денно и нощно, контролировать… У тебя свои дела есть, работа…
— Анют, мне не сложно. Напротив, даже приятно…
— А мне — нет! — почти выкрикнула она. — Такое чувство, что ты оплел меня, опутал… Я уже задыхаюсь. Куда не повернешься, везде твои руки, губы, запах, аура твоя дурацкая. Я задыхаюсь, понимаешь? Я устала. У меня уже мысли в твоем присутствии путаются, я сообразить не могу, чего я хочу, чего ты, нить разговора теряю…
Он молчал, бессильно закусив губу. Нет. Нет, она преувеличивает, все ведь не так! И мысли у нее не путаются, он бы заметил, и с разговорами все в порядке…
— Ар? — она давно уже молчит и смотрит на него выжидающе.
— Да? — кажется, он что-то прослушал. — Да, ты права, конечно, было бы лучше, если бы ты жила отдельно, но пока я не вижу такой возможности.
Жила отдельно? Его слова неожиданно сделали больно. Еще не получил, а уже избавиться хочет? Или… потому и хочет избавиться, что получить не выходит? А говорил, что его навек… Конечно, его, не на улицу же ему ее гнать. Жить ей действительно негде больше.
— Ты говорил, я смогу работать, — осторожно начала девочка. — Возможно, ты мог бы… хотя бы подсказать, какую работу я могла бы попробовать получить, все какие-то деньги. Снять комнату. Ну, или… как у вас принято?
— У нас не принято, чтобы дети, недоучившиеся в школе, зарабатывали себе на жизнь, — неожиданно разозлился он. — У них родители есть для этого.
— У меня — нет.
— У тебя есть я, это равнозначно, — отрезал мрачный, как туча, Аршез. — Пока образования нормального не получишь, чтоб о работе даже не заикалась!
— Но сейчас… все равно каникулы, — возразила она куда менее уверенно. — Я могла бы подработать…
— Мы не бедствуем, — он едва кулаком по столу не грохнул. — Скажи, чего тебе не хватает, я куплю.
— Аршез, ну что ты? Погоди, — испугалась Аня. Почувствовала, что он обиделся. Действительно обиделся. — Сам же сказал, что я у тебя на шее сижу, я просто хотела…
— Это ж когда я такое сказал? — приязни в его взгляде не добавилось.
— Когда сообщил, что предпочел бы, чтоб меня в твоем доме не было, — в конце концов, она тоже обиделась. — Вот только выгнать меня не можешь. Из сострадания, потому как… куда мне?.. — у нее даже слезы выступили. Она не хотела, нет. Они сами.
Он вздохнул.
— Ань. Ну ты уже разберись. То ты утверждаешь, что тебе со мной плохо, и меня в твоей жизни слишком много. То страдаешь, что я тебя, якобы, выгоняю.
— Я просто хотела побыть одной. И тебя не отвлекать от работы, и самой немного проветриться… разобраться… А у тебя либо с тобой, либо никак, да? Либо в твою постель, либо вон пойди?
— А-ня! — он едва не взвыл. — Ну постель-то тут причем? Вот уж куда не зову…
— В глаза не бросилось!
Он беспомощно поднял вверх руки.
— Просто скажи, что конкретно ты хочешь. Как лично ты хотела бы провести этот день?
— Я бы хотела погулять по городу. Одна. Это возможно?
— Нежелательно, — он снова вздохнул. — Но… раз уж меня в твоей жизни так чудовищно много… давай попробуем.
— Спасибо, — она не выдержала, обняла его. Конечно, это было неправильно, он опять решит, что… Но ссориться с ним было так больно, так физически неприятно, что хотелось растворить этот горький осадок в тепле его рук, в прикосновении к его большому сильному телу.
— Ребенок, — он, конечно же, обнял в ответ. Целовать не стал, ничего не стал, просто подержал ее чуть-чуть у самого сердца. Отпустил. — Ты только послушай меня сейчас. Очень внимательно. Мне важно, чтоб ты меня услышала. Хорошо?
Она послушно кивнула, присаживаясь за стол.
— Это касается не только сегодняшней твоей прогулки, но и вообще… Всего времени твоего пребывания… всей твоей жизни теперь.
— Да?
— Тебе придется забыть о твоей стране. Твоем городе, твоем доме. Обо всем мире по ту сторону гор.
— Да, я поняла, что я уже не вернусь.
— Не только. Ты никогда и никому не должна рассказывать. Ничего о той жизни. Не просто «никаких подробностей», но и вообще о том, что она была. Ты родилась и выросла здесь. В небольшом городке… Потом, если хочешь, выберем по карте… Никто не должен знать, Аня, пойми. От этого зависит… да все, включая твою возможность посещать школу. Все, что касается мира за горами — это государственная тайна, и за ее раскрытие здесь по головке не гладят.