Страница 39 из 80
— Х-хорошо, я, в общем, и не собиралась…
— Вот и умница. Дальше. Я, разумеется, не могу предусмотреть всего…
Аня фыркнула. Да и не требуется, предусмотрительный ты мой, разберемся.
— Но если что-то тебя напугает, пообещай: ты побежишь не от меня, а ко мне — разбираться, выяснять, спрашивать. Помнишь, что я вчера тебе говорил: одни и те же слова, одни и те же понятия у нас и у вас могут означать совсем разные вещи. Не вздумай встревать в споры, даже если не согласна. Просто покивай и отойди…
— Аршез, — она все же не выдержала, — я просто иду гулять по городу. С кем мне спорить? Кому что рассказывать? У меня нет привычки приставать с разговорами к незнакомцам, правда. А знакомых у меня тут нет. Успокойся, ладно? «Дети» моего возраста считаются у людей достаточно взрослыми для подобных прогулок.
Он лишь кивнул, соглашаясь. Да, конечно. Конечно.
Отпустил. Но если дома ему еще удавалось сконцентрироваться (работа с деревом всегда дарила ему спокойствие и сосредоточенность), то в институте… Он так и просидел все совещание с телефонной трубкой в руке, то и дело набирая свой домашней номер. И так и не дождался, чтобы на его звонки хоть кто-то ответил. Она что, не пришла обедать? Или… совсем не пришла? Заблудилась? Чего-то наслушалась и боится к нему вернуться? Или ее обидели?
— Что-то не так, Великий?
— Нет, все в порядке. На чем мы остановились? — он вдруг понял, что не слышал ни слова.
— Тестирование опытного образца, светлейший Аршезаридор, — охотно напомнили ему. — Мы могли бы назначить уже на завтра, если вам будет удобно. На заводе все готово, нас ждут.
— А, да, конечно. В десять, вы говорили?
— Нет, лучше… В десять было бы замечательно, Великий.
— Так и договоримся. Если я вам больше не нужен, я вас покину, — он решительно вышел, не дав им опомниться. Что толку торчать на совещании, если он все равно не может сосредоточиться? Демонстрировать людям свою рассеянность не стоило. Как представитель высшей расы, он должен быть неизменно на высоте. Другое дело, что в списке его «очень важных дел» могут быть и другие пункты, кроме помощи людям в развитии металлургии. Вот по другим важным делам он и удалился.
Чтобы нервно ждать ее дома (нет, обедать она так и не приходила), то и дело прислушиваясь к собственным ощущениям. Ее аура, прочно связанная с его, сигналов беды или тревоги не посылала. Значит, все хорошо, иначе он бы почувствовал. Вот только беспокойство не отпускало.
Она явилась, когда и для ужина, на его взгляд, было уже поздновато. Ввалилась, веселая, раскрасневшаяся, переполненная эмоциями и впечатлениями.
— Ар, вот ты мне скажи, — потребовала практически с порога, — как единственный, похоже, здравый здесь человек…
Он скептически выгнул бровь. Здравым он себя в данный момент не ощущал. Человеком и вовсе никогда ощутить не удавалось.
— Что такое «вампирская щедрость»? Это как вообще?
— В ка… ком смысле? — сердце как-то неровно стукнуло. Вот не хотел он ее пускать. Но… вроде искренне веселится.
— Да в прямом. Ну, вот скажи, как можно улицу в городе так назвать? Я ж думала, они прикалываются, послала их… А они же, оказывается, всерьез…
— А чуть подробней можно? Кого и куда ты послала?
— Да ребят. Подошли на дороге, спросили, как на улицу Вампирской Щедрости пройти, — хихикнула, не удержалась. — Ой, прости, до сих пор смешно. А тогда я и вовсе минуты две хохотала, думала, прикол такой местный…
— И в чем прикол? — недоуменно воззрился на нее он. Насупился даже. Все же обидно…
— Вот и они не поняли. Особенно, когда я послала их, — она вновь хихикнула, — проспектом Светлых Некромантов до переулка Зомбячьего Благоухания, а там напрямую через кладбище…
— Ан-на…
— Да ладно, мы потом подружились. И даже пошли вместе эту самую улицу Щедрости искать. И ты знаешь, нашлась, действительно. На ней парк аттракционов оказался. В общем, мы там катались… Было весело.
