В сложном полете

А бороться за дисциплину, за отличную успеваемость надо, по-моему, повседневно, в самой гуще курсантов, во всех условиях армейской жизни в любое время. И словом и делом — личным примером. Только тогда будет настоящая отдача и действенность комсомольской работы. А то покритиковать с трибуны какого-то нарушителя, которого критикуют все, самое легкое. И он на тебя не обидится.

По-видимому, Елиферий нарочно так делает. Бережет здоровье, не портит ни с кем отношений, действуя по принципу: зачем, будучи в массе, воевать с массой? Все равно ее не перевоспитаешь, а неприятности получишь…

Постановили: в ближайшее время организовать встречу с офицерами училища — героями фронтовиками.

…Проснулся от нестерпимой рези в низу живота. Скорей в туалет… В полутьме вскочил с койки, шагнул к сапогам. Надернул один, надернул другой… Ой, что за гадость?!.. Полсапога воды? Выдернул ногу, словно ожегся. Склонился… Ударил запах мочи… Вот гад! Отомстил!.. Или отомстили? Кто?.. Разве признаются…

Заковылял по проходу, неся сапог в руке…

ЧП

В нашем отделении ЧП. Да и, пожалуй, в роте. Из увольнения после отбоя пришел «диким» Вострик. Полночи не давал спать: шарашился в проходах, скрипел зубами, стонал, рычал, кричал, плакал и рыдал. И поразительно, все делали вид, будто ничего не произошло. Лежали тише мыши, укрывшись одеялами с головой, и никто не пытался унять рассупонившегося крикуна.

Не лучше других был и я. Сжимался от страха под одеялом при приближении стенаний и тяжелых шагов Вострика и ждал, как остальные, что кто-то его успокоит. А что, испугаешься: Вострик сильный, как бык, да еще неизвестно, откуда взялась злоба.

Ну ничего, сейчас его вмиг успокоят рослые парни нашего отделения, покажут себя на глазах у всех. Они так любят это делать. Но шло время, и кроме беспомощных криков Магонина: «Вострик! Ложись спать!» ничего не предпринималось.

В роте вон сколько богатырей: Апрыкин, Желтов, Ромаровский, Шмелев! Не мне же, «малышу», успокаивать?.. Но из разных углов казармы:

— Двадцать третье! Наведите у себя порядок! Дайте людям спать!

Вот и вся помощь могучих, хотя Вострик против них внешне тоже малыш. Ну раз все трусы, сейчас придет старшина. Уж он-то вмиг наведет порядок. Как гаркнет на всю роту: курсант Вострик, прекратить безобразия, так тот сразу сожмется от страха, как кролик перед удавом… Но Иршин не появился, будто не слышал шума. Так кто же успокоит? Неужели я?.. А почему бы нет. Ты же его товарищ. Но есть же ближе товарищи, друзья. Тот же Абрасимов, Козолупов… Ты же комсорг отделения, но Вострик беспартийный. Все равно комсорг…

— Потеев, вставай! — послышался голос Магонина.

Сбросив одеяло, встал и я. С полчаса не меньше возились с Востриком. Ох и силен, черт! А на вид хлипкий. И все из-за своего узкого грачиного лица. То лезет драться, то обниматься и целоваться. То плачет, то смеется. То кричит: «Все вы мне враги!», то обнимет и клянется: «Борька! Друг ты мой единственный!..»

Два раза летал я через койку от его рывков и ударов. Не меньше Павел с Геннадием. Наконец, успокоили и сами успокоились.

Щупал я саднившее лицо, когда засыпал. Утром обнаружил под правым глазом синяк.

Умники смеются:

— Не будешь лезть, дурачок.

От этого еще муторней. Ну почему так получается? Хочу, как лучше, а выходит хуже… Не для себя же хочу, для людей. И получаю неприятности от них взамен благодарности. А ведь мог тоже спасаться под одеялом и никто бы не оскорблял… А если в самом деле дурак? Доказательств ума пока не имею, кроме отличной учебы… Но другие не имеют и этого, а считают себя умными…

Как ни странно, проступок Вострика сделал его «личностью». Нашлись подражатели вроде Леньки Козолупова. Этот малыш на полном серьезе доказывал Игорю Лавровскому, что он тоже могучий, не слабей Вострика (Вострик что-о по сравнению с ним), стоит только сильно разозлиться.

— И тогда уж держись! — уверял Ленька. — Всех разбросаю.

Игорь, склонившись над ним вопросительным знаком, лишь покровительственно улыбался да насмешливо поддакивал:

— Страшным становишься?

— Ох и страшным! Себя не помню! — уверял Ленька, не замечая насмешек.

— Ну и Ленька Козолупов! — подзадоривал Игорь.

— Да, я такой! — пыжился Ленька, стараясь зверовато, как Вострик, поглядывать по сторонам…

В перерыве на занятиях я подошел к Павлу.

— Думаю, надо провести собрание по Вострику.

— А-а, что толку?! — махнул Павел зло рукой. — Им и так ротный занимается.

— Ну и пусть, но мы-то должны осудить его, развенчать в глазах ребят, чтобы другим неповадно было.

— Кто осудит? Ты, я, Потеев? Мы и так всю ночь осуждали, остальные отмолчатся. Ты забыл первое собрание?..

— Но другие-то лучше прошли! И потом у Вострика растет нехороший авторитет, группируются почитатели.

— Вот они и не дадут его в обиду.

— Тем более мы должны что-то делать.

— Мы и так проводим еженедельные итоги работы. Ладно, потом поговорим. Сейчас некогда, в канцелярию УЛО вызывают…

Вострик тоже хорош. Два дня был нем, как рыба, только шмыгал носом да косо посматривал по сторонам. А на третий, заметив позеленевшую отметину, громко расхохотался при всех:

— Борька?! Кто тебя так!

Я отвернулся, не желая разговаривать.

— Ну кто? Скажи? — пристал Вострик.

— Ты! — усмехнулся Потеев.

— И что не дал сдачи? Я бы так обязательно дал!

Согнав улыбку, сказал серьезно:

— Не надо было лезть, могло быть хуже.

— Спасибо за совет, — не удержался я, — впредь умней буду.

— Вот-вот, будешь умней, — покашливал Вострик. — Я бы набродился и сам уснул.

— И ты так оцениваешь свое поведение?.. Тогда ты не товарищ мне.

— А как еще? Я же шахтер! Из шахтерской семьи. А они знаешь как пьют?.. По неделе! И тогда к ним никто не подходи!

Разумеется, Вострик получил строгое взыскание. Но вряд ли оно пошло ему на пользу, как и собрание, которое в отделении все-таки провели. Правда, на нем он осудил свой проступок, но видно — не искренне. И в этом виноваты все. Не хотим портить отношений с товарищем, боимся возмутиться прямо в лицо. А Казанцев так восхищался «подвигом», повторяя одно и то же:

— Ну дал Вострик, так дал! На всю казарму наделал шороху!

Ясно, что после такого осуждения Вострик чувствовал себя героем. Перепало и нам с Павлом как командиру и как комсоргу. Недавно слушали на бюро о работе в отделении. Ну доложили все, что делается, сели на место. Тут Елиферий Зотеевич и «покатил на меня кадушку».

— Мой вывод таков, комсомолец Ушаков! Недостаточно вы работаете с курсантами. Не по количеству мало, а по качеству, по эффективности и действенности. Неопровержимый факт этому — курсант Вострик, который является вашим товарищем, спит рядом…

Другие члены бюро говорили примерно так же. Игорь Лавровский не выступал. Сидел в пол-оборота, поглядывал на меня, посмеивался. А, похоже, он виновник этого ЧП. Так и хотелось сказать: мясо тухнет сверху. Не посмел, побоялся. Мало того, что воюю в отделении, так не хватало еще, что начну с бюро. Тогда не столько получу синяков и шишек, всего разукрасят. Да и скоро отчетно-выборное собрание, там выступлю…

Не спускал с меня глаз Елиферий Зотеевич, словно изучал. И что надо? Не влюбился ли? Так не девушка…

Расстроенным ушел с бюро. Согласен, недостаточна моя работа. Но как ее сделать эффективной!? Как сплотить людей и повести к хорошему, если они не хотят сплачиваться и у них у каждого свое понимание хорошего?.. Как заставить всех добросовестно учиться, служить, работать, уважать друг друга и помогать во всем, не пить, не драться и совершать одни полезные дела?..

ЭКЗАМЕНЫ

В экзаменационный день 23-е построилось на втором этаже, где размещена кафедра вооружения. Вчера вечером начистились, нагладились, надраились и сейчас блестели, как на параде.

Согласно вывешенному на дверях списку, входили, волнуясь, один за другим — первые шесть человек в класс. Строевым «рубили» к приемной комиссии, докладывали, брали билеты, разложенные на столе, и, сообщив их номера, садились готовиться.