В сложном полете

Я повернулся туда.

— Пусть он встанет и сам назовет. Пусть встанет, раз такой смелый! Они знают, о ком я говорю. Думаю, что после этого публичного предупреждения прекратят вредные разговоры. А если не прекратят, то на следующем собрании назову имена.

Казарма, точно рой пчел, растревоженно загудела. И не поймешь, то ли осуждающе, то ли одобрительно. Елиферий встал из-за стола.

— Спокойно, спокойно, товарищи! Продолжаем работу!

— У нас любят говорить о перестройке. Даже здесь говорили. Но как проходит она у нас?.. Да никак!

— Правильно!..

— Многие понимают под ней не укрепление справедливости и гласности, а ослабление дисциплины, очернение всего и всех. Перестраивать надо наши отношения друг с другом, свою службу, учебу, дисциплину. Пока что мы живем по законам стаи, а не дружного коллектива. Кто физически сильней и со связями, тот и командует.

— Правильно!..

— Вот только слышу, что офицеров-пьяниц стали выгонять. А то их особенно много было раньше, как рассказывал мой отец. И они резво росли, а тех, кто не пил, увольняли как не сработавшихся с коллективом!..

Теперь покраснело начальство, заерзало на стульях. Умаркин, гмыкнув, не выдержал:

— Вы не уходите в сторону, говорите по существу.

— Пусть говорит! — снова возглас. — Интересно!

— А я и говорю по существу. Это надо знать всем нашим выпивохам, если хотят служить!.. Нас волнует не только сегодняшняя жизнь, но и будущая — офицерская! Хотя понимаю, что это не здесь надо говорить и не сейчас. Но тогда где… и когда?.. Разве справедливо, что почти все из нас, даже отличники, не попадут в академию, хотя и будут рваться туда, а вольнослушатели, благодаря связям, закончат ее уже через шесть лет!?

Разве справедливо, что мохнатолапые станут через тринадцать-пятнадцать лет полковниками да генералами, займут не свои места, а те, кто действительно способен на многое, дослужатся едва до майора?!..

— Не о том говорите, курсант Ушаков! — возмутился Умаркин.

— О том! О том! Сейчас гласность!..

— Не случайно даже анекдот сложили. Внучок спрашивает у дедушки-генерала: «Дедушка, я буду генералом?»

«Будешь, будешь, дорогой».

«А маршалом?»

«Нет, не будешь».

«А почему?»

«Потому что у маршала свой внучок есть…»

— Верно! Браво! Молодец! — затопала ногами рота.

— Разве справедливо, что простые парни, как мы, воюют и погибают в Афгане, а грязнолапые служат в тепле, да командуют нами?.. Живой пример — штурман ВВС округа Рюков! За десять лет дослужился до полковника, а сам, будучи курсантом нашего училища, ни разу не отвечал преподавателям, ни одного экзамена не сдавал, как рассказывают авторитетные товарищи. Потому что был зятем начальника училища, генерала. И академию так же прошел безответно!..

Не потому ли сейчас нет таких полководцев, как Уборевич, Блюхер, Жуков, которые росли не по блату, а в боях?!..

Разве не поэтому наши, стоящие в Афгане вот уже десять лет, никак не могут разбить душманов?.. Да только поэтому!.. А если, не дай бог, большая война?.. Опять платить за победу десятками миллионов?.. А чтобы этого не было, считаю, в армии надо в мирное время ввести конкурс на должности. И на кандидатов в академию, отбросив должностной ценз, который не дает рядовым офицерам без связей поступать туда.

— Правильно!

— И последнее! — бросил в притихший зал я. — Не к лицу нам — комсомольцам, а через год офицерам — давать друг другу прозвища! Больше того, совсем стыд потеряли, даем прозвища своим командирам, преподавателям, начальникам, которые возрастом нам в отцы годятся. А они защитили нас от смерти, от фашистов, от рабства! Дали счастливую жизнь, возможность учиться здесь! Большинство из них за подвиги награждены боевыми орденами и медалями, а многие из нас этого даже не знают!.. Уважать мы их должны до конца дней своих! Пример брать!.. Вот недавно я узнал, что наш инструктор по практике герой!.. Уже за первый боевой вылет в 42-м году был награжден орденом Красного Знамени! А некоторые называют его губошлепом!

Рота заволновалась, заколыхалась, возмущенно зашумела.

Я повысил голос:

— И даже комбата не пощадили?!.. А ведь он нам в полном смысле отцом является!.. В Афганистане сражался!..

Рота взорвалась, затопала ногами.

— Назови! Назови фамилии! — неслось отовсюду.

Я поглядел по сторонам, напрягся и выпалил:

— Хорошо! Назову! Но, чур, условие! Только не обижаться и после мне не угрожать, как было уже раз на лестнице. Это-о курсант Лавровский! Курсант Середин! Курсант Казанцев! Курсант Пекольский из двадцать второго отделения и другие, которых вы лучше знаете!..

— Ох-хо-хо-о! — стоном катилось по казарме.

— А не боишься, что голову оторвем?!

— А мы договаривались не отрывать! — нашелся я.

Шум, гам, выкрики. Пришлось Шмелеву снова вставать:

— Спокойно! Спокойно, товарищи! Продолжаем работу!

— Вот тут Середин хочет выступить. Дайте ему слово!..

— Не надо! Не хочу-у!..

— Хочет! Хочет! — снова чей-то настойчивый голос.

— Он же ни разу не выступал!.. Пусть выступит! Обязан! Просите его, мужики!..

— Давай, Середа! Нечего отсиживаться, да молчать в тряпочку! — подзадоривали азартные голоса.

— Не-е!.. — сопротивляется Женька.

— У него много хороших мыслей! Предложений! Вот увидите!..

— Так как, Середин?! — включается Шмелев. — Будешь говорить?

— Будет! Будет! Объявляйте!..

Середу вытолкнули из плотной группы нашего отделения в направлении трибуны. Он шарахнулся назад. И снова мячиком отлетел к трибуне.

— Ну хорошо, я только с места! — сдался раскрасневшийся Женька. — Можно? — повернулся к президиуму собрания.

— Говори! — кивнул Елиферий.

— Ну-ка, разнеси Ушакова в пух и прах!

— Вот здесь галдели: Середин не выступат!.. А почему?..

Зал притих.

— А потому, что недавно выступил один генерал и сказал: «Сейчас, товарищи офицеры, перестройка! И вы можете безбоязненно критиковать своих начальников. И за это вам ничего не будет, ничего не получите!.. Ни очередного звания, ни квартиры, ни продвижения по службе. Так что критикуйте!»

Звенящий хохот потряс казарму. Спровоцировавшие Середу на речь не ошиблись.

— Или другой пример! — входил в раж Женька. — Почему Министерство обороны не организует КВН? Ведь там столько людей!

Все выжидающе замерли с улыбками на лицах, ожидая очередного подвоха.

— А в самом деле, почему? — не выдержал простота Магонин.

— Кончайте КВН, Середин! — возмутился ротный. — Перестройка армии не касается! Так сказал другой генерал…

— Здесь комсомольское собрание, а не строевое. Не затыкайте рот, пусть ответит!..

— Потому что всех веселых отправили служить на Камчатку и остались одни находчивые!

Снова гром хохота.

— И еще… Раньше государство на чем держалось?.. — озадачил Женька вопросом. Да так, что все плутовато притихли.

— На боге и молитве!.. А теперь?.. — снова коварный вопрос… Середа аж тяжело вздохнул, покраснел (так ему хотелось привычно выразиться) и выпалил:

— …на дыре и пол-литре!..

Топот ног одновременно с хохотом заполнил казарму.

…Последними выступили Лавровский и Шмелев. Но, к сожалению, Игорь относится к широко распространенному типу ораторов, которые только правильно говорят. На собрании за трибуной — руководитель, а после — первый нарушитель. Как-то на лестнице, ведущей на чердак, я увидел его «бухим». Сидел небритый, а верный Ромаровский крутился рядом.

Я, понятно, тогда промолчал. Но потом, улучив момент, когда с Игорем никого не было, сказал осуждающе:

— Зачем напился? Ты же член бюро! Какой пример подаешь?!

Тот взглянул недовольно.

— Ты плохо знаешь диалектику. Человек не может быть всегда идеальным. Нужна разрядка.

Вот таков Игорь. И неплохой вроде человек, но слабоват к «дури». Возможно, из-за этого и институт бросил. Или выгнали…

Елиферий Зотеевич другого склада. Дисциплину не нарушает, но борется за нее, в основном, с трибуны в окружении командования. После собрания всегда держит нейтралитет. Не делает замечаний ни одному разгильдяю.