— Пила ты зачем, чудо мое малолетнее? Или это входит в комплекс доказательств на тему «я уже взрослая»?
— Угостили. И вообще, ты и сам мне, помнится, наливал, так чего теперь дуешься? Или это с тобой можно, а с другими никак?
— Ну, меня, честно говоря, такой вариант бы устроил.
— Да перестань, это сидр был, там алкоголя три градуса, было бы из-за чего разговор начинать.
Да он и не начинал. Просто сгреб ее в охапку, радуясь, что она с ним — живая, здоровая, веселая.
— Только не дыши на меня, ладно? Ненавижу этот ваш сидр.
Потом он, конечно, все-все у нее выспросил. И что за ребята, и сколько, и откуда, и какого возраста. И что конкретно они делали в течение всего дня. Потом, когда она готовила ужин, когда ужинала, время от времени принимаясь оживленно жестикулировать с вилкой в руке. А он все слушал, кивал, чуть улыбался.
А вот с поцелуями больше не лез, даже перед сном обнять не попытался. И кино смотреть не позвал. Отговорился, что запах этого несчастного сидра (Да сколько она выпила его, глотка три? И когда это было, полдня назад?) потом долго не выветрится из его спальни. Она не поверила, решила, что ревность.
А он… Он вздохнул и улетел к Астэе.
Там не было людей, совсем. Хозяйка выступала за чистоту крови. Или ты развлекаешься с людьми, но где-то еще. Или с соплеменниками — под ее крышей. И он был согласен, на таких вечеринках люди только мешали, люди были хороши, но — сами по себе, такими, как есть, а не пытаясь подстроиться под нормы своих «старших братьев». Люди хрупки, им не выдержать огненный ритм, им не дано кружить в головокружительном танце вечной страсти, не дано…
Он вдруг понял, что не хочет. Отстранился, вышел на балкон. Веселье продолжилось без него, его партнерша, развернувшись, легко нашла нового кавалера, припав губами к его губам с той же страстью, что минуту назад целовала Аршеза. А он стоял в одиночестве на ветру, и полы расстегнутой рубахи яростно трепетали, словно требуя продолжения активных действий. Вот только действовать почему-то не хотелось.
Кружишь, как белка в колесе, не запоминая ни лиц, ни тел. Пьешь, не в силах напиться и путая вкусы. А хочется только ее. Лицо, которое не забыть. Запах, который ни с чем не спутать… И зачем ей вздумалось пить эту гадость, воняет же омерзительно, в собственном доме задыхаться начинаешь… Но зато… Зато он точно ее не напугает!
Он стремительно взлетел, перемещаясь на крышу, где среди пары десятков машин белела и его. Уже не новая, доставшаяся от отца, с преобразователем даже не прошлого — позапрошлого еще поколения, порой отчаянно барахлившим, отчего машина временами просто «провисала» в воздухе, приходилось едва ли не физической силой ее удерживать… Да ладно, все не падала, да и на части не разваливалась. До дома долететь — в самый раз.
А на собственной крыше, еще подлетая, заметил маленькую фигурку в ночной рубахе. Она сидела, прижимаясь спиной к боковой стенке входного тамбура, отчаянно обхватив коленки. Лохматая, замерзшая.
— Ребенок, ну ты чего? — он бросился к ней, едва приземлился. — Ты почему не спишь до сих пор, зачем раздетая по улице бегаешь?
— Я не бегаю, я сижу, — ответила хмуро, и он понял — плакала.
Нагнулся, легко подхватывая ее на руки. Прижал к груди.
— Идем домой, малыш.
— Что, любовница выгнала?
Он чуть не споткнулся.
— Ребенок, ну что за мысли? — открыть дверь, не выпуская ее из рук, было делом нелегким, но он справился. Аккуратно пронес ее сквозь дверной проем, стал неспешно спускаться по лестнице.
— А какие должны быть мысли? — она невесело хмыкнула. — Уходишь из дома на ночь глядя. Потом возвращаешься: рубаха расстегнута, не заправлена, волосы распущены, заколка потеряна явно. И это при том, что ты даже по собственной квартире с незаколотыми волосами не ходишь.
— Анют, — остановил он ее детективные изыскания. — Даже если и была любовница — или даже любовницы — маленьким девочкам-то в это время спать положено. А никак не на крыше караулить.