В сложном полете

Пусть я плохой групкомсорг, плохой руководитель, но как стать хорошим?.. Да и какой уж есть. Я не просился на эту должность, да и другие комсорги не лучше. Такой, видно, пока наш уровень…

Удивляюсь и Шамкову. Откуда такая злоба? Кто его обидел?.. Среднее образование получил, дядя — подполковник-генштабист — без конца хвалится и нигде ни в чем не видит хорошего… И вовсе он не «ярый сторонник перестройки», как выдает себя. Скорее враг. «Очередная болтовня, рассчитанная на обман легковерных дурачков!» — вот его слова. — «Где это видано, чтобы целых три-и!.. года болтали, но не делали ничего в жизни?! Да если бы Ленин при вводе НЭПа три года занимался говорильней (чтоб массы лучше поняли, как объясняют), то Россия трижды сдохла бы с голоду, революция погибла и не нужен был бы никакой НЭП или другая политика. Гениальность Ленина в том и заключается, что он на переломных, гибельных для страны этапах в кратчайшие сроки единственный в руководстве, как никто другой, находил верную политику и тут же, не мешкая ни дня, проводил ее в жизнь, спасая революцию и Россию. Так было в ноябре семнадцатого, марте восемнадцатого, весной двадцать первого…»

Недавно напечатали список делегатов на партконференцию в областной газете. Так кто они?.. Как и раньше: секретари, директора, ректора, бригадиры-поддакивалы, не имеющие своих мыслей и предложений. Боящиеся самостоятельно выступить. Один редактор газеты, что стоит. Как-то случайно столкнулся с ним: чинуша-очковтиратель, презирающий ниже стоящих, зато лебезящий перед верхами… А первый секретарь так и не принял. (Носил тому и другому свое предложение о пунктах сбора умных, ценных предложений по стране, для скорейшего вовлечения всего населения в перестройку и убыстрения ее… Так не опубликовали и даже не ответили).

Вот она связь с массами!.. Опять организовали собственные выборы на пленуме. А на собраниях у нас так и не обсуждали ни одного кандидата… А ведь Ленин писал XII съезду: три четверти членов ЦК и ЦКК должны быть рабочие от станка и крестьяне с поля от сохи…

И все-таки Митька — второй по учебе в отделении — ненавидит меня из-за нее тоже. Ловко маскируется под борца, под открытого, смелого человека… И тем не менее его уважают, пока не раскусили… Ну да это их дело. В настоящем коллективе, уверен, поддержали бы меня…

В обычных-то курсантских ротах, где учатся «высшники» четыре года, совсем не так. Там действительно настоящие коллективы, а не стая, как у нас. У них и мыслей-то нет таких — повышение успеваемости. Все учатся хорошо и отлично. Редко, кто на тройки. Сынки-балбесы разве. Совсем распоясались и обнаглели. Одному комроты сынок выдал: «Вы никогда не будете майором, хотя ходите в капитанах семь лет. Мой отец — начальник парткомиссии округа. Перед ним командиры полков — полковники трепещут!..»

Другому ротному другой сынок вмазал:

«Мой отец — генерал!.. Я тебя в упор не вижу!..»

ЕВГЕНИЙ ФЕДОРОВИЧ

Проходя мимо комнаты истории училища, я увидел в полуоткрытую дверь своего инструктора практического обучения Кузнецова Евгения Федоровича. В парадном мундире тот стоял в окружении пионеров и комсомольцев — учащихся 5—10 классов. Взволнованный голос его невольно привлек мое внимание. Я остановился, потом, спросив разрешение, вошел в комнату и выслушал рассказ Евгения Федоровича с таким же интересом, как и школьники.

…Произошло это в августе 42 года. Наш только что сформированный полк ночных бомбардировщиков прибыл на Воронежский фронт.

Аэродром — ровное свежескошенное поле, покрытое кое-где копнами сена. На опушке леса и в поле замаскированные под копны самолеты По-2.

Первые дни мы маскировали самолеты, рыли землянки, изучали район полетов, противника. Но вот однажды дня через три после прибытия вызвали моего друга Костю — худого длинного парня — в штаб, самую большую землянку в «хозяйстве». Приходит он туда со своим штурманом — белобрысым пареньком, ростиком чуть повыше этого стула. Докладывает, как полагается.

Командир полка здоровущий, краснолицый едва в землянке помещается. Голову склонил, чтобы не задеть потолок, стоит набычившись, слушает их. Рядом с ним двое незнакомых военных. По одежде видно — офицеры общевойсковики.

— Ну вот что, сынки, — сказал полковник басовито, пригласив экипаж к карте, расстеленной на столе. — Надо срочно найти одну нашу часть, затерявшуюся где-то здесь, в этом лесу. — Он ткнул карандашом в зеленое пятно на карте. — Нет с ней связи и командование не знает, что с ними. А заодно и разведку выполните…

Полковник помолчал.

— Итак, приказываю вам разыскать часть и передать вот с капитаном (кивнул на рядом стоящего низенького толстенького офицера) пакет командиру полковнику Виноградову…

Минут через тридцать По-2, попрыгав немного между копнами, точно курица, поднялся в воздух.

В передней кабине за рычагами управления — Костя, в задней — тесной для двоих — капитан, а у него на коленях штурманец.

Идут по маршруту, ветер свистит в ушах, хоть и защитные козырьки впереди. Скорость порядка 100—120 километров в час, как у теперешней «Волги» на хорошем шоссе. Высота тоже вроде бы ничего. И не большая и не маленькая. Где-то около ста метров. Выше подняться опасно. Там обычно «мессеры» ходят, прихватить могут. Ниже тоже опасно, из любого пистолета подстрелят. В общем, идут как положено. Сверху солнышко светит, пушинки облаков, как хлопья ваты, плывут. Внизу зелень разная: то поля, то кустарники, то перелески. А кое-где черные жирные квадраты и прямоугольники пахоты свежей.

Штурман время прибытия на цель рассчитал и командиру сообщил. Тот старается курс выдерживать, на часы поглядывает, сличает карту с местностью, чтобы не заблудиться.

Минут за десять до прибытия вдали показалась синяя полоска леса. Около нее поле вроде бы чистое. Полегчало на душе у членов экипажа. Наполовину выполнили приказ командира — добрались до цели без происшествий. Обернулся Костя к штурману, показывает рукой на лес для самопроверки. Это, мол, цель? Тот из-за пулемета головой утвердительно кивает. Почти на бреющем над самыми верхушками деревьев прошли, вглядываясь вниз. И ничего не увидели. Ни техники боевой, ни людей, ни знаков никаких. Делать нечего: развернулись против ветра, пошли на посадку. Побежала трава навстречу, попрыгала немного, остановилась.

Костя развернул самолет в сторону поля так, чтобы в случае чего взлететь можно было с ходу. И двигатель не выключил, пусть работает на малых оборотах. Опять обернулся назад. А штурман уже по траве ходит, затекшие ноги разминает.

Вслед за ним, одетый в летный комбинезон с планшеткой на боку, капитан на землю спускается. Трудное это ему было дело. Животик солидный мешал. Ногу занесет за борт, землю щупает, достать не может. Лицо и шея покраснели, кровью налились, а через плоскость слезть не догадается. Пришлось штурману ему помочь, поддержать ногу руками.

Дальше, как рассказывал штурман, было следующее.

Пошли мы к лесу, боимся. Кобуры пистолетов для страховки расстегнули. Кто знает, может, стрелять придется. Впереди капитан, сзади на шаг я. Тихо, жарко. Из травы из-под ног разные пичуги вылетают. По кустам порхают, голосисто трелями заливаются. Кругом ни души, если не считать командира в самолете.

Вдруг из леса двое выходят. Оба здоровые, вроде командира полка нашего. Машут руками, зовут к себе. Мы остановились, к наганам потянулись. Они, видимо, заметили это, громко захохотали. Один из них, левый крикнул:

— Что струсили? Своих не узнаете? Мы стоим, не двигаемся.

— Мальчик, ты русский или не русский? — кричит снова левый. — Идите скорей сюда!

— Нет, вы идите, а мы подождем! — ответил капитан.

— Ну хорошо, идем, — рассмеялся в ответ все тот же в маскхалате. — Я старший лейтенант Козлов! Командир роты из части полковника Виноградова!..

Так с разговорами подошли они, улыбаются. Старший лейтенант объяснил, что нас в лесу давно ждет Виноградов. Второй тоже в маскхалате в подтверждение его слов головой кивает.