Опекун для юной девы

— Ну и зачем? — она косилась на него с укоризной, обиженно топая прочь от озера по извилистой тропке. — Так вот надо было выставлять меня круглой дурой из дикого леса? И я, между прочим, не из глуши. Я в нормальном городе выросла, на всю страну известном. Это у вас здесь глушь и мракобесие. Отгородились от целого мира и врете, что кроме вас и мира-то нет.

— А-ань, — протянул он миролюбиво, — я выдуманный город в виду имел, в котором ты и не была ни разу.

Молчит, упорно топая дальше.

— Здесь в ходу совсем другие мифы, ребенок. Слова похожи, а значения у них иные совсем. Того, что ты там наговорила, по-другому и не объяснить было. Ты ж видела, ты их шокировала буквально. Парень так и вовсе на скандал нарывался, не будь ты девой, и до драки бы дошло.

— Из-за чего, из-за дурацких вампиров? — она даже остановилась и обернулась изумленно.

— Угу, вот именно за подобное выражение мне точно придется за тебя, как пацаненку, драться.

— Да ладно, снимешь очки да скажешь «ай-ай-ай», драться всем и расхочется, — пренебрежительно фыркнула девочка. Драки из-за литературных героев — да уж, приехали. Ну и кто тут дикарь?

— Да куда ж я их сниму, там детей полпляжа, — Аршеза предложенный вариант не устроил.

— И? — она смотрела все более недоуменно. — Дети-то тут при чем? Я ж тебе не трусы снять предложила.

И тут же покраснела, сообразив, что именно ляпнула.

— Аура, малыш, — вздохнув, признался он. — Для детей не слишком полезна.

— А я… — ей вспомнился весь этот крутеж с ее совершеннолетием, и то, что он говорил, что на улице бы не подошел. — Ты мне поэтому велел витамины пить?

— Да, — не стал отказываться он. — Ты не бойся, это не так критично: ты взрослая уже почти и индивидуальные показатели у тебя… просто сказочные.

— Индивидуальные показатели чего? — она и не боялась. До тех пор, пока он не начал уговаривать ее этого не делать. «Да ты посмотри, какие уникальные характеристики… да для ее возраста…» — раздался в памяти отвратительный голос развозившего их пилота.

— Способности твоего организма сопротивляться вредному излучению моей ауры.

— Они что, растут с годами?

— Как и весь организм — только в детстве да юности. Но у тебя они уже сейчас выше, чем у абсолютного большинства взрослых в нашей стране. Не смогу тебе сказать, в чем причина. Возможно — это твои индивидуальные особенности, возможно у людей из-за гор этот показатель вообще значительно выше. Века тесного сосуществования в границах Сибирии иммунитет наших людей могли существенно подорвать… В любом случае, у тебя он безопасно высок, а детей ко мне в дом не води, — подытожил Аршез не слишком приятный разговор. И перевел на банальное, — есть хочешь?

— Ага. Но не сильно, можно пока не переживать, — улыбнулась она, осознав, что будет ведь переживать. И как-то на задний план ушли и нелепые разборки о различиях в фольклоре, и вредоносность его таинственной ауры, ей, впрочем, ничем не грозящая. Он — ее Аршез, ее Артемка — волнуется из-за того, что она голодная. И даже готов драться за нее со всякими местными дураками. Хоть и считает это пацанством.

Ужин она готовила сама. Он предлагал в кафе, но она отказалась. Все же первый раз на своей собственной кухне. Хотелось обновить. Хотелось попробовать. Хотелось почувствовать себя настоящей хозяйкой их уютного дома. Хотелось показать ему, что она не маленькая, не беспомощная, и уж с чем — с чем, а с приготовлением пищи справляется прекрасно. Ну и, кроме того, она просто любила готовить.

А после ужина он утащил — нет, увлек ее смотреть кино. К себе в спальню, на мягкое бежевое покрывало. Усадил ее перед собой, так, чтоб можно было нашептывать на ухо, вдыхая аромат ее волос и кожи, и тихонечко целовать в макушку, пользуясь ее увлеченностью фильмом, и не только в макушку… ну, если повезет. Фильм выбрал, как она и просила, по географии: про Бездну и горы, про леса и реки. Тот, кто делал его, умел любить свою землю, умел делиться ее завораживающей красотой.

И Аня парила над лесами и ныряла в Бездну, неслась по степи за табунами диких коней, и ветер шевелил ее волосы на вершинах высоких гор. Или это Аршез шевелил. Так ласково, так невесомо. И все что-то рассказывал, рассказывал, а голос у него был — хотелось слушать и слушать… Так, в кольце его рук, под его неспешный рассказ она и уснула.

А он долго еще сидел, бережно удерживая ее у своей груди, и не мог ни на что решиться. Хотелось уложить ее на подушки, лечь рядом, обнять и гладить ее… ну, пусть хоть по волосам… до самого рассвета. Вот только рассудок твердил, что «по волосам» его не устроит, он хотел ее всю — гладить, целовать, обладать… Обладать!!! Пронзая ее насквозь, вслушиваясь в хриплое, сбившееся дыхание, захлебываясь от поглотившей их обоих страсти!.. И похоронить уже под утро.

Нет, он сдержится, что за бред? У него были сотни человеческих дев, и все они живы и прекрасно себя чувствуют. Все Ксандар с его безумными страшилками, да чтоб он в Бездну рухнул, ломая ноги! А Аня, его нежная, маленькая, хрупкая Аня… Да просто не простит, и никогда уже ему не поверит. И не обретет уверенности в себе, и не обретет здесь дома, который он так стремился для нее создать. Потому что дом — это там, где не предают. Где тепло, безопасно, там, куда хочется возвращаться.

А ей хотелось. Он чувствовал это, ей сегодня хотелось. После всех прогулок, приключений, знакомств вернуться с ним в его дом — в их дом, в ее дом. Но вовсе не в его кровать. Так неужели он все разрушит?

Он вздохнул, поднимая свою деву на руки и бережно перенося в выделенную для нее комнату. Опускать — отпускать — ее не хотелось. Но он все же уложил ее в такую огромную для столь маленькой девы кровать и укрыл одеялом, так и не решившись стянуть с нее хотя бы шорты. Они точно будут мешать ей спать, и вообще, спать в одежде — это какая-то особо извращенная пытка. Но ведь не оценит, извращенка малолетняя, опять кричать начнет о личном пространстве… Да просто смутится.

Он вышел, осторожно прикрывая дверь. Но ложиться не стал. Открыл маршрутизатор, пробежал глазами зеленые огоньки тех, кто устраивал этой ночью вечеринку и списки их прибывших и еще ожидаемых гостей. И решительно добавил свой огонек к тем, кто намерен провести эту ночь под крышей дома Астэи. Лететь меньше часа, а компания подбиралась страстная. Хрупкие малолетние человечки точно из головы вылетят. Хотя бы на эту ночь.

День пятый

Когда Аня проснулась, Аршез был дома. Нет, не так. Она проснулась и поняла — он здесь, в гостиной, он никуда не ушел, хотя утро, вроде, уже не раннее. Чем-то занят. Сосредоточен. Увлечен. И это было такое странное чувство — чувствовать его, не просто его присутствие, его местонахождение, но его состояние, настроение.

Она вылетела из комнаты, желая убедиться, что это не иллюзия, что чувства ее не обманывают. И расцвела улыбкой, обнаружив его именно там, где и ожидала — возле двери на кухню, что-то тщательно вымеряющего там… И, конечно же, обернувшегося к ней тут же, едва она появилась.

— Привет, ребенок. Выспалась?

— Ага. А тебе разве не надо на работу?

— У меня полный дом работы, зачем мне куда-то ходить? — он кивнул на гостиную, и в самом деле заполненную… какими-то деревяшками разных форм и размеров — коряги, стволы, вернее, их части, распиленные кто вдоль, кто поперек, множеством инструментов, о назначении большинства из которых Аня могла лишь догадываться, листами с рисунками и расчетами.

— А это все что? — недоуменно поинтересовалась девочка. В состоянии вечного ремонта, вроде, он жить не хотел, вчера только все закончили, убрали, расставили, а тут…

— Ну, ты же хотела, чтобы я сделал тебе что-то из дерева, украсил дом.

— Но я думала так, статуэтку. Маленькую, на тумбочку.

— И статуэтку, если захочешь. Из отходов.

— А это?..

— А это будет резное ободверье для твоей кухни.

— Резное что?

— Украшение. Дверного проема. Сделаю в виде ивы, трепещущей на ветру. Вот отсюда, — он, склонившись, коснулся плинтуса справа от косяка, — будет расти ствол, дальше пойдут ветви, шатром нависая над дверью и ниспадая слева, оживляя стену летящими на ветру ветвями